Ли Бо - Дух старины
36
«Обнимающий яшму»[215] появился в царстве Чу,
Увидев, засомневались. Такое часто бывало с древних времен.
Сокровище в конце концов отвергли,
Напрасно он трижды подносил его государям.
Прямое дерево[216] боится, что его срубят прежде других,
Душистая орхидея[217] печалится, что ее сожгут первой.
У того, что переполняется, Небо отнимает,
Глубокую бездну Дао выравнивает.[218]
В Восточном море[219] поплыть бы по лазурным водам,
Над Западной заставой[220] взлететь бы пурпурным облаком,
[Как] Лу Лянь и Придворный Летописец.[221]
Я буду учиться их высоконравственному духу.
37
Некогда вельможа из царства Янь[222] громко рыдал,
И на пятую луну пал осенний иней.
Простолюдинка воззвала к синему небу,
Гром и ураган поразили циские дворцовые палаты.[223]
Так тронула [Небо] их искренность,
Что оно создало счастье из скорби.
А я-то в чем виновен?
Отодвинули меня от Златой палаты.[224]
Наплывшая туча скрывает Пурпурные врата,[225]
И трудно пробиться свету яркого солнца.
Кучи песка хоронят чистую жемчужину,
Сорные травы заглушают одинокое благоухание.
С древности не смолкают подобные вздохи,
Но слезы напрасно струятся по одежде.
* * *
Комментаторы улавливают здесь зашифрованные автобиографические реалии: «наплывшая туча»— могущественный евнух Гао Лиши, один из главных недругов Ли Бо, «яркое солнце» — император, в чьем имени Минхуан записан атрибут дневного светила (мин — свет, этот иероглиф состоит из двух конструктивных элементов — «солнце» и «луна»), «кучи песка» — мелкий, низкий люд, корыстно прилепившийся к сюзерену, «жемчужина» — отвергаемый этими ничтожествами высоконравственный «благородный муж» (т. е. сам поэт).
38
Одинокая орхидея выросла в мрачном саду,
Сорные травы заглушили ее.
Хотя весной сияет солнце,
Она вновь загрустит под высокой осенней луной.
Рано зашелестят падающие снежинки,[226]
И зеленая краса, боюсь, исчезнет.
Коль нет дуновения свежего ветерка[227] —
Для кого источается благоухание?
39
Поднимаюсь высоко, гляжу на все четыре моря окрест,[228]
Сколь бескрайни небо и земля!
Но осенью тьму предметов покрывает иней
И холодный ветер проносится по большой пустыне.
Цветенье — что вода, утекающая на восток,
Все десять тысяч вещей мира — что убегающие волны.
Прячется последний луч белого солнца,
Плывущая туча не задерживается на одном месте.
На платане гнездятся ласточки и воробьи,
В колючих кустах селятся Фениксы юани и луани.[229]
Так что я возвращусь к себе[230] [в горы],
Отбивая такт ударами по мечу,[231] спою о том, как трудны дороги[232] по миру.
40
И голодая, Феникс не станет клевать просо,
Он питается лишь жемчужными плодами.[233]
Может ли он находиться в стае кур,
Суетно биться за пропитание?
Утром издав глас с древа на вершине Куньлунь,
Вечером испив воды на быстрине под горой Дичжу,[234]
Он возвращается долгим путем к морю,[235]
Одиноко проводя ночь в хладе небесного инея.
К счастью, повстречал принца Цзинь,[236]
Они завязали дружбу среди голубых облаков.[237]
Вспоминаю о Вашем добре, на которое я не смог ответить,
И, ощущая расставание, лишь вздохну.
41
Утром наслаждаюсь Морем пурпурной мастики,[238]
Вечером набрасываю на себя красную зарю.[239]
Протянув руку, срываю ветку дерева Жо[240]
И подгоняю светило к закату.
Лежа на облаке,[241] достигаю всех восьми сторон света,[242]
Моему яшмовому лику[243] уже тысячи лет.[244]
Плавно вплываю в Начала Небытия,[245]
Склоняюсь в поклоне перед Верховным Владыкой.
