Эмиль Вейцман - Жестокий романс (сборник)
– Так что же такое поэзия? – могут меня спросить.
– Так что же такое поэзия?! – эту фразу я неоднократно слышал во время поэтического семинара от Арсения Александровича Тарковского.
А, в самом деле, что?
Когда-то, очень давно, у меня на такой вопрос был простой ответ: поэзия (стихотворная, естественно) это выражение своих мыслей и чувств посредством слов, выстроенных в определённом порядке, определяемом, в частности, ритмом и определёнными их созвучиями, то есть рифмами, аллитерациями и т. д.
Всё так, да не так. В том же верлибре нет никаких рифм и даже знаков препинания, да и определённого ритма может не наблюдаться, а поэзия налицо. А в другом стихотворном опусе ритм ярко выражен и рифмы хоть куда, а поэзией и не пахнет. Что-то такое ещё должно быть в тексте, чтобы его можно было классифицировать в качестве поэзии. Что? Давайте для ответа на этот вопрос вернёмся к магазинному манекену и к Родену.
Так вот, манекен всего лишь мёртвая материя, а скульптура Родена живёт, в ней присутствует некая высшая эманация, Божья искра. То же самое и с поэзией. Большинство стихов, сочиняемых на протяжении тысячелетий, не более, чем некая бездушная словесная конструкция, в которой эта самая высшая эманация никогда не поселится. Это не её обиталище. Но, если она поселилась в какой-то стихотворной конструкции, то поселилась навсегда и никогда своего обиталища не оставит. Это поэтические шедевры. Их примеры: «Мост Мирабо» Аполлинера», «Альбатрос» Бодлера, «Лорелея» Гейне, «Лесной царь» Гёте, «Бесы» Пушкина, «Бородино» и «Спор» Лермонтова, «По вечерам над ресторанами» Блока, «Песнь о Гайявате» Лонгфелло, «Строки из граненой яшмы» Ли Циньчжао et cetera, et cetera. Так что делать стихи одно, а создавать поэзию совсем другое. Можно научиться делать стихи, но нельзя научиться создавать поэзию. Но, не научившись «стиходеланию», нельзя создать полноценного поэтического произведения, так как в кривобокой стихотворной конструкции эманация, упомянутая нами выше, или не поселится, или, если уж сумеет в ней как-то обосноваться, будет какой-то неполноценной, вроде, скажем, горбатой девушки с прекрасным лицом. Стало быть, человек без поэтического таланта, научившись делать стихи, никогда ничего выдающегося в поэзии не создаст, но человек поэтически одарённый, овладев ремеслом стихослагателя, резко повышает свои шансы на создание именно поэзии (литературной, разумеется).
Ну вот, мы вплотную и подошли к проблеме, как делать стихи. Я бы хотел продемонстрировать это занятие на примере создания одного из моих стихотворений, далеко не лучшего в моём творчестве. Не знаю, можно ли это произведение именовать поэзией, но перипетии его сочинения как нельзя лучше иллюстрируют «мою технологию» создания стихотворной конструкции. Стихотворение это называется «Пальто» (оно представлено в этой книжке). Первый его вариант был написан в… 1960 году. Последний – в начале 2009 года! В этом же году у этого стихотворения появился подзаголовок: «поэтическая попса».
Некоторые могут усомниться, а может ли быть попса поэтической. Полагаю, может в той или иной степени, как и музыкальная попса, например, знаменитая оперетта Кальмана «Королева чардаша», известная у нас в стране под названием «Сильва». Под поэтической попсой я понимаю нечто, написанное для широких масс (for all), а не для избранной публики («for a happy few», термин Стендаля), причём написанное на весьма хорошем уровне, со вкусом.
«Пальто» вошло в мой рукописный сборник «Альбатрос», и больше я его никуда не включал. Но, перечитав текст стихотворения в начале 2009 года, я вдруг почувствовал – что-то в нём всё-таки есть; пожалуй, стоит им снова заняться, пустив в ход всю свою стихотворную технику, приобретённую мной за последние почти полвека после создания первого варианта этого отнюдь не поэтического шедевра. А, кстати, первый-то вариант многим нравился, несмотря на все присущие ему стихотворные недостатки. Итак, начинаем.
Привожу первое четверостишие из первоначального варианта.
Студентом мне жилось не сладко,
Порой нуждался, как никто,
Но кончен ВУЗ,
был на Камчатке,
И вот я сшил себе пальто.
