KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Поэзия, Драматургия » Поэзия » Игорь Чиннов - Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

Игорь Чиннов - Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Игорь Чиннов, "Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Жалко его до слез, с его «не надо бояться. Там вечность и рай». И себя жалко. Но у Чиннова в стихах эмоции сменяют одна другую со скоростью, вполне соответствующей темпу современной жизни:


— О, ехать так ехать, — сказал попугай,
Когда его кошка — из клетки — за хвост.


Монолог, начатый несколько десятилетий назад, окончен? «Современникам или потомкам я не знаю, что сказать»?


* * *

Последнюю свою книгу Чиннов посвятил «памяти матери и отца». Их судьбы, как и судьба всей России, были изломаны трагедией семнадцатого года. Горькое детство, потеря родины, нищета и бесприютность первых лет эмиграции — вот что так хочет забыть Чиннов, любуясь «прелестями земными», посмеиваясь над «прелестями» неземными. Но десятки лет – «никак не забыть тех жалких харчевен, русских могил, "когда легковерен и молод я был”», – это написано в Подмосковье в 1992 году.

Стихи, появившиеся после «Автографа», – почти сплошь гротески. И в них часто слышится «русская тема» – фольклор, частушечные напевы, просторечье: «Было давеча, стало нонече. Пляшут ангелы, скинув онучи», «Я к родному ковылю молодцом проковыляю». Мир непонятен, абсурден, несправедлив жесток. И все же — «пошутим в подлунном мире…».

А в лирических стихах — порой такая грусть. По сдержанности и скупости выразительных средств они напоминают «парижскую ноту»: «Вы говорите, что пора кончать…» или «Ты бы хотела увидеть…» («Я это стихотворение очень люблю», — говорил Чиннов). Но за этой сдержанностью – какая сила чувств, какое жизнелюбие!

Последние из написанных Чинновым строк полны радости жизни и надежды:


Весной на подмосковную дорогу
(Всю в лужах, листьях, мокрых воробьях)

Я выйду с палкой. Здравствуйте, березы!
Скучал без вас. Ах, радостные слезы!
Еще я жив, я не холодный прах.


Таким я его и вижу. Идет себе, не спеша, по дачной дороге. Белоэмигрант, немецкий военнопленный, член Союза русских писателей и журналистов в Париже, заслуженный американский профессор, русский поэт.



МОНОЛОГ (1950)

* * *

Неужели не стоило
Нам рождаться на свет,
Где судьба нам устроила
Этот смутный рассвет,

Где в синеющем инее
Эта сетка ветвей –
Словно тонкие линии
На ладони твоей,

Где дорожка прибрежная,
Описав полукруг,
Словно линия нежная
Жизни – кончилась вдруг,

И полоска попутная –
Слабый след на реке –
Словно линия смутная
Счастья – там, вдалеке…

* * *

К ночи мягче погода,
Недалеко весна.
Над трубой парохода
Невысоко – луна.

Дым нежней голубеет,
Синим кажется мост.
Искры легкие реют
Где-то около звезд.

Берег уже и тише,
Тих синеющий сквер.
А немного повыше –
Скоро музыку сфер
Мы, быть может, услышим.

* * *

Так посмотришь небрежно,
И не вспомнится позже
Этот снег неизбежный,
Этот светленький дождик.

Незаметно задремлешь,
И не видеть во сне бы
Оснеженную землю,
Светловатое небо.

Это радостный признак,
Это – счастье, поверьте:
Равнодушие к жизни
И предчувствие смерти.

* * *

Петух возвещает, чуть свет,
Что ночь позади;
Кукушка – что столько-то лет
Еще впереди.

Куку или кукареку –
Значенье одно:
Что сыплется (будь начеку!)
Струею зерно.

Ты знаешь, есть птица одна,
Она не поет:
Лишь время, как семя, она
Неслышно клюет.

* * *

В безветренных полях еще весна.
Лишь одуванчик легкий облетает.
И девочка крича бежит. Она
Его пушок прозрачный собирает.

