Борис Пастернак - Лирика 30-х годов

Не боюсь, что даль затмилась,
Что река пошла мелеть,
А боюсь на свадьбе милой
С пива-меду захмелеть.
Я старинный мед растрачу,
Заслоню лицо рукой,
Захмелею и заплачу.
Гости спросят:
   «Кто такой?»
Ты ли каждому и многим
Скажешь так, крутя кайму:
«Этот крайний, одинокий,
Не известен никому!»
Ну, тогда я встану с места,
И прищурю левый глаз,
И скажу, что я с невестой
Целовался много раз.
«Что ж, — скажу невесте, — жалуй
Самой горькою судьбой…
Раз четыреста, пожалуй,
Целовался я с тобой».

То ль тебе, что отрады милее,
То ли людям поведать хочу,
Что когда ты приходишь — светлею,
И когда ты уходишь — грущу.

Ты меня, молодая, по краю
Раскаленного дня повела.
Я от гордости лютой желаю,
Чтобы ты рядом с морем жила.

Чтоб в раскосые волны с разбега,
Слыша окрик отчаянный мой,
Шла бы лодка далекого бега
И на ней белый парус прямой.

Чтобы паруса вольная сила,
Подчиняясь тяжелым рукам,
Против ветра меня выносила
К долгожданным твоим берегам.

Слышу, как проходит шагом скорым
Пересудов тягостный отряд…
Я привык не верить наговорам, —
Мало ли, что люди говорят.

Я никак не ждал грозы оттуда,
Все мне стало ясным до того,
Что видал, как сплетня и остуда
Ждали появленья твоего.

Но для них закрыл я все тропинки,
Все пути-дороги.
   Приходи,
Светлая, накрытая косынкой,
И долинный мир освободи!

Жду, что ты приветом приголубишь
Край, где славят молодость твою.
Говорят, что ты меня не любишь, —
Что с того, коль я тебя люблю!

Песня носится, выносится,
Чтобы в голосе дрожать,
А на волю как запросится,
Ничем не удержать.

Кони в землю бьют подковами,
Снег, чем дальше, — тем темней,
Жестью белою окована
Грудь высокая саней.

Снежный, вьюжный, незаброшенный
Распахнул ворота путь…
«Ну, садись, моя хорошая,
И помчим куда-нибудь!»

Повезу — куда, не спрашивай.
В нетерпенье кони бьют,
Гривы в лентах, сани крашены,
Колокольчики поют.

Лес, как в сказке, в белом инее,
Над землей не счесть огней,
Озарили небо синее
Звезды родины моей.

Неужели мы расстанемся,
Будем врозь, по одному?
Что тогда со мною станется, —
Не желаю никому!

Ой, снова я сердцем широким бедую:
Не знаю, что делать, как быть.
Мне все говорят — позабудь молодую,
А я не могу позабыть.

Не знаю, что будет, не помню, что было,
Ты знаешь и помнишь — ответь…
Но если такая меня полюбила,
То надо и плакать и петь.

Другие скрывают, что их позабыли,
Лишь ты ничего не таи,
И пусть не забудут меня голубые,
Немного косые —  твои.

Светлей не найти и не встретить дороже,
Тебя окружают цветы.
И я говорю им, такой нехороший,
Какая хорошая ты.

Что мне делать, если слышно, —
Ты моей бедой слывешь,
Коль не видишься, так снишься,
Не приходишь, так зовешь?

В прах развеян день вчерашний,
Не гостить в твоем дому, —
Что мне делать, если страшно
Злому сердцу моему?

А сегодня с мукой новой
Прихожу к тебе, в твой дом,
В лапу рубленный, сосновый,
И прошу воды со льдом,
Чтоб не рвалась так на волю,
Обжигая сердце, кровь,
Чтоб не снилась мне на горе
Черная — подковой — бровь!

Все кратко в нашем кратком лете,
Все — как платков прощальный взмах.
И вот уже вода, и ветер,
И дым седеет на холмах.

А, может быть, не дым, а коршун
Крылами обнял те холмы,
А может, чтобы плакать горше,
Разлуку выдумали мы?

Разлука — всюду ветер прыткий,
Дорог разбитых колеи,
Разлука — письма и открытки,
Стихи любовные мои;

Разлука — гам толпы затейной
И слет мальчишек на конях,
Гулянок праздничных цветенье,
Гармоники на пристанях.

Разлука — старый чет и нечет,
Календарей и чисел речь,
И нами прерванные встречи,
И ожиданье многих встреч

С друзьями, с ветреной подругой
(Коль ты забыла, так с другой).
Ну что ж, пригубим за разлуку,
Товарищ милый, дорогой!

За рекой, за речонкой,
За раздольем двух лужков,
Там жила одна девчонка
Восемнадцати годков.

Возле вишен, возле кленов
Ветер ветру говорил,
Что по тем лужкам зеленым
Парень две тропы торил.

Мимо реченьки-речонки,
Мимо розовых цветков —
Две тропы к одной девчонке
Восемнадцати годков.

Что весной на родине?
   Погода.
Волны неумолчно в берег бьют.
На цветах настоянную воду
Из восьми озер родные пьют.
Пьют, как брагу, темными ковшами
Парни в самых радостных летах.
Не испить ее:
   она большая.
И не расплескать:
   она в цветах!

Мне до тех озер дорогой длинной
Не дойти.
   И вот в разбеге дня
Я кричу товарищам старинным:
«Поднимите ковшик за меня!»

Ты мне вновь грозишь своей опалой:
Облачной, отпетой, дождевой,
Снова свист условленный, трехпалый
Над моей проходит головой.
Что там — не виновны иль повинны
Дни, в твоих бегущие громах,
Или загуляли в забыть финны
Сразу в двадцати пяти домах?
Загуляли так, что лампы гасли,
А земля звенела, как в боях,
Или, как всегда, чтоб губы в масле,
Грудь в сатине,
   сердце в соловьях!
Я и сам из тех, что над реками
Тешились,
   великих туч темней.
Я из той породы, что руками
Выжимали воду из камней!
Ну так бейся, кровь орла и волка,
Пролетай, что молния, в века!
А твоя короткая размолвка,
Край озер, да будет мне легка!

Я ее весной нашел такую,
Вот она. И вот ее лета…
Знаете ли, как друзья ликуют, —
Это — расскажу вам — красота!

Все цветы бесчисленных затонов
Улицей проходят голубой.
Впереди цветов поют и стонут
Пять иль шесть малиновых обойм!

До последних клавишей покорны,
На груди друзей найдя приют,
Все они до дна раскрыли горло,
По плечам летают и поют.

Ходу, ходу им тропой волнистой,
Чтоб сердца стучали как часы…
Девушки кричат им:
   «Гармонисты,
Больше нажимайте на басы!»
Пароход на грудь клади двухтрубный
Каждому, идущему в рядах,
В славу их и в честь грохочут бубны
Гулевые — в красных ободах!

Может, нынче этот день приснится,
День цветов, веселья и красы,
Чтобы закричал я:
   «Гармонисты,
Больше нажимайте на басы!»