Ну что ж, на слабенькую троечку натягивает. Первая строка выглядит вполне прилично, а вот вторая уже никуда, по сути, не годится. Подумаешь, герой мой нуждался, как никто! Да миллионам людей на свете жилось не лучше, а кое-кому и во много раз хуже. Совершенно очевидно, что автор отдаёт тут дань, во-первых, ритму, во-вторых, рифме «пальто-никто». Рифма вполне приличная, да вот только ослиные уши нарочитости так и выпирают из текста. Строку надо менять, как, впрочем, и приближённую рифму «не сладко, на Камчатке»: не звучит. Да и «Камчатку» в идеале стоило бы поменять на слово, означающее какую-нибудь Тмутаракань, то есть нечто очень удалённое от цивилизации. Впрочем, пока что не до идеалов. Надо хотя бы дотянуть первое четверостишие до слабенькой «четвёрки». В результате получается так:
Студентом мне жилось не сладко,
Жевал порою чёрт те что…
Но кончен ВУЗ, потом Камчатка,
И вот я сшил себе пальто.
Разница налицо. Жевал «чёрт те что», как и миллионы других, сейчас и до; рифма выправлена. Нормальное введение. Констатация жизненного факта. Поэзии, естественно, никакой, но некий плацдарм для неё подготовлен. Что будет дальше, посмотрим. А пока что второе четверостишие.
Есть и другое барахлишко:
Костюм, рубашка, шляпа-фетр,
Но всё же главное –
пальтишко!
Платил шестьсот рублей за метр.
Введение получает своё развитие. Герой не дурак – он знает настоящую цену всем этим тряпкам, потому и оперирует уменьшительным значением слова «пальто», вполне по смыслу гармонирующим с откровенно презрительным «барахло», взятым опять-таки в уменьшительном значении. Вот только «шестьсот рублей за метр» явно устарело к 2009 году, надо бы что-нибудь, не столь привязанное к тому или иному времени. И вот новая редакция последней строки четверостишия: «Суконце ой-ёй-ёй за метр». Строка эта уже не привязана к какому-то конкретному времени и прекрасно, тем не менее. характеризует стоимость материала, из которого сшито пальто. Конечно, и тут прицепиться к чему-нибудь можно. Впрочем, какая-нибудь посредственность, подвязавшаяся на ниве поэзии, в любом, самом гениальном стихотворении найдёт к чему прицепиться. Пускай себе цепляется. Свинья грязь найдёт, а поэтическая посредственность, не говоря уже о бездарности, найдёт не только «стихотворную» грязь, но и видимость её.
Впрочем, дальше.
Пальто, исполненное чванства,
Имеет самый гордый вид
И в гардеробе всё пространство
Занять собою норовит.
Ну тут менять, собственно, нечего. Но одно слово я всё-таки заменил: вместо «гардероба» появился более современный «шифоньер».
Двигаемся дальше:
Его округлые глазёнки –
Десяток пуговиц –
глядят
Туда, где съёжился в сторонке
Давно истасканный собрат.
Его предшественник измятый,
(Мой старый друг с давнишних пор).
И вот, уставясь на заплаты,
Обновка повела с собратом
Самодовольный разговор.
Не так уж и скверно. Типичная проза жизни в стихах. Можно было бы оставить без изменений. Но не оставил. Почему? Почувствовал, что в состоянии усилить. И вот, что получилось:
Его округлые глазёнки
(Шестёрка пуговиц) косят
Туда, где съёжился в сторонке
Его потрёпанный собрат,
Его предшественник-коллега,
Заслуженный пенсионер,
Хлебнувший и дождя, и снега –
Моей обнове не в пример.
Годами чёрными помятый,
Мой старый друг с голодных пор,
Знакомый с молью и заплатой…
И мой студенческий позор.
А ведь выразительней вышло. Значит, верно почувствовал, а, стало быть, дала о себе знать та самая поэтическая эманация. Вот тут-то некий пиит вполне может воскликнуть:
– Да где вы нашли поэзию в этих строчках? Примитивная бытовщина!
И невдомёк нашему воображаемому гению поэзии (в перспективе, разумеется), что поэзия весьма многообразна, или, выражаясь математически, весьма многомерна. Есть лирическая поэзия, есть эпическая поэзия, есть ироническая поэзия, есть поэзия для детей и есть, наконец, поэзия сатирическая. Иногда некоторые из них могут соседствовать, в одном и том же произведении, взаимопроникать друг в друга. В вышеприведенных двенадцати строчках явно видны элементы сатирической поэзии в сочетанием с элементами поэзии гражданской, тесно связанной социальным негодованием, подстёгнутым сатирическими уколами, не лишёнными, надеюсь, выразительности. Поэзия, смею заявить, не только высокие любовные переживания или переживания, связанные с восприятием природы, но это и
«Полу-милорд, полу-невежда,
К тому ж ещё полу-подлец!
Но тут однако ж есть надежда,
Что полным будет наконец».
Словом, остроумие в стихах – тоже поэзия.
