Александр Артёмов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Я — партии сын, и Отчизна мне мать,
В бою я не буду назад отступать,
А если погибну в жестоком бою,
Скажите словами народу:
Он честно, достойно отдал жизнь свою
В сраженье с врагом за свободу.

Падает тень бомбовоза
На черную землю крестом.
Всадники скачут.
Пыль пролетает степная.

У самого Черного моря раскинулся город Херсон.
Детство мое, улица Насыпная.
Что я запомнил?
Серую воду Днепра.
Взрывы снарядов, плач сумасшедшей старухи.
Кровь на прибрежном песке.
Хриплые крики «ура».
Сырость подвала, матери теплые руки.
Над городом хмурым сдвигаются тучи и гром,
На расстояньи годов кажутся тучи стальными.
Так начинается память о детстве моем.
Тяжко топочут солдаты.
Дети бегут за ними.
Так начинается память о детстве моем.
Глупое сердце мое сжимается острой бедой.
Остроконечная каска, штык за плечом,
Фляга, налитая нашей днепровской водой.
Как тяжело восходить раненой алой заре!
Звезды на штык напоролись.
В небе снарядная копоть.
Стража на Рейне!
Зачем ты стоишь на Днепре?
Стража на Рейне!..
Тучи,
             ветер
                              и топот.

Память моя,
Посмотри не глазами ребят,
Память моя, отчетливей будь и огромней.
Вот говорит солдат,
Слушает тоже солдат.
— Товарищ, но что я запомню?
Ночи слепые,
Четкий, холодный расстрел
На рассвете,
Погрузку пшеницы в вагоны.
(Молнии в небе — сверканье невиданных стрел,
С запада — туч эшелоны,
По крыше стучит однообразно вода,
Только и слышишь, что капли
                                                  бегут да бегут…)
Вот говорит солдат,
Слушает тоже солдат.
— Товарищ, и я не могу!
Наши штыки заржавели — хоть чисть,
                                                 хоть не чисть —
От крови горячей.
И сердце, ты слышишь, устало.
Я не могу!
Товарищ, ведь я металлист,
Я не убийца,
Я знаю повадку металла.
Может быть, завтра семью расстреляют мою…
Я не могу, мой товарищ,
Ты слышишь, ты слышишь — довольно!
Зачем мы, как тучи, проходим в солнечном этом краю?..
(В казарме — казенная полночь.
Солдаты заснули — сто десять голов
Однообразных —
Стриженых, бритых, квадратных.)
Слышишь —
Сгущается шепот.
Уже не услышишь слов.
Медленно слушает ратник.
Солдаты спокойно лежат — к голове голова.
Шепчут они.
Генерал не услышит слова.

И вот в приднепровский город приходят красноармейцы —
Наши простые ребята в порванных сапогах.
И нам показалось:
Солнцу скажешь: «Засмейся!» —
И ляжет улыбка на сыпучих песках.
Красноармейцы ушли.
С ними пошел мой брат.
Товарищи провожали, мама желала счастья.
Красноармеец Копштейн не возвратился назад.
(Что ж, я недаром служил на Дальнем Востоке в мехчасти.)
Яков, мой брат, ты в Варшавском уезде зарыт,
В польской земле, в неоплаканной братской могиле.
Яков, мой брат,
Твое тихое имя звенит
В сердце моем, в поступи нашей и силе.
Ты лежал не в гробу,
Ты без гроба лежал на земле,
На зеленой земле ты лежал и смотрел
                                                             на сумятицу облак.
Вот я вырос, и детство мое видится
                                                            в пасмурной мгле,
Но забыть не могу этот дальний негаснущий облик.
Я присягаю тебе, Яков, убитый мой брат,
Сердцем моим и стихом, пулеметом моим и мотором,
Что никогда не пройдет немецкий солдат,
Что никогда не пройдет японский солдат
Над нашей рекой,
По нашим горячим просторам!

Мне снилось детство — мой печальный дом,
Колючий куст, заглохший водоем.
Мне снилась родина.
И тиф сыпной
Шел по Волохинской и Насыпной.

Мне долго снилась горькая вода.
Солдаты пели:
«Горе — не беда».
И шли по улице.
И версты шли.
Тяжелые. Покорные. В пыли.

Я помню эту улицу.
По ней
Вели усталых, выцветших коней.
Мне снились заморозки на заре
И полночь, душная, как лазарет.

Еще я видел желтые листы.
И ты мне снилась. Ты мне снилась. Ты.
Всю ночь чадили свечи, и всю ночь
Тебе хотел я чем-нибудь помочь.
Но ты спала, подушку обхватив,
И жег тебя горячкой черный тиф.
Как я забуду этот бред и зной,
Немецких офицеров за стеной.
Был вечер. Ночь. И умирала мать.
Зачем я должен детство вспоминать?

Почему такое, я не знаю,
Только ночь медлительней у нас.
Падает звезда, почти сквозная,
Возле глаз твоих, смущенных глаз.

Звезды залетают за ресницы
И не возвращаются назад…
Ты уснула, что тебе приснится:
Теплый вечер, ранний листопад?

Что приснится? Утра воркованье
В поволоке сада голубой?
Сердце в легком плавает тумане,
Словно льдинка вешнею водой!

Первым инеем покрыты зданья.
Даль седая заворожена.
Яблони пустеют. Мирозданье
Всё поет у твоего окна.

Осень вновь приходит знаться с нами
Дождиком неверным и плащом,
Листопадом, звездопадом, снами
О весне недавней. Чем еще?

Деревья к самой речке забрели.
Одно из них, согнув большое тело,
В воде плескалось, словно захотело
Увериться, что льдины все прошли.

Уже трава в степи зазеленела,
Подснежники в ложбинах отцвели,
Прислушиваясь к шорохам земли,
Садовник вышел в сад, от яблонь белый.

В цветении предчувствуя плоды,
Дыша ночной прохладою воды,
Шли рыбаки на речку с неводами.

Веселая весенняя пора,
Безлистый сад на берегу Днепра,
Я всей душою породнился с вами.