А под вечер, еще едва видна,
Растет Луна меж Марсом и Венерой,
Еще почти прозрачная Луна –
Как одуванчик светловато-серый.

Давай по-детски верить что Луна –
Его душа. Быть может, вновь приснится
Нам нежная, небесная страна,
Где даже одуванчик сохранится.

* * *

Яснее с каждым годом: да, провал
Смешных попыток, тягостных стараний.
Быть может, рок нам счастье обещал,
Но, кажется, не сдержит обещаний.

Так в незнакомом тесном ресторане
Вдруг видишь, в зеркалах, просторный зал,
Идешь – и убеждаешься в обмане:
Всё те же люди, тот же тесный зал
На ледяной поверхности зеркал.

* * *

В Булонский лес заходишь в декабре:
Деревья в сизом, снежном серебре.

И видишь, в довершение картины,
Как будто наши, русские рябины –

И чувствуешь, острее с году на год,
Ту горечь терпкую холодных ягод.

И рот кривишь. От этого всего –
Оскомина. И больше ничего.

* * *

Шагаешь по мокнущей груде
Безжизненных листьев, во тьме –
И вдруг вспоминаешь о людях,
Погибших тогда, на войне.

И знаешь, что помнить не надо:
Умершим ничем не помочь.
И память – как шум листопада
В глухую осеннюю ночь.

* * *

Вот, живешь: суета, нищета
Только тщетно считаешь счета,
Только видишь, что сумма не та;

А умрешь – темнота, немота
И такая, мой друг, пустота,
Будто ночью под аркой моста.

* * *

Ночью мост рабочие чинили,
Чтобы мчались по мосту скорей
Деловитые автомобили
Важных, обеспеченных людей –
И другие, всяческих мастей,

Например: тюремный (грузный, зычный,
Ваше охраняющий добро),
Или – юркий, беленький – больничный,
Или – тот, умеренно трагичный,
Скучный – похоронного бюро.

* * *

Кабак, завод, тюрьма, больница
И даже – кладбище вблизи
Нет, этот городок не снится,
Не чудится. И по грязи

Идут под барабан солдаты
(Казарма – за углом сейчас).
Они ни в чем не виноваты,
Но их убьют. Иль, в добрый час,

Они других убьют. Трезвонит
Звонарь над лучшим из миров,
И так невозмутимо гонит
Хозяин на убой быков.

* * *

Немного рыбы и немного соли
На медленном огне – какая скука!
Живая рыба корчилась от боли,
Старуха злилась, плакала от лука,

Над луком, над стручком засохшим перца,
Багровым, как запекшаяся рана,
Морщинистым, как маленькое сердце,
Увядшее у газового крана

От жара, холода и равнодушья:
Сухое сердце той, худой, убогой,
Открывшей, словно рыба, от удушья
Бескровный рот и поминавшей Бога…

А дальше что? Что Бог – благой и кроткий,
Что грешников поджаривают черти,
Что в тишине чадит на сковородке
Немного жизни и немного смерти.

* * *

Мальчик бился над задачей,
Верил, что найдет ответ,
Не мирился с неудачей –
А в задаче смысла нет.
От других отнять – и что же?
Общий жребий разделить:
Состояние умножить,
Да и голову сложить…
Уравнений интересных,
Мальчик, больше не решай:
Слишком много неизвестных –
Счастье, истина, душа…
Ничего не надо больше,
И не все ль тебе равно,
Что поменьше, что побольше,
Что равно, чему равно…

* * *

– А помнишь детство, синий сумрак, юг,
Бессонницу и тишину – часами, –
Когда казалось, будто понял вдруг,
Почти умея выразить словами –

О чем звезда мерцает до утра,
О чем вода трепещет ключевая,
О чем синеют небо и гора,
О чем шиповник пахнет, расцветая…

ЧИТАЯ ПУШКИНА

Порой, читая вслух парижским крышам
Его стихи таинственно-простые,
В печали, ночью, в дождь – мы видим, слышим
(В деревне, ночью, осенью, в России):

Живой, знакомый нам, при свечке сальной
Свои стихи негромко он читает,
И каждый стих, веселый и печальный,
Нас так печалит, словно утешает.

