Павел Антокольский - Стихи

Кому, как не тебе одной,
Кому, как не тебе единственной —
Такой далекой и родной,
Такой знакомой и таинственной?

А кто на самом деле ты?
Бесплотный эльф? Живая женщина?
С какой надзвездной высоты
Спускаешься и с кем повенчана?

Двоится облик. Длится век.
Ничто в былом не переменится.
Из-под голубоватых век
Глядит не щурясь современница.

Наверно, в юности моей
Ты в нашу гавань в шторме яростном
Причалила из-за морей
И просияла белым парусом.

Не трактир, так чужая таверна.
Не сейчас, так в столетье любом.
Я молюсь на тебя суеверно,
На коленях и до полу лбом.

Родилась ты ни позже, ни раньше,
Чем могла свою суть оценить.
Между нами, дитя-великанша,
Протянулась ничтожная нить.

Эта нить — удивленье и горечь, —
Сколько прожито рядом годов
В гущине поэтических сборищ,
Где дурак на бессмертье готов!

Не робей, если ты оробела.
Не замри, если ты замерла.
Здравствуй, Чудо по имени Белла
Ахмадулина, птенчик орла!

Ты сойдешь с фонарем по скрипучим ступеням,
Двери настежь — и прямо в ненастную тишь.
Но с каким сожаленьем, с каким исступленьем
Ты на этой земле напоследок гостишь!

Всё как было. И снова к загадочным звездам
Жадно тычется глазом слепой звездочет.
Это значит, что мир окончательно создан,
И пространство недвижно, и время течет.

Всё как было! Да только тебя уже нету.
Ты не юн, не красив, не художник, не бог,
Ненароком забрел на чужую планету,
Оскорбил ее кашлем и скрипом сапог.

Припади к ней губами, согрей, рассмотри хоть
Этих мелких корней и травинок черты.
Если даже она — твоя смертная прихоть,
Всё равно она мать, понимаешь ли ты?

Расскажи ей о горе своем человечьем.
Всех, кого схоронил ты, она сберегла.
Всё как было… С тобою делиться ей нечем.
Только глина, да пыль у нее, да зола.

Я в зеркало, как в пустоту,
Всмотрелся, и раскрылась
Мне на полуденном свету
Полнейшая бескрылость.

Как будто там за мной неслась
Орава рыжих ведьм,
Смеялась, издевалась всласть,
Как над ручным медведем.

Как будто там не я, а тот
Топтыгин-эксцеленца
Во славу их — вот анекдот! —
Выкидывал коленца.

Но это ведь не он, а я
Не справа был, а слева,
И под руку со мной — моя
Стояла королева.

Так нагло зеркало лгало
С кривой ухваткой мима.
Всё было пусто и голо,
Сомнительно и мнимо.

Приходит в полночь Новый год,
Добрейший праздник,
Ватагу лютых непогод
Весельем дразнит,

И, как художник-фантазер,
Войдя в поселок,
На окнах вызвездил узор
Абстрактных елок.

Студит шампанское на льду
И тут же, с ходу,
Три ноты выдул, как в дуду,
В щель дымохода.

И, как бывало, ночь полна
Гостей приезжих,
И что ни встреча — то волна
Открытий свежих,

И, как бывало, не суля
Призов и премий,
Вкруг Солнца вертится Земля,
Движется время.

А ты, Любовь, тревожной будь,
Но и беспечной,
Будь молодой, как санный путь,
Седой — как Млечный.

Пускай тебе хоть эта ночь
Одна осталась, —
Не может молодость помочь,
Поможет старость!

В старом доме камины потухли.
Хмуры ночи и серы деньки.
Музыканты приладили кукле,
Словно струны, стальные коньки,

И уснула она, улизнула,
Звонкой сталью врезается в лед.
Только музыка злится, плеснула
Стаю виолончелей вперед.

Как же виолончели догнать ей,
Обогнать их с разгона в объезд,
Танцевать в индевеющем платье
На балу деревянных невест?

Как мишень отыскать в этом тире,
В музыкальном, зеркальном раю,
Ту — единственную в целом мире,
Еле слышную душу свою?

В целом мире просторно и тесно.
В целом мире не знает никто,
Отчего это кукле известно,
Что замками от нас заперто.

В целом мире… А это немало!
Это значит, что где-то поэт
Не дремал, когда кукла дремала,
Гнал он сказку сквозь тысячу лет.

Но постойте! Он преувеличил
Приключенье свое неспроста.
Он из тысячи тысячу вычел, —
Не далась ему куколка та!

Мрачен был косоугольный зал.
Зрители отсутствовали. Лампы
Чахли, незаправленные. Кто-то,
Изогнувшись и пляша у рампы,
Бедным музыкантам приказал
Начинать обычную работу.

Он вился вдоль занавеса тенью,
Отличался силой красноречья,
Словно вправду представлял пролог.
Музыканты верили смятенью
Призрака. И, не противореча,
Скрипки улетели в потолок.

В черную пробитую дыру
Пронесла их связанная фуга…
Там, где мир замаран поутру
Серостью смертельного недуга.

Скрипки бились насмерть с голосами
Хриплыми и гиканьем погонь.
Победив, они вели их сами.
Жгли смычки, как шелковый огонь.

И неслась таинственная весть
Мимо шпилей, куполов и галок,
Стая скрипок, тоненьких невест,
Гибла, воскресала, убегала…

А внизу осталась рать бутылок,
Лампы, ноты, стулья, пиджаки,
Музыка устала и остыла.
Музыканты вытерли смычки.

Разбрелись во мглу своих берлог,
Даже и назад не поглядели,
Оттого что странный тот пролог
Не существовал на самом деле.

Ни божеского роста,
Ни запредельной тьмы.
Она актриса просто,
Наивна, как подросток,
И весела, как мы.

Цыганка Мариула
Раздула свой очаг,
Смугла и остроскула,
С лихим клеймом разгула
И с пламенем в очах.

А вот еще приманка!
Развернут в ночь роман.
Заведена шарманка.
Гадает хиромантка,
Девица Ленорман.

Но грацией, и грустью,
И гибелью горда,
Но руки в тщетном хрусте
Заломлены… Не трусьте
Гадалки, господа!