Новелла Матвеева - Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи
Штормовое предупреждение
К побережию Франции
сильная льдина плывёт!
Ей гогочут богатые зомби, —
бессмысленный сброд.
Оплавляются айсберги
ростом с Афины и Рим, —
Все в восторге! (Ведь «Гибель
„Титаника“» — нравилась им!)
Все рехнулись, никак?
Дальше носа не видит никто.
«После нас хоть потоп!» —
рассуждают владельцы авто.
«После нас хоть потоп!» —
проносясь на машинах своих…
Почему после них?
Это может стрястись и при них.
И при свете дневном — угорели! —
не видят ни зги,
И шаги Командора для них —
ну, шаги, как шаги…
Заползают на горы, —
но им не достигнуть вершин,
Где записано: «Стоп!
Парниковый эффект — от машин!»
Прогуляйтесь пешком!
Не сочтите, ребята, за труд!
А не то у вас ноги,
того и гляди, отомрут…
Но слабо лихачам-автогонщикам
наземь ступить;
Вишь, торопятся! —
Арктику надо успеть растопить…
Мчат — фужеры налить —
за вонючий стриптиз — до краёв…
Алчет крови безвинной —
зачинщик собачьих боёв…
Вот что значит,
когда в «гениальность» впадают «умы»!
Тут уж пир — не ВО ВРЕМЯ чумы,
а ВО ИМЯ чумы.
Им Кассандра — ничто.
Им посмешищем — Лаокоон;
(В змеях вязнущий, —
вязнет теперь в непристойностях он)…
«Близок день —
и погибнет священная Троя» — был глас.
После вас — хоть потоп, говорите?
А если — ПРИ ВАС?
Насчёт «новых русских»
Среди красавцев криминала
Я мало НОВЫХ лиц видала.
И РУССКИХ тоже что-то мало!
Чай, разбрелись туды-сюды?
Но либералы
«Новых русских»
Честят на взгорьях и на спусках.
И «патриоты»
«Новых русских»
Готовы клясть на все лады.
Неужто русский в деньгах первый?
В грабительствах — железнонервый?
Неужто — самый характерный
Из призванных предпринимать?
Ой ли! Не зрю таких нигде я.
Так в чей же медный лоб
Идея
Ударила: за БОГАТЕЯ
Народ гонимый принимать?
Так, значит, именно у русских —
Круиз? Бургундское? Закуски?
(— Голь! Вам сарделек? Вам капустки?
Бомжи! Вам сёмги не подать?
— Нет: лучше — консоме с пашотом.)
Вопрос хотя бы к «патриотам»:
Откуда столько «новых русских»,
Когда и старых не видать?
И что за выдумки такие,
Что обездолена Россия?
Об чём, народные витии,
Раз всё «о’кей», — шумите вы?
Где сыты пристяжные клячи,
Чай, коренные-то — тем паче?
С ОБЖОРСТВА мрём, видать? (Иначе
Не отдали б Москвы?)
Да кто ж мы? Выросшие в холе?
Сплошь «новенькие»? Где-то в поле
С луны свалившиеся, что ли?
(Отколе сами, господа?)
Бестактно, гости дорогие,
Звать «новым» — РУССКОГО В РОССИИ!
Зачем? Какие-никакие, —
Мы были здесь — всегда.
Мы — «новые»? Как для злодея
Разобъяснить, что он — новее?
Как лиходею втолковать,
Что нечестивой жирной шельме
Грешно сидеть у нас на шее:
Сто лет сидеть у нас на шее
И нас же… «лодырями» звать!
…А если россы так богаты, —
Что ж, главные проблемы — сняты?
Так отчего ж гремят дебаты
Про обнищание слоёв?
Среди которых, нищий самый —
Слой РУССКИХ! Гряньте ж,
эпиграммы
На их лохмотья, их стограммы,
Их шрамы со времён боёв,
Их слёзы в память той Победы,
На зимней свалке — их «обеды»…
Должно быть, мы сошли с ума;
Для славы, для авторитету —
Считается, что русских нету.
Для оскорблений, для навету —
Считается, что русских — тьма…
Театр и Коринна
В то царство,
О котором речь на деле,
Передо мной ВСЕГДА закрыта дверь.
Но кабы вы меня ОТКРЫТО не задели,
Колпак позорный мне на темя не надели,—
Смолчала бы я и теперь.
Не подозрительно ли, мэтр великий,
Что всяк театр без боя вами взят?
Что даже театральные интриги
Вам не грозят?
Что всякий зритель терпит вас без жалоб?
Что всякий критик оду вам поёт?
На вашем месте я не ликовала б,
Наоборот!
Любезный мэтр! Великие — страдали.
За рампою, вам не в пример,
Столь полной благодати не видали
Ни Гоцци, ни Мольер!
Но мало вам друзей, богатства и успеха,
И безграничных прав;
Вот и Коринну вы задели ради смеха
(Пусть не назвав).
Зачем? Что вас гнетёт? Какое бремя давит?
На что вам с нищими да с париями спор?
Злорадствуя при всех, что пьес моих не славят,
Поймите: с давних пор
Завидуют мне! — вот их и не ставят.
А вам не позавидуешь, сеньёр.
Толерантность
— Хи-хи! Шпиономания какая!
Как недоверья в нас дремуч запас! —
Смеётся он
(шпиона увлекая
Обнюхать всё, что спрятано у нас).
«Чернь! — он рычит, уже как повелитель, —
Словес таких не допускать до рта,
Как „диверсант“, „предатель“ и „вредитель“!» —
(И… отворяет недругу врата!)
«Я, — мнётся он, — дружил с убийцей сдуру…
Как тесен мир! — не разойтись двоим…»
«А всё же, — он гремит, — долой цензуру!»
(И… цензором становится твоим!)
Гиене, скунсу, вепрю и грифону
Гостеприимно дав по микрофону
(«Смелей, гиена! Правду режь, грифон!»),
«Свободу слова» он ласкает всяко.
(У всех инакомыслящих, однако,
На всякий случай вырвав Микрофон!)
Так, антирусских правил учредитель,
Из формы в форму он перетекал —
Наш диверсант, предатель и вредитель.
А мягко говоря — политикан.
(Тот, у кого семь вилл, завод и яхта,
И есть наш ЦЕНЗОР! — выражайтесь
МЯГКО!)
Непохожесть