Он приглашает меня в Высшую Простоту,[246]
Жалует яшмовый нектар в нефритовом кубке.[247]
Как отведаю — пронесутся десять тысяч лет,
И зачем тогда мне возвращаться в отчие края?
Буду вечно следовать за нестихающим ветром,
Отдавшись дуновению за краем небес.
42
Пара белых чаек покачивается на волнах,
Кричат, летая над лазурной водой.
Наверное, привыкли к помору,[248]
Им ли быть парой журавлю в облаках![249]
Они тенями ночуют на отмели под луной,
Устремляясь за ароматами, резвятся весной на островке.
И я [бы хотел быть среди тех, кто] очищает сердце,
Погружусь в это, забыв обо всем.
43
Чжоуский царь Му[250] мечтал о восьми окраинах,[251]
Ханьский император[252] жаждал иметь десять тысяч колесниц.[253]
В распутных наслаждениях не знали предела,
Разве можно о них говорить как о героях?
[Один] пировал в Западном море с Сиванму,
[Другой] в Северный дворец приглашал Шанъюань
Остались лишь звуки песен у Яшмовых вод,
А Яшмовый кубок[254] — лишь пустые словеса.
Былые диковины оплетены лианами,
И тысячи поколений их души напрасно страдают.
* * *
Для понимания контекста стихотворения важно знать, что при дворе танского императора Сюаньцзуна расхожим было сравнение его любимой фаворитки Ян Гуйфэй с богиней Сиванму.
44
Спутались плети зеленой повилики,[255]
Оплели ветви сосен и кипарисов.
У трав и деревьев должна быть опора,
Чтобы выстоять долгие холода.
Что же деве — нежному персику[256] —
Сидеть, вздыхая над «стихами репы и редиса»?[257]
Ее яшмовый лик еще цветет яркими красками,
В прическе-туче не появилось седых нитей.
Но милости господина уже исчерпаны —
Что же будет со мной, ничтожной?
45
Смерч пронесся по всем восьми пустошам,[258]
Все десять тысяч вещей[259] погибли.
Набежавшие тучи скрыли обессилевшее солнце,[260]
Бурные волны всколыхнули Великую Бездну.[261]
Дракон-Феникс[262] сбросил узы,
И куда же ему теперь податься?
Уйду, уйду, унесусь на Белом Коне,[263]
На безлюдной горе воспою ростки на полях.
46
Сто сорок лет[264] —
Сколь величественной была имперская власть!
Издалека видна башня Пяти Фениксов,[265]
Вздыбленная над тремя потоками.[266]
Придворные вельможи — что звезды и луна,[267]
Важные гости — что облачная дымка.
[А ныне — ] бойцовские петухи[268] в злаченых палатах
Да забавы с мячом[269] у яшмовых террас.
Так себя ведут, что раскачивают белое солнце,
Так расходятся, что крутится синее небо,
Кто в фаворе — стремится еще выше,
Кто сошел с тропы — навеки отброшен.
И только Ян-копьеносец,[270]
Замкнув ворота, писал трактат «Великое Сокровенное».
47
Цветы персика раскрылись в восточном саду,[271]
Улыбаясь, славят белый день.
Раскрылись под дуновением весеннего ветра,
Растут, впитывая дар весеннего солнца.
Чем это не прелести красотки?
Но боюсь, что цветы не дадут семян.
Повернет Драконов Огнь[272] —
И опадут, погибнут раньше времени.
А кто слышал о сосне на Южной гope,[273]
Что одиноко стоит под свистящим ветром?
48
Циньский император[274] сжал драгоценный меч
И своей яростью устрашил духов.
Чтобы догнать солнце, помчался к морю,
Подгонял камни, спешил по синей переправе.
Набрал солдат, опустошил все девять округов страны,
Строя мост, изувечил десятки тысяч человек.
А потом еще затребовал пэнлайский эликсир,[275]
Как же ему думать о весенней пахоте?!
Силы истощились, а успеха не достиг,
И скорбь не стихает тысячи лет.
49
