Муса Джалиль - Стихотворения

Двина! Где взять мне силы, чтобы
   вспять
Твое теченье плавное погнать?
Чтоб я, твоей окутанный волной,
Был унесен на родину, домой?

На гребень бурь всегда стремился я,
Плечом раздвинуть грозовой простор.
Зачем же в рабстве гаснет жизнь моя?
И вынесу ли я такой позор?

О, если бы не только твой поток,
Но жизнь мою поворотить я мог, —
Я б, не колеблясь, повернул ее,
Чтоб снова петь отечество мое.

Нет! Я бы там не только песни пел.
Нет! Я бы там пловцом отважным
   был,
Все трудности бы я перетерпел,
Отдав труду ума и сердца пыл.

На родине и смерть была б легка:
Своя земля укрыла бы, как мать.
И над моей могилой песнь моя
Осталась бы как памятник стоять.

Моя душа не мирится с ярмом.
Одна лишь дума голову гнетет:
«Возьми меня, неси меня, Двина,
В объятиях быстробегущих вод!»

Быть может, утешенье я найду,
Качаясь на седых твоих волнах,
И мой народ любовь мою поймет,
Увидев возвращающийся прах…

Двина, Двина!
   О, если б только вспять
Твое теченье гордое погнать, —
Ты принесла б на родину мою
Меня и песнь свободную мою.

Вернулся я! Встречай, любовь моя!
Порадуйся, пускай безногий я:
Перед врагом колен не преклонял,
Он ногу мне за это оторвал.

Ударил миной, наземь повалил.
— Ты поклонился! — враг
   торжествовал.
Но тотчас дикий страх его сковал:
Я без ноги поднялся и стоял.

За кровь мою разгневалась земля.
Вокруг в слезах склонились тополя.
И мать-земля упасть мне не дала,
А под руку взяла и повела.

И раненый любой из нас — таков:
Один против пятнадцати врагов.
Пусть этот без руки, тот — без ноги,
Наш дух не сломят подлые враги.

Сто ног бы отдал, а родной земли
И полвершка не отдал бы врагу.
Ценою рабства ноги сохранить?!
Как ими по земле ходить смогу?

Вернулся я!.. Встречай, любовь моя!
Не огорчайся, что безногий я,
Зато чисты душа моя и честь.
А человек — не в этом ли он весь?

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными
   глазами
Окинул обреченных… Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня…
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Шумел осенний лес. Казалось, что
   сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, —
Прижались к матерям, цепляясь за
   подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо
   умирать! —
Он плачет и, как лист, сдержать не может
   дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками
   мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? —
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
— Не бойся, мальчик мой. Сейчас
   вздохнешь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет
   больно. —
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой.
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды
   знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей…

Я вновь здоров. И мозг усталый мой
Очистился от мглы гнетущей.
Мой влажен лоб. Он будто бы росой
Покрылся в час зари цветущей.
Я вижу вновь, как светом мир богат,
Я слышу счастья веянья живые.
Так дивно мне, и так я жизни рад,
Как будто в эту жизнь вхожу впервые.
И вижу я в чудесном полусне
Лучистой юности сиянье, —
Сиделка наклоняется ко мне,
И нежно рук ее касанье.

Горе, скорей от меня уходи,
Кончился день твой, светло впереди!
Долго же ты у меня засиделось…
Сколько я горя с тобой натерпелась!

В маленькой комнате изо дня в день
Видела я твою черную тень.
Душу мою задушить порешило,
Как часовой, ты меня сторожило.

Ты приказало щекам похудеть,
Траур ты мне приказало надеть…
Счастье твердит мне: — Ты горя не
   ведай,
Милый к тебе возвратился с победой!

Милый вернулся — и стало светло.
Будто в окно мое солнце вошло.
Горе горюет, со счастьем не споря.
Горе само разрыдалось от горя.

Был не вчера ли мой жребий жесток?
Ныне я сбросила черный платок.
Ныне на солнце смотрю в упоенье,
Сердца унять не могу я биенье.

Солнцу, мой милый, открыл ты окно.
Солнце — иное, другое оно!
Сколько в нем счастья, свободы и
   силы, —
Ты это солнце принес мне, мой милый!

Сколько цветов в моем доме цветет!
Счастье мое, проходи ты вперед!
Ты же уйди от нас, горе-унынье,
Мы не дадим тебе места отныне.

Однажды взял я под руку подругу,
И на берег пошел гулять я с ней.
Нетрудно догадаться, что друг к другу,
Чем дальше, прижимались мы тесней.

Ох, сердце у меня рвалось на части!
И вдруг подруга обняла меня.
Так вот оно, мое слепое счастье,
И я дождался радостного дня!

Признаться, я — рябой, а нос —
   картошкой.
Но, думаю, красавцем ей кажусь:
Наверно, любит все-таки немножко…
И с поцелуем к девушке тянусь.

Когда, казалось, было все в порядке,
Меня куснуло что-то в левый бок.
На самом интересном месте сладкий
Прервался сон. А как он был глубок!

Но больше я терпеть не в силах муку:
Прогулка, если бок сверлит, — плоха.
Просовываю под рубашку руку,
И кто же оказался там? Блоха!

Не знал я, как мне быть, скажу
   по чести.
Я сон такой увидел в первый раз,
И вдруг блоха, исполненная мести,
Меня кусает, подлая, сейчас!

С коварною блохой в борьбу вступая,
Давлю ее, сражаю наповал.
Что ж, утолилась месть моя святая!
Но почему-то я затосковал.

Любовью одержимый, я метался,
Терзался, плакал, сочинял стихи,
А ныне от любви моей остался
Один укус, один укус блохи.

Что станешь делать, не помогут вздохи,
Когда приходит счастье, но с блохой.
Кусают нашу душу эти блохи,
И сердцу больно от любви такой.