Анна Брэдстрит - Поэзия США

Напоминает себе по-французски посол
(Пьюсер), зачем полегли здесь эти ребята
(Ныне прах), видя крестов частокол
Над теми, кто был молодым когда-то, —
             В ту ночь к моей двери в Брюсселе ветер пришел:
             Я слышал, как стонут, ветром распяты,
             Деревья за дверью; гудели стены, и пол,
             И крыша дома; я был здесь впервые,
             В этой стране, и мне казалось, что ветер завел
             Странную песню. Помня, что мы тут чужие,
             Я и он, мертвый, заснуть я не мог;
             Я знал, что он слышит порывы тугие,
             Чувствует трепет корней, но ему невдомек,
             Знавшему только дыханье озер иллинойсских,
             Откуда здесь взялся ветер.
                           — Говорит, что парней ковбойских
Родина не забыла, что мертвых покой
Не нарушат ни боль, ни зло — величье их дел геройских
Сограждане чтут —
                                  В Генте родился злой
             Ветер. Пахнуло дождем, и меж рядами
             Изгородей понесся ветер, но не морской,
             Который рождается над волнами,
             А тот, что ломает ивы, заканчиваясь дождем.
             Я знал — он ждет.
                             — Отмечает, что знамя
На этом поле, омытом их кровью, стало клочком
Америки среди Фландрии (стилем гордится) —
Какие счастливцы! —
                                     А ветер жгутом
             Скрутил, потом раздавил колосья пшеницы
             Своим тяжеленным брюхом; а в Варегеме
             Замер в траве над холмом, где мертвый ютится,
             Слушает, ждет.
                                      — Замечает, что теми,
Кто спит здесь, гордится и эта страна
И признательна им, —
                                       Хриплы слова и немы
Под покровом сухой травы, у них одна
Судьба — быть брошенными на ветер, стать под травою
Сором на сите червей, слова — пелена
Песка над песчаной мертвых страною.
Корни травы напряглись в усилье слепом,
Он ждет вместе с каменною землею —

И вот наконец разрешилось небо дождем!

Живые бегут по домам врассыпную.
Ветер, придавлен сперва дождем, вырвался, а потом
Вдруг сник. Дождь крепнет, вонзает струи
В сухую землю, просачивается сквозь песок
Под корни травы, к праху его сочится,
К костлявому кулаку меж гробовых досо́к;
Земле полегчало, и ему крепче спится,
А что он не дома, то мертвому невдомек.

Быть должен кругл на ощупь стих
Как плод и тих

И освящен
Молчанием как медальон

И нем как подоконник рукавом
Истертый и теперь заросший мхом —

Быть должен стих похожим на луну
Когда она взбираясь в вышину

За ветвью выпускает ветвь
Попавших в невод тьмы дерев

И как луна зимой в лесу
Стих должен память воскрешать —

Быть должен стих недвижен как луна
Когда она взойдет

Быть должен стих сродни
Не истине

Нет он служа печали
Листом кленовым должен быть в портале

Стих должен для любви
Травою нежной звездами служить —

Не означать стих должен —
Просто быть

Ты смог под солнцем опустить
С вершин полудня долу очи
Затем чтоб вечность ощутить
Рождающуюся из ночи

Почувствовать как холодок
Вползает в лабиринт востока
И тень восходит на порог
Долин распахнутых широко

Узнать как сумерки с ветвей
Срывают листья в Экбатане
И тьма разлившись у ступней
Персидских гор ползет в тумане

До самых Керманшахских врат
Где вянут травы и негромко
Подошвы странников стучат
Спешащих к западу в потемках

Она в Багдаде прячет мост
Над молчаливою рекою
И пригоршни оставив звезд
Над аравийскою землею

По вымершей Пальмире мчит
В своей тяжелой колеснице
Минует и Ливан и Крит
Швыряя в небеса зарницы

Лишь у Сицилии пока
Мерцают в небе тусклом чайки
Но не видны издалека
Уже судов рыбацких стайки

Вот остается позади
Златистый берег африканский
И света нет как ни гляди
Теперь и на земле испанской

И на́ море — да не случайно

Сумел ты очи опустить
И ощутить как быстро тайно
Тень ночи может подступить

Братство — не только по крови, конечно;
Но братом не стать, сказав — я твой брат;
Люди — братья по жизни и платят за это;

Голод и гнет — зародыши братства;
Унижение — корень великой любви;
Опасность — вот мать еще благородней,

Тот мне брат, кто со мною в окопах
Горе делил, невзгоды и гнев.
Почему фронтовик мне роднее, чем брат?

Потому, что мыслью мы оба шагнем через море
И снова станем юнцами, что бились
Под Суассоном, и Mo, и Верденом, и всюду.

Французский кларет и подкрашенные ресницы
Возвращают одиноким сорокалетним мужчинам
Их двадцатое лето и стальной запах смерти;

Вот что дороже всего в нашей жизни —
Вспоминать с неизвестным тебе человеком
Пережитые годы опасностей и невзгод.

Так возникает из множества — поколенье,
Людская волна однокашников, однолеток;
У них общие мертвые, общие испытанья.

Неразделенный жизненный опыт
Умирает, словно насилованная любовь,
Или живет призрачной жизнью покойника;

Одиночка должен скрывать одиночество,
Как девушка скрывает позор, потому что
Не дело жить взаперти и страдать втихомолку.

Кто они — кровные братья по праву?
Горновые тех же домен, тех же вагранок,
Те, что харкали кровью в той же литейной;

Вместе сплавляли плоты в половодье;
Вместе дрались с полицией на площадях,
Усмехались в ответ на удары, на пытки;

Ветераны кораблей, экспедиций, заводов,
Бескорыстные открыватели континентов;
Те, что скрывались от преследований в Женеве;

Те, за кем охотились, и те, кто мстил за удары;
Те, что вместе бились, вместе работали:
У них в лице что-то общее, словно пароль.

Братство? Нет слова, которое сделало б братом.
Братство только смелый с бою берет
Ценою опасности, риска — и не иначе;

Братство в этом враждующем мире — богатый
И редкий и неоценимый дар жизни.
И его не получишь за слова и за вздохи.

Ге-эй! Как придавило наши плечи!
Мы не рождены лежать в этой земле,
Мы — негры, португальцы, венгры, поляки.

Мы родились смотреть на другое небо,
А теперь лежим на пастбище у реки,
Лежим на лугу под плотным дерном.

Мы слышим землю и стрекот кузнечиков,
Это мы проложили рельсы от океана к океану,
Это мы (если знаете) провели дорогу сквозь горы,

Спустив ее к Ларами уклоном,
Восемнадцать миль по гранитной круче,
Сорок три фута на милю — ни больше ни меньше.

Это сделали мы, пришельцы и бродяги,
Это мы вырыли лотки для холодной воды,
Это мы устроили стоки и подъездные пути.

Это делали мы, и нас подгоняли ирландцы.
Мы все пришлые, не из этой страны —
Шотландцы, англичане, китайцы, австрийцы,

Ге-эй! Земле тяжелы наши кости.
Не для того мы шли сюда, чтоб лежать
Под шпалами в глиняной выемке.

Все лучшее в мире скупили себе богачи.
Все липнет к сальным кредиткам —
Даже целый континент, даже новое небо.

Пусть чужая трава прорастает над нами,
Мы проложили сталь в каменную толщу гор.
Телеграфными столбами отмечены наши могилы.

Мы шли сюда не затем, чтоб лежать в земле,
Чтоб поезда грохотали над нами в гулкой лощине…