И кажется – из царскосельской урны
Прозрачная, хрустально-ключевая
Течет струя свободно и небурно,
Курчавый облак ясно отражая.

И полной грудью мы грустим – но счастьем,
Как вдохновеньем, безотчетно мудрым
Наполнен мир, и стоит жить и, настежь
Открыв окно, дышать парижским утром.

* * *

В такой же день, весной, с тобой вдвоем,
Впервые говоря о нашем общем,
Мы шли… А после – каждый о своем:
Я говорил, порой, бессвязно, в общем,

А ты не слушала… Но в смертный час
В непонятом, в неразделенном, в личном
Таким ненужным станет все для нас –
Бессмысленным, бесцельным, безразличным.

И лишь одно на свете – мы вдвоем,
Совсем одни, совсем одно друг с другом,
Таким же, как сегодня, теплым днем,
И радуга непрочным полукругом
Стоит вдали…

* * *

Влюбленные целуются опять
На влажной от дождя скамейке.
В косом луче развившаяся прядь
Свисает в виде смуглой змейки.

С тяжелых роз стекают на ладонь
Прозрачно-выпуклые слезы.
В изгибах уха – розовый огонь
Слегка похож на завязь розы.

* * *

Опять подымается ветер,
Опять лиловеет восток,
И в сумраке еле заметен
Летящий опавший листок.

(Листок за листком пролетает.)
Опять начинает светать,
Опять мы встаем – и считаем,
Что все повторится опять.

Опять мы заводим пружину
Часов на положенный срок,
Опять мы бросаем в корзину
Один календарный листок.

* * *

Скучная желтеет речка,
Тусклая намокла рожь.
Все-таки – ничто не вечно,
Скоро перестанет дождь.

Мокнут над оврагом избы,
Никнет над колодцем жердь.
Что же! Даже этой жизни
Хуже, хоть немного, смерть.

* * *

Наклонись над рекой, погляди:
Тень твоей головы и груди
Неподвижна, как если бы в пруд
Ты гляделся; а воды текут
Мимо тени, тебя и всего,
Мимо светлого дня твоего.

Только – сердце боится слегка:
Есть на свете другая река,
Уносящая солнечный день,
И твою мимолетную тень,
И тебя самого заодно
На глубокое, темное дно.

* * *

В стакане стынет золотистый чай,
Чаинка видит золотой Китай.

Желтеет чай, как Желтая Река,
И тает сахар, словно облака.

Кружок лимона солнцем золотым
Просвечивает сквозь легчайший дым.

Легчайший пар напоминает ей
Туман прозрачный рисовых полей.

И ложечка серебряным лучом
Упала в золотистый водоем,

Где плавает чаинка, где Китай,
Блаженный край, ее недолгий рай.

* * *

В углу, над шкафом, от стены
Кой-где отпала штукатурка,
И пятна плесени видны.
А я гляжу и вижу турка
В высокой феске, на коне,
Кривой залив, луну над мысом.
Я пятна на сырой стене
Каким-то наделяю смыслом.

А в окнах тает полутьма,
И возникает панорама:
Там – тучи, площади, дома,
Зелено-бурый купол храма,
Пятно расплывчатой зари,
Сырая празелень и гнилость.
Все – пятна плесени. Смотри:
И штукатурка отвалилась.

* * *

Я слышал где-то анекдот:
Спешит по делу пешеход
Весенним полднем городским.
А некто семенит за ним
И говорит, неясно, в нос:
– Простите. Маленький вопрос:
Вы верите, хоть иногда,
В загробный мир, скажите, да? –
И ждет. И, получив в ответ
Слегка рассеянное «нет»,
Бормочет грустно: – Очень жаль!
И, закрутившись, как спираль,
И делаясь совсем сквозным,
Рассеивается, как дым.

