Вера Лурье - Стихотворения

Стою на большом табурете,
Протянуты руки вперед.
Смотрю разукрашена елка —
Опять Рождество настает!

О, милые, прежние встречи!
Я к ним никогда не вернусь,
И с радостью тихой и светлой
Повеяла легкая грусть.

К верхушке звезду прикрепила
Как пряничный домик хорош!
Шары золотые повисли
И нитями длинными дождь.

Уедете! Такой холодный снег,
И города чужого очертанья.
О, времени невыносимый бег,
Как растянуть минуты расставанья!

Покорности угрюмое ярмо
Еще со мной — но не удержат руки,
И только вслед бессвязное письмо,
И дни непоправимые разлуки!

Еще со мной! За столиком фокстрот!
Как боль пронзительна, сказать не смею,
Я так люблю глаза твои и рот
И на груди огромную камею.

И праздники совсем не праздничны
Казались. — Елкой не помочь.
Ходила на базар предпраздничный,
Но падчерица здесь, не дочь.

Глядела на ларьки завистливо,
Проталкивалась сквозь толпу,
Но все равно забыть немыслимо
Другую снежную тропу.

То солнце, что иначе светится
В хрустящий от мороза день,
А здесь иль дождь, иль гололедица,
Ему и радоваться лень.

За домом спряталось и хмурится
Не выглянет, а только три —
Асфальтовую темень улицы
Пусть освещают фонари.

Страшен город, когда фонари
Свет бесстрастный кидают во мглу.
Не усну, не усну до зари,
Снова шорох и шелест в углу.

Гибкий, твердый как звонкая сталь
Размахнулся бессонницы кнут.
Голова, нет, гигантский рояль,
Мысли — пальцы по клавишам бьют.

А тягучее время ползет
Томно серый зловещий паук.
И не скоро рассвет настает…
Наконец во дворе говор, стук.

Усыпаю, отлив и прибой
Слышу волн и запах воды,
Острый запах, соленый, морской,
А в песке отсыревшем следы

Ног босых попадаются мне,
Крупный раковин, или медуз…
Хорошо сбросить города груз
И бессонницу в утреннем сне.

Еще январь, но на панелях лужи
Оскалились от солнечных лучей.
Забыв вражду, с землею небо дружит,
И ветер хлещет звонче, веселей.

Куда идти — окрепли даже ноги,
Так сильно пахнет близостью весны
Бежать, как в детстве вдоль большой дороги,
Все просто, размышленья не нужны.

Кого любить, и с нежностью, с задором,
К кому прийти и за плечи обнять,
В глаза взглянуть с улыбкой и укором,
Взглянуть в глаза и разом все понять!

Весна идет и с каждым днем все ближе…
О чем писать, так немощны слова.
И, как у школьницы усталой, ниже
Склонилась над тетрадкой голова!

Мечты умчались с топотом,
Осталась у ворот!
Какой теперь заштопаю
Иглою этот год!

Дни, что чулки, заношены,
Им потеряла счет,
Дырявы и заброшены
В коричневый комод.

И где достану штопку я,
Нельзя чинить гнилой;
А мысли держат робкие
Лишь шелк передо мной

— Любви желают лодыри,
Шершавого тепла,
Горячего до одури,
Что темная смола.

— О вы, весны наверное
Твердите мне урок,
Ведь шелк заплата скверная —
Прорвется весь чулок!

Так лежать спокойно и тепло,
Только кровь в виски стучит сильнее,
Градусника кажется стекло
Ледяным, и дышится труднее!

Очень тихо и почти темно.
Вдруг сквозь сумрак этой чуждой спальни
Старый вальс доносится в окно.
Детская, огромный пеленальник,

Там кофейник нянин, как всегда
Весь забрызганный кофейной гущей!
Дни, недели, месяцы, года…
О неповторимом мне поющий.

Милый вальс! Сочельник, на балу,
Влюблена морозно и напевно.
Первый тайный поцелуй в углу,
Он мой рыцарь, я его царевна!

Хлопья снега и саней полет,
Лошадей вспотевшее дыханье!
Так легко заглядывать вперед,
В Новый год, в крещенские гаданья!

Надоели розы на стене,
Хорошо закрыть глаза устало.
Помню в детстве, мама в тишине
Этот вальс по вечерам играла.

Там, где Невы послушное теченье
Хранит нетленным сторожем гранит,
Где из болот, Петровым повеленьем,
Поднялся город и теперь стоит,

Там скоро ночи белые настанут,
И будет пахнуть в воздухе дождем.
О этот запах обморочно-пряный,
Усиливающийся с каждым днем!

О столько лет! Нет, рану не залечишь,
Ни мышьяком, ни бромом не помочь,
И судорожно вздрагивают плечи
В чернеющую мартовскую ночь!

Я ли этого маленького роста,
С челкой длинной, в платье шерстяном,
Там жила у Чернышева моста
И в окно поглядывала днем

На латки с намоченною сливой —
Лакомство любимое ребят.
К девочке у Финского залива
Память, приведи меня назад.

Помнится мне сквер Екатерины,
Площадь Театральная, и там,
В будке «Гала-Петер», апельсины.
Невский в солнце помню по утрам.

С каждой улицей, и с каждым переулком
Столько связано! Довольно, замолчи!
Дальше, дальше отпирают гулко
Памяти тяжелые ключи.

Вот Бульвар Конногвардейский, лавки,
«Жителей Американских» дни,
И в предпраздничной, весенней давке
Близятся Пасхальные огни.

Шах конем! Вы кажется сказали.
Медленно задвигалась рука,
Прояснилась из туманной дали
Шахматная на столе доска.

От неуклюжести, а не от скуки
Глазами устремилась на паркет —
А платье коротко и красны руки —
Подросток-девочка, тринадцать лет.

Дневник единственный запрятан в ящик,
Ей от стыда не заглянуть в трюмо,
Так я молчу от нежности щемящей,
Так я несу неловкости ярмо.

Не подойти, не улыбнуться даже,
Ведь не покорны голос и слова.
А мне бы лечь у ног твоих на страже,
В тепло колен упала голова.

Закрыв глаза от накипи любовной,
Не кончить этот неумелый стих.
Чего-то жду… Порывы ветра словно,
По волосам движенья рук твоих.

О пошлость! — Открытое окно
Землею пропитанный прелой,
Апрельский, щекочет нос
Мне воздух совсем одурелый.

А кошек пронзительный зов,
Весною такой специальный.
И жадных, бессвязных слов,
Томление в девичьей спальне.

Минул двадцать третий, ну что ж,
Ведь в том не большая потеря!..
Нет слов, коснозычия дрожь,
Тепло несуразное зверя.

Так в клетку, посаженный тигр,
Ни с места, решетку не сломишь,
Так смотрит на праздничность игр
Ребенок, наказанный в доме.