Виктор Гюго - Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

О, подожди! Внемлите мне вы оба.

Нет, ждать я не могу. Уж он стоит у гроба.

Мгновенье, о сеньор! Как жестоки сейчас
Вы оба! Слушайте, что я хочу от вас.
Мгновенье — вот и все, что женщине здесь надо.
Позвольте же сказать, что для души отрада,
Что в сердце у нее! О, дайте же сказать!

Я тороплюсь.

Зачем так сердце мне терзать?
Что сделала я вам?

Ах, плач ее — терзанье!

Мне многое сказать вам надо на прощанье.

Пора!

О дон Хуан, излиться дай душой
И делай все тогда, что хочешь…

Мой он, мой!

Когда две женщины решают дело чести,
Нам мужество искать в другом уж нужно месте.
Поклялся хорошо ты головой отца, —
Пойду к нему, чтоб он узнал все до конца!
Прощай!

Остановись!

Мне ль отступить с позором?
Мне ль быть обманщиком, изменником и вором?
Иль хочешь, чтоб я шел, куда глаза глядят,
С клеймом на лбу моем? Отдай, верни мне яд,
Верни его — молю всем сердцем, всею страстью!

Ты хочешь?

Пей теперь!

Как? И она? Несчастье!

Возьми его.

Старик, смотри, как ты жесток!

О милый, для тебя тут есть еще глоток!

Ах!

Ты бы ничего мне не оставил в склянке,
Не знаешь сердца ты супруги-христианки,
Не знаешь страсти той, в чьих жилах Сильвы кровь,
Я первой выпила. Пей ты, моя любовь!
Пей, если хочешь…

О, что слышу я, несчастный!

Ты этого хотел.

Но эта смерть ужасна!

Нет, нет!

Но этот яд — прямой к могиле путь.

Не вместе ли должны мы в эту ночь заснуть?
А где — не все ль равно?

За клятвопреступленье
Вот месть твоя, отец!

О, страшные мученья!
Отбрось скорей флакон! Ах, я схожу с ума!
Остановись, Хуан! В той склянке смерть сама!
Дракон, стоглавый яд, в какой-то дикой страсти
Растет в груди моей, мне сердце рвет на части!
О, можно ль так страдать? Весь ад в душе моей!
Ах, что со мной сейчас? Огонь! Огонь! Не пей!
Нет, ты не вынесешь!

Ты — порожденье ада!
Ужели для нее другого нету яда?

Что сделал ты?

А ты?

О милый мой, приди
В объятия мои!

Ты слышишь боль в груди?

Нет.

Это свадьбы час. Блаженств ночных начало.
Не слишком ли бледна я для невесты стала?

Ах!

Час судьбы пробил.

Горит вся грудь моя!
Страдает донья Соль — и это вижу я!

Мне лучше, милый мой! Сейчас мы без усилья,
Чтоб вместе нам лететь, свои расправим крылья.
Вдвоем мы ринемся к иной, большой стране.
О, обними меня.

Проклятие на мне!

Благодарю судьбу за весь мой путь прекрасный
В изгнанье, средь врагов, в ночи, всегда опасной,
За то, что в час, когда я жизнью утомлен,
Здесь, на твоей груди, мне послан этот сон!

Как счастливы они!

Мне ночь легла на очи.
Страдаешь ты?

Нет, нет.

Ты видишь свет средь ночи?

Где?

Вот…

Он мертв.

Он мертв? О нет! Он крепким сном
Заснул! О мой супруг! Как хорошо вдвоем!
Мы оба здесь легли. То свадьбы нашей ложе.

Зачем его будить, сеньор де Сильва? Боже,
Он так устал сейчас…

Взгляни, любовь моя!
Вот так… в мои глаза…

Мертва! И проклят я!

В судьбе племен людских, в их непрестанной смене
Есть рифы тайные, как в бездне темных вод.
Тот безнадежно слеп, кто в беге поколений
Лишь бури разглядел да волн круговорот.

Над бурями царит могучее дыханье,
Во мраке грозовом небесный луч горит.
И в кликах праздничных, и в смертном содроганье
Таинственная речь не тщетно говорит.

И разные века, что братья исполины,
Различны участью, но в замыслах близки,
По разному пути идут к мете единой,
И пламенем одним горят их маяки.

О муза! Нет времен, нет в будущем предела,
Куда б она очей своих не подняла.
И столько дней прошло, столетий пролетело, —
Лишь зыбь мгновенная по вечности прошла.

Так знайте, палачи, — вы, жертвы, знайте твердо,
Повсюду пронесет она бессмертный свет —
В глубины мрачных бездн, к снегам вершины гордой,
Воздвигнет храм в краю, где и гробницы нет.

И пальмы отдает героям в униженье,
И нарушает строй победных колесниц,
И грезит, и в ее младом воображенье
Горят империи, поверженные ниц.

К развалинам дворцов, к разрушенным соборам,
Чтоб услыхать ее, сберутся времена.
И словно пленника, покрытого позором,
Влечет прошедшее к грядущему она.

Так, собирая след крушений в океане,
Следит во всех морях упорного пловца
И видит все зараз на дальнем расстоянье —
Могилу первую и колыбель конца.