Григ Нурдаль - Я жил в суровый век
Вдруг он остановился и, попятившись, опустил на землю автомат и приставил ладони к уху. В просвете между деревьями виднелась крыша дома и часть скотного двора.
— Черт побери, — пробормотал он, — они явились скорей, чем я ожидал.
— Что там? — спросил я, схватив Герду за руку.
— Машины. Когда я получил сигнал, они только проехали Буруд. Но я не думал, что они уже на подходе. Где-то у нас вышла осечка. Слышите? Они уже подъезжают к воротам. Ну, сейчас будет представление! Наверно, их навел кто-то из местных жителей.
Вид у него был довольный, и, тихо смеясь, он вытащил из кармана ту самую флягу, которую возил с собой в машине. Она была наполнена доверху.
— Бросьте вы это, — прошептал я.
И тут снова нас захлестнул ужас. Рука Герды напряглась под моей ладонью, она задышала прерывисто и часто, и я понял, что ей не терпится бежать дальше.
— Черт побери, бросьте это! — глухо прикрикнул я на него и протянул руку к фляге: — Нам надо уходить. Покажите нам дорогу, и мы пойдем дальше одни.
Он отдернул руку и отпил глоток; бледный как мел, но спокойный и невозмутимый, временами посмеиваясь чему-то, он стоял в сером утреннем свете, который медленно расползался в воздухе.
— Вот оно и случилось, — прошептал он чуть ли не с выражением счастья на лице, — рано или поздно это должно было случиться.
Он кивнул, словно в подтверждение своих слов.
— Разумеется, я всегда знал, что этим кончится. Одного только не пойму: почему все произошло так быстро? Видно, на сей раз они изменили своей обычной дотошности и доверились интуиции, если у них таковая имеется. Или же поймали кого-то, кто начал болтать.
Я взглянул на него и отпрянул назад, словно испугавшись, что он вот-вот замахнется на меня. «Он не только пьян, — подумал я, — он еще и безумен».
Лицо его теперь лихорадочно пылало, на скулах выступил нездоровый пятнистый румянец, но лоб и губы по-прежнему были белы как мел. На глазах густой пеленой лежал хмель, но под ней они то и дело вспыхивали странным огнем — в точности как минувшей ночью, когда он сидел у камина, и в этих глазах была отрешенность и насмешка, ненависть и какая-то могучая затаенная радость.
— Так, — сказал он и снова взял автомат, — сейчас они обыскивают дом и скоро, значит, появятся на опушке леса.
Он вдруг замер.
— Какой, кстати, сегодня день? Понедельник? Да, точно, понедельник. А месяц какой? Апрель.
Он кивнул куда-то в сторону, словно ему подтвердили сведения чрезвычайной важности, затем, круто повернувшись, зашагал вверх по склону. Он шел так быстро, что нам пришлось пуститься бегом, чтобы не отстать от него. Я втаскивал Герду на самые крутые бугры и не отпускал ее от себя ни на шаг. Она шла с непокрытой головой, и я жалел, что она не надела фуражку: длинные волосы сейчас только мешали ей, цепляясь за высохшие сучья, когда мы, пригибаясь, крались под ветвями, нависшими над тропинкой.
Скоро мы уже были наверху, и справа до нас долетел шум реки и еще другой — глухой, несмолкающий рокот, который доносился из кирпичного строения на высоком фундаменте. От дома шла черная — толщиной два метра — железная труба, которая тянулась вдоль берега реки, а затем исчезала вверху между деревьями, среди свисавших ветвей, и я понял, что мы подошли к маленькой электростанции.
Мы шли вдоль трубы и временами то подлезали под нее, то перелезали через нее, выискивая, где легче пробираться вперед. Труба проходила по канаве, вымощенной камнем, скользкой от преющих остатков папоротника. Из щелей на стыках труб с пронзительным громким шипением, сливавшимся с басовитым рокотом движка, выбивалась вода.
Было невозможно расслышать, идут ли за нами немцы. Может, они шли за нами по пятам, а может, все еще обыскивали дом — как-никак это было внушительное строение с двумя-тремя десятками комнат, а ведь еще там амбар, и коровник, и, надо полагать, также сарай, и еще несколько мелких строений да домик привратника — обыск займет много времени, хотя, конечно, они могут просто оставить кого-то в усадьбе, а всех прочих отправить за нами в погоню… и куда же ведет нас Брандт? Зачем нам брести по этой скользкой, сырой, вымощенной камнем канаве, где нога не находит опоры, ведь куда лучше идти лесом? Правда, здесь они не слышат наших шагов, но что, если у них собаки, и зачем Брандт так долго выжидал, лучше бы мы сразу отправились в путь вчера вечером, и теперь мы были бы уже далеко, может, даже по ту сторону границы, по крайней мере так далеко, что могли бы добраться до нее не спеша, и тогда мне не пришлось бы, как теперь, слышать свистящее дыхание Герды, всякий раз, когда я нагонял ее, и видеть, как из ее рта словно рвется немой вопль, а в широко раскрытых глазах стоит ужас…
Но вот она взяла очередной подъем, и я уже не слышал ее и даже нечетко различал ее силуэт.
