Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века

У этой сумрачной пещеры,
Где воздух чист, где даль нежна,
Здесь с галькой борется волна,
А с тенью — свет голубо-серый.

Устав бороться до заката,
Зыбь умиряется в садке,
Где умер, лежа на песке,
Изнеженный Нарцисс когда-то.

И в гладь зеркальную у грота
Сам Фавн внимательно смотрел
И увидал, как пожелтел,
Стрелою раненный Эрота.

Купырь в тиши завороженной,
Камыш, поникший над водой,
Здесь кажутся подчас мечтой
Воды, в дремоту погруженной.

Природы благотворной сила,
Плодотворящая миры,
В те изумрудные ковры
Цветы пурпурные вкрапила.

Ни разу роща и поляна
Не посещались турачом.
Будила тишину кругом,
Трубя в рожок, одна Диана.

Священен Дуб для поколений:
Надрежь кору, и вместо смол
Кровь потечет. Застонет ствол,
И скорбные услышишь пени.

Воспоминаньем горе множит
В зеленой роще Соловей.
Он, боль излив души своей,
Печаль на музыку положит.

В своем искусстве несравненный,
Возобновляя перелив,
Он стонет где-то в кущах ив,
Согретых солнцем в час блаженный.

На Вязе том в самозабвенье
Две Горлицы заводят спор
И разрешают свой раздор
В минутном, страстном объясненье.

Анхиз с Кипридой в вечер вешний
Блуждали как-то под горой,
И два Амура меж собой
Повздорили из-за черешни.

Среди дорог в лесах дремучих
Поют и пляшут Нимфы там,
Позволив розовым кустам
Весь век цвести без игл колючих.

Ни разу не взмущали леса
Ни ветр, ни молния, ни гром.
Я вижу: разлито на всем
Благоволение Зевеса.

Смотри, Климена! Все смеется!
Покуда вечер не прошел,
Сойдем с тобою в дивный дол
И сядем около колодца.

Послушай, как Зефир в ракитах
Вздыхает о своей любви!
Горит огонь в его крови,
И розы рдеют на ланитах.

Его уста благоуханны.
Он дышит всюду, где стоим,
С дыханьем амбровым твоим
Мешая дух жасмина пряный.

Нагнись над зыбью — и в сапфире
Вод затемненных узришь ты
Твой облик, полный красоты,
Очаровательнейший в мире!

И ты постигнешь над волною,
Зачем, пытая гладь струи,
Я называл глаза твои
Царями, звездами, судьбою.

Верь, если б ты перерядилась
В мужчину, как ни холодна,
И ты была бы влюблена,
Сама бы ты в себя влюбилась…

Я, Древо пышное, плавучим судном стало,
В горах возросшее, мчусь ныне по волнам;
Когда-то я приют отрядам птиц давало,
Теперь солдат везу к далеким берегам.

Плеск весел заменил веселый шум ветвей,
Листва зеленая сменилась парусами;
С Кибелой разлучась, я чту богов морей,
Как встарь соседствуя вершиной с небесами.

Но прихоти свои есть у судьбы слепой,
Я у нее в руках, она играет мной,
Гнев четырех стихий сулит мне участь злую:

Нередко ураган мой преграждает путь,
Волна, обрушившись, мне разрывает грудь,
И я боюсь огня, но больше — твердь земную.

Увидев белый свет, бессильным быть вначале,
Почти не двигаться и только есть и спать;
Потом от строгости взыскательной страдать,
Чтоб знанья наконец твой разум увенчали.

Затем влюбиться вдруг, и чтоб тебя встречали
Не слишком холодно, забыть былую стать,
Склоняясь перед той, чье сердце не понять
И кто не радости приносит, а печали.

Лукавить при дворе, а после, став седым,
Бежать от шума прочь, к местам своим родным,
И старческую хворь влачить в уединенье,—

Вот светлая судьба! О, беспросветный мрак!
Неужто это все столь важно, чтоб в смятенье
Так жизнью дорожить, бояться смерти так?

Кончается мой день. И на закате дня
Приметы старости я узнаю с тоскою,
И вот уж смерть сама, чтоб выманить меня,
Стучится в дверь мою дрожащею рукою.