Ну вот и всё. Ведь если вдруг
Ты скажешь, поглядев вокруг,
Что ты не веришь в этот мир,
Мир не уйдет, как дым, в эфир.

* * *

Быть может, в мире всё иначе,
Быть может, мир совсем другой,
И всё вокруг не больше значит,
Чем бред, воображенный мной, –
И только вихри электронов,
Как заведённые, кружат?
И нет ни этих старых кленов,
Ни девушки, входящей в сад…

Но вот, сейчас, я прижимаю
Мою щеку к твоей щеке,
И ты, простая и живая,
Стоишь со мной, рука в руке.
Все достоверно, все понятно:
Желтеют клены, воздух тих,
А небо – синее, как пятна
Чернил на пальчиках твоих.

* * *

Нам кажется, все ясно, очень просто:
На уличной скамейке рядом с нами
Худой старик, замученный работой,
Сидит, согнув сутуло позвоночник,
Глядит на заскорузлые ладони.

Не позвоночник, а тростник прибрежный
Сгибается; не линии ладоней,
А ветки почернелые деревьев
(На фоне желтоватого заката)
Потрескались под градом и под ветром.

Не сердце бьется, а морские волны,
Не кашель, а раскаты громовые,
И не озноб, а Млечный Путь проходит
Насквозь пронизывающей струею.

А может быть, он спит в своей постели,
С женой бранится иль гниет в могиле.

* * *

Трепещут судорожные зарницы,
И парус падает косым углом,
И свет и тень, взлетев, упав, как птицы,
Подрагивают сломанным крылом.

Протрепетал дымок – и вот струею
Кровавой льется тень от фонарей.
А по реке проходит дрожь порою,
И бьется парус (но слабей, слабей).

Как будто чьи-то длинные ресницы
Ещё подергиваются, – пока
Вослед дымку косая тень ложится,
Густая тень сочится вдоль виска.

* * *

Солнечная зыбь на реке,
Солнечная рябь на листве.
Тени от ветвей на песке,
Стая голубей в синеве.

Рыба сторожит червяка,
Пестрая сияет река.
Тень от моего поплавка
Синью отливает слегка.

Может быть, когда я умру,
Может быть, тогда я пойму
Легкую, простую игру –
Солнце, полусвет, полутьму…

* * *

Ночами едет сквозь зыбкий сон
За тенью клячи – тень телеги,
И тени ворон со всех сторон
В лучах луны, в налетевшем снеге.

Как будто душу мою везут
Из царства теней – в царство теней.
Змеиную тень бросает кнут,
Возница сам – не бросает тени…

Быть может, это и наяву
Меня везут, и страшно ехать,
И я напрасно тебя зову,
И голос твой – неживое эхо.

* * *

Он тоже один исходил
Глухие, туманные дали
Но если он их разбудил…
Но если они отвечали…

Но если, меж тихих полей,
В тревоге, в тоске промедленья,
Быть может, услышал Орфей
Ответ, и призыв, и томленье…

И длятся ночные мечты:
Как будто скала раскололась,
Как будто услышал и ты
Дрожащий, надтреснутый голос,

Надрывный, прерывистый звук,
Призывные, слабые крики…
Светает. Как тихо вокруг.
Не жди, не зови Эвридики.

* * *

Бывает, поддашься болезни,
Так долго в больнице лежишь
И просишь здоровья и жизни,
И вот, на рассвете, сквозь тишь –

Как будто бы голос далёкий
(Не знаю, не спрашивай – чей)
Такой отзывается мукой –
Страшнее больничных ночей…

И скорбью, и болью о мире
(Ты смотришь, платок теребя)
Иное, нездешнее горе,
Как счастьем, пронзает тебя…

О чём ты? – Лицо исказилось,
И жилка дрожит на губе.
Напрасно тебе показалось,
Что кто-то ответил тебе.

