Владимир Нарбут - Стихотворения

Заголубели нежно стекла,
И тихий вечер — как печаль.
Но лишь свечу зажгли, поблекла
И потемнела окон сталь.

Встает тоска, идет упрямо,
Чтоб образ прошлого возник.
И свет свечи в окне, за рамой —
Как опрокинутый двойник.

Он золотеет, он трепещет,
Чуть огонек я колыхну,
Он, отражаясь, грустно блещет,
Смотря за стены — на весну…

Я вспоминаю юность снова:
Ушла как скоро и тайком!
И призрак счастья молодого
Стоит знакомым двойником…

Голубовато-серебристый
Загрезил тополь под окном:
Блеск тонко-лунный и иглистый
Пронзил его своим огнем.

Как круг вращающихся ярко
Алмазов, чешуится Рак,
И над небесной синей аркой
Он леденит звездами мрак.

А рядом — светлое созвездье,
И в нем горит Альдебаран.
Как знак искомого возмездья,
Он постоянен и багрян.

Не развенчать миров загадки!
И ночь таинственно-тепла,
И как одежд опавших складки,
Чуть золотеют купола.

И кажется, что Ангел кроткий
Над скорбной церковью летит
И смотрит в окна сквозь решетки:
В гробу никто ли не лежит?

Прозрачный воздух чист и нежен
И хрупко-тонок, как стекло.
Предел снегами зарубежен.
Долину сжало гор крыло.

Легко повисла скал площадка
Над серебристой крутизной.
Не в небе ль черная заплатка? —
Орел парит косой луной.

А там внизу, по тихим склонам
Пасутся овцы у горы,
Как будто на сукне зеленом
Бильярда сгущены шары.

И звонче в свежести хрустальной
Грустит и искрится тоска —
И безутешный и печальный
Напев седого пастушка.

Весенний день пригож и парок.
В деревне — шум и суетня:
Под звон стеклянный хрупких чарок
Сход провожает ясность Дня.

Сегодня праздник, по названью —
Переплавная Середа:
Покрыта светлой Божьей тканью,
Как ризой стразовой — вода,

И от заутрени чуть вышли,
Молебен тихий у криниц…
Уж экипаж, с запряжкой в дышле,
Сверкнул лучами желтых спиц.

Уж укатил на хутор барин.
А день льет дремное тепло,
И свод небесный светозарен.
Огнисто голубя крыло.

Как от взлетевшей белой стаи
Вдруг упадает снежный ком
И вновь, паденье подсекая,
Взмывает плещущим крылом!..

Сегодня — праздник. Завтра рано
В поля потянутся возы,
Чтоб у подножия кургана
Валить на пар навоз в низы.

Просека к озеру, и — чудо:
Двойные видишь берега
И дальше — ярче изумруда —
Дождем омытые луга!

Во всем хрустальность тонких линий,
Вода, как зеркало, пуста,
И опрокинулась в ней синей
Бездонной бездной высота.

И неглубокий, невысокий
И солнца яркого двойник,
Прорезав жесткий куст осоки,
В затоне, в золоте поник.

Березки ясно зеленеют,
Как будто девочки в слезах.
И только дуба лист темнеет,
Чуть вырезаясь на глазах.

Стоишь и видишь раздвоенность
И обнаженность всю, до дна.
В тебе — дух ясности и сонность:
Душа дождем раздвоена!

Туман окутал влажным пледом
Поля и темный косогор, —
И в облаках забытым следом
Идет ночной луны дозор.

А теплый ветер гонит тучи
И, без дождя их пронося,
Ломает ими свет текучий,
Снопами бледными кося.

И лишь на дальнем промежутке
Луна подымет свой фонарь
И проплывет. И снова жуткий
Блеск хрупкий льется, как и встарь.

Хлеба склонились в полудреме,
Чернеют густо и молчат.
И свет луны сильней в изломе.
А ветры туч овчины мчат.

Амфитеатром сад сошел
На луг с звенящею канавой.
А там — напевы диких пчел
И ос, баюкающих травы.

Еще холодная коса
Стеблей цветочных не коснулась,
И серебром лежит роса,
И ива аркою согнулась.

И луг живет. А утро светит.
И воздух чист и голосист.
И вешний миг скворец приветит,
И томно-долог иволг свист.

Берез веселый хоровод
Шумит, сверкая и белея:
Кругами мерными идет
На луг зеленая аллея!

И яблоня, в наряде Мая,
Под снежно-розовой фатой
Замлела, платье подымая
Над осторожной высотой.

И старый тополь — точно маг
В остроконечной темной шапке.

А аист грезит на часах,
Как бы держа гнездо в охапке…

Кудрявых туч седой барашек
Над неба синей полосой
И стебли смятые ромашек —
Следы, забытые грозой.
Она промчалась над лугами,
Бесцеремонно грохоча,
И, издеваясь над ольхами,
Пугала лезвием меча.
Но ветер, хлынувший из рощи,
Как перья легкие, разнес
И облаков сквозные мощи,
И хохот каменных угроз.
И день, склоненный полумраком,
Опять серебряно парит,
И солнце вновь расцветшим маком
В выси поднявшейся горит.

Облака, как белые межи,
Поделили голубое небо.
Ветер дунул, крикнул: — Не лежи,
Уходи: вон — дождевая треба!

Чуть толкнул и к югу улетел.
А — почти сейчас — и дождь нахлынул
И струями ярко заблестел,
Как стальные обручи кто кинул.

Лиловато-красный свет мелькнул,
Окаймил разорванные тучи.
Миг — и вздрогнул небосклон. И гул
Звонко пал, серебряно-текучий.

Сонно светит снежный серп
В водомете вешних верб.
Зелень зыбкая зарит
Близость пыльных плавных плит.

Поле. Плачет пьяный пес.
Водяной в воде сопит.
Дух дохнул, дошел, донес
Шумы. Шелком шелестит.

Рваной рясой рыжий поп
Запахнул ребенка в гроб.
Веет вешний вертоград.
Звезды — в злате виноград.

Синий купол в бледных звездах,
Крест червонней поздней ржи.
Летом звонким режут воздух
Острокрылые стрижи.

А под маковкой за уши
Кто-то Темный из села,
Точно бронзовыя груши,
Прицепил колокола.

И висят они, как серьги,
И звонят к Христову дню.
В меловой живя пещерке,
Голубь сыплет воркотню.

Вот, в ветшающие сени
Поднимается старик.
И кряхтят под ним ступени,
И стенной добреет Лик.

И рукой дрожащей гладит
Бронзу сгорбившийся дед:
Ох, на плечи в тихом ладе
Навалилось много лет!

Стелет рваною овчиной
На скамейке свой тулуп,
Щурит око на овины
И жует трясиной губ.

Свежает. В побледневшем небе
Еще стоит одна звезда.
Она четка, как яркий жребий,
Красна, как медная руда.

Но и она жива минутой,
Но и она потухнет вдруг!
Каймой широкой и согнутой
Ушел в туманы росный луг.

И на пригорке посизевшем
Заметны знаки уж утра:
Обдаст лицо теплом осевшим
И дымом позднего костра.