Как солнце в небесах медлительно плывет,
А завершает путь стремительным паденьем,
Так завершается и времени полет,
Так дни последние нам кажутся мгновеньем.

Пора нам погасить огонь страстей былых,
Пора нам позабыть о радостях земных,
Суливших некогда нам столько наслаждений.

Отвергнем жизни сон, что мог еще вчера
Нас удержать в плену обманчивых видений:
Нам к сну последнему готовиться пора.

Ее лица очарованье,
Ее прелестные черты —
Просящей речи отрицанье,
Опроверженье нищеты.

И пусть для полноты картины
Тяжел и груб ее наряд,—
Чуть приоткрыты губ рубины,
Зубов жемчужины блестят.

Ее глаза — как два сапфира,
И выше всех сокровищ мира
Венец из золотых кудрей.

Зачем же ремесло такое?
Чтоб золото лилось рекою,
Лишь наклониться надо ей.

Ласкает все мой взор, на все глядеть я рад:
Великолепен двор веселый за оградой,
Величественны львы под строгой колоннадой,
И нежным кажется их разъяренный взгляд.

Под тихим ветерком деревья шелестят,
На шорох соловей ответствует руладой,
Цветы напоены магической усладой:
Не звезды ль у небес похитил этот сад?

Аллея милая с нежданным раздвоеньем,
Не оскверненная пустой толпы вторженьем,
Еще хранит, Ронсар, твоих шагов печать.

Увы, тщеславное желанье вечной славы!
Мой след я на песке могу с твоим смешать,
Но где в моих стихах твой гений величавый?

Вы брали прелести во всех углах вселенной,
Природа и Олимп расщедрились для вас.
У солнца взяли вы свет ваших чудных глаз,
У розы вами взят румянец щек бесценный,

У Геры — стройный стан, а голос — у сирены,
Аврора вам дала лилейных рук атлас,
Фетида — властный шаг, словесный жар — Пегас,
А вашей славы блеск взят у моей Камены.

Но расплатиться вы должны когда-нибудь!
Придется свет очей светилу дня вернуть;
Вы Гере грацию должны вернуть по праву,

Авроре — нежность рук, а свежесть щек — цветам,
Фетиде — властный шаг, моим катренам — славу!.
Спесивость — это все, что остается вам!

Я много написал, и от стихов моих
Богаче стал язык, а я еще беднее,
Земля запущенней, под крышей холоднее,
И пусто в кладовой, где писк мышей утих.

Растратою души оплачен каждый стих!
Чем совершеннее поэты, тем виднее
Их сумасшествие, и тем еще сильнее,
Им расточая лесть, осмеивают их.

Трудясь так радостно над книгой бесконечной,
Я убивал себя во имя жизни вечной,
Я истощал свой ум, чтобы других развлечь,

Чтоб славу обрести, чей гул наскучит скоро,
Чтоб высоко взлететь — и не иметь опоры,
Чтоб с Музою дружить — и счастья не сберечь.

Какой изъян в мозгах быть должен с юных лет,
Чтоб с Музами водить знакомство год из году!
Посадят, подлые, они на хлеб и воду
Того, кто разгадать надумал их секрет.

С тех пор как я пишу, мне все идет во вред,
Фортуна прочь бежит, а я терплю невзгоду,
Забрался на Парнас — и в скверную погоду
Там пью из родника и в рубище одет.

О Музы, это вы причина невезенья!
Однако с возрастом пришло ко мне прозренье,
И больше вам в игру не заманить меня.

Я буду пить вино, а воду пейте сами,
Замечу щель в окне — заткну ее стихами,
И брошу лавры в печь, чтоб греться у огня.

Всесильным временем, что миром управляет,
Был превращен пейзаж, так радовавший взор,
В приют уныния, где смолкнул птичий хор
И где опавший лес печаль свою являет.

Так время все, что есть, на гибель обрекает,
Оно империи сметает, словно сор,
Меняет склад умов, привычки, разговор
И ярость мирного народа распаляет.

Оно смывает блеск и славу прошлых лет,
Имен прославленных оно стирает след,
Забвенью предает и радости и горе,

Сулит один конец и стонам и хвальбе…
Оно и красоту твою погубит вскоре,
Но не сгубить ему любви моей к тебе.