— Герда! — крикнул я, на секунду остановившись. — Как ты там, может, помочь?
Никакого ответа, только плеск воды и ровный, словно идущий из-под земли рокот, который теперь доносился все слабее и глуше, но отныне вовеки будет звучать где-то в моем мозгу: это ужас гудит, как круговая пила, — то дискантом, то угрожающим басом… И тут я увидел плотину и бегом одолел остаток пути, отделяющий меня от нее.
Стена плотины достигала метров шести-семи в высоту, и Брандт уже был наверху, но Герда замешкалась на середине железной лестницы, привинченной к камню.
Я полез вверх и увидел, как Брандт опустился на колени и втащил Герду на гребень плотины, и минутой позже мы уже втроем стояли наверху и глядели вниз, прислушиваясь к звукам.
Под нами — канава с черной трубой, за нами — пруд, а за ним — снова лес, довольно редкий, почти сплошь березовый.
— Обождите здесь! — крикнул нам Брандт и, повернувшись, побежал по узкому гребню плотины к каменной будке. Он размахивал автоматом в правой руке, словно стараясь удержать равновесие, хотя и без того довольно уверенно шел по краю своей обычной размашистой, непринужденной походкой, и я недоумевал, что же ему там нужно; он походил на мальчишку, возбужденного дерзкой игрой на краю пропасти, и вот уже он подбежал к двери и отпер ее ключом, который достал из кармане.
Я огляделся кругом, стараясь сообразить, как же нам теперь пробираться дальше. Сколько я ни глядел, я не видел лодки, а позади каменной будки высилась крутая горная скала. Но по другую сторону пруда виднелась безлесная вершина большого взгорка. Судя по всему, на него можно было взобраться.
— Герда! — Я обнял ее за плечи: — Идем, мы больше не можем на него полагаться, он не в себе, сам не знает, что делает.
— Нет!
Она почти выкрикнула это «нет» мне в лицо и оттолкнула мою руку, и я отпустил ее, потому что затевать ссору здесь, на гребне плотины, было смертельно опасно, и в это время Брандт показался в проеме двери. В одной руке он держал «шмайссер» и мешок, судя по всему, весьма увесистый, в другой у него был ручной пулемет. Он сделал нам знак, чтобы мы пробирались к безлесной вершине, и, подбежав к подножию взгорка, я увидел, что наверх ведет козья тропка, петляющая между уступами. Брандт обогнал нас, мы слышали, как он радостно напевал, охваченный веселым азартом, словно только что придумал новую, еще более опасную игру. Пока мы поднимались по склону, его не было видно, и, лишь взобравшись на вершину взгорка, мы снова увидели его. Расположившись на краю западного склона, он установил перед собой пулемет.
Я начал догадываться, что он задумал. Подбежав к нему, я наклонился и встряхнул его за плечи.
— Мы не можем оставаться здесь, — крикнул я, — это же чистое безумие! Немцев больше, чем нас, и они могут зайти к нам с тыла.
Он обернулся и посмотрел на меня: сомневаюсь, узнал ли он меня. В его напряженном, теперь изжелта-бледном лице было что-то торжественное; воспаленные глаза подернуты пленкой. При этом он спокойно улыбался. И все же я сразу понял, что спорить с ним бесполезно.
— А вам и не надо здесь оставаться, — удивленно отозвался он, — только, увы, я не могу дальше идти с вами.
Он показал на восток:
— Видите вы вон ту вершину?
Я оглянулся и увидел невдалеке заснеженную гору. Голая вершина в форме усеченного конуса четко вырисовывалась над лесом. Олений мох опоясывал ее желтовато-белым кольцом, и там и сям на ней виднелись снежные пятна, по которым ее легко можно было узнать. За ней синели другие вершины, и небо вокруг теперь было светлое, с легкими серовато-желтыми перьями облачков над горизонтом. Дождь перестал.
— Обойдите пруд с той стороны и ступайте прямо на восток и дальше все в гору, пока не кончится лес.
Там повернете на юго-восток и пойдете вдоль опушки — на гору не поднимайтесь, идите краем леса, чтобы вы сразу могли укрыться под деревьями, если они вздумают послать туда самолет. Прямо к югу вон от той вершины лежит хутор. Вот уже лет двадцать, как он заброшен и весь зарос, так что дома почти не видно. Если потребуется, можете там передохнуть. Ключ найдете под стрехой над входом. Оттуда до границы рукой подать: с полмили или самое большее миля.