* * *

Вот, опять вдали кряхтенье
Жабы. Жабе не до сна.
Верно, в прежнем воплощенье
Соловьем была она.

Вот, кряхтит в ночном просторе.
Непонятна речь ее.
Иль выплакивает горе,
Горе личное свое?

Иль про горе мировое
Наше общее твердит?
Иль о счастье быть живою
Как умеет говорит?

Иль, быть может, словно лебедь,
Плачет, покидая свет?
Или бредит (как не бредить?)
Тем, чего на свете нет?

* * *

Какой глубокий, неземной покой:
Улыбка не мелькнет, слеза не брызнет.
Задумчиво-взыскательной душой
Она такой хотела быть при жизни.

И я смотрю, какая чистота
В ее спокойном, строгом совершенстве,
И кажется, что смерть совсем проста.
А лоб под венчиком так детски женствен,

Так странно жив. Не тяжело смотреть,
И пальцы тонкие не страшно трогать.
Ее черты одушевила смерть,
Нездешняя, задумчивая строгость.

* * *

Стоим, молчим. Неясное мерцанье
Жемчужной ризы. Плащаница, грусть.
Быть может, нет ни райского сиянья,
Ни ада, ни чистилища (и пусть…).

Такой неясный Лик, неяркий венчик –
Но я живу совсем другой мечтой:
Сулит другое светло-серый жемчуг,
Мерцая серебристой чистотой.

Там будет утро, и роса, и слизни
На влажных листьях, серебристый дождь,
Туманный свет – нежней, чем в этой жизни
Мерцающих, полупрозрачных рощ…

* * *

Этот мир, тускловатый и тленный,
Этот город и эта зима –
Только тени на стеклах вселенной,
Светотень в мировом синема.
Это – светом прикинулась тьма.

Но неважно. Важней, что порою
Мы, глаза прикрывая рукою
И впадая почти в забытье,
Вспоминаем и видим другое,
Необманчивое бытие.

* * *

Снова тот же ветер веет.
Да, опять начало мая.
Только – сердце вдруг мертвеет,
Что-то смутно понимая.

Снова та же птица реет.
Что там, в небе? Жизнь иная?
И душа на миг стареет,
Что-то смутно вспоминая…

* * *

Порой замрет сожмется сердце,
И мысли – те же всё и те:
О черной яме, «мирной смерти»,
О темноте и немоте.

И странно: смутный, тайный признак –
Какой-то луч, какой-то звук –
Нездешней, невозможной жизни
Почти улавливаешь вдруг…

* * *

Медленно меркнет мой путь.
Боли не выскажу людям.
Боже, я петь не могу,
Сердце смолкает мое.

Счастье мерцало и мне –
Канула капля слепая.
Слабая мгла глубока,
Рано – Смеркается – Смерть.

* * *

Быть может… (Неясные звезды,
Туманный, мерцающий свет.)
Быть может, ты все же услышишь
Когда-нибудь чей-то ответ:

На смутную жалобу эту,
На грусть (ни о чем, обо всем), –
Ответ, непонятно далекий,
В холодном тумане ночном.

* * *

Какой неудержимый ливень!
Закрой окно. Темнеет день.
Сильнее, шире и бурливей
Кренится за стеклом сирень.

Уже кончается, скудеет
(Вся жизнь так грустно-коротка),
И капли на стекле редеют,
От сумрачного ветерка

Неудержимо исчезают.
Теперь, когда их больше нет,
Теперь – яснее проступает
За ними этот слабый свет.

* * *

Озаренное небо, и птицы летят.
Что я знаю – о жизни, о смерти, о Боге?
Что мы знаем? – Я помню такой же закат.
Помню палубу, даль, словно берег пологий…

С нами ехал ребенок, печальный, слепой
От рожденья, с бесстрастьем в невидящем взоре,
Чутко слушал… Как смутно шумит за кормой
Голубое, слепому незримое море…

ЛИНИИ (1960)

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*