Александр Артёмов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Губы мои до сих пор горячи
От твоего поцелуя.
Вечера майского мне не забыть,
И тебя позабыть не могу я.

Прощальный и нежный твой поцелуй
Я навсегда сохраню.
Где бы я ни был — ты не тоскуй,
Потому что тебя я люблю.

Она смотрит задумчивым взглядом куда-то,
Где друг милый, любимый страдает,
Где в концлагере диком тяжелой лопатой
Беспрерывно он землю бросает.

А давно ли во Франции, счастья полна,
Ты с любимым по саду ходила.
Но грозой пронеслась над Европой война,
И судьба вас тогда разлучила.

Я помню те отрадные минуты.
Когда с тобою вместе был, мой сын,
Теперь же, в цепи рабские замкнутый,
Влачу уныло жизнь один.

Один в стране чужой, далекой,
Где нет родных, любимых васильков.
В концлагере уныло, одиноко.
Режим тюремный страшен и суров.

Но никакие строгости, родимый,
Не в силах вырвать память о тебе.
Я весь с тобой и с Родиной любимой —
В страданиях совместных и борьбе.

Если придется расстаться мне с жизнью
В стране нелюбимой, проклятой, чужой,
В концлагере диком с порядком звериным,
Если в неволе умру молодой,

И труп мой жестокие немцы подхватят,
Чтоб сжечь и развеять мой прах,
И вы, дорогие, родные ребята,
К моим не коснетесь устам.

Тогда подымайтесь и грозно и смело,
Ни жизни, ни сил не щадя,
И песню запойте про правое дело,
В бой грозный, последний идя.

Разрушьте затворы, разбейте все стены,
Что мрачно сегодня стоят.
И красное знамя, знамя победы,
Должны вы высоко поднять.

Под красное знамя пойдут миллионы,
И будет их поступь сильна,
Падут под ударом врагов легионы,
Моя возродится страна.

Ребята, тогда подведите итоги
Страданий и наших побед,
К безвестным героям не будьте так строги, —
Ведь многим пришлось умереть.

Вы память святую о них сохраните,
Запомните их имена
И в песне погибших борцов вспомяните,
Когда запоет вся страна.

Ну с кем поделиться сосущей тоской,
Излить и невзгоды и радость,
Развеять волнений навязчивый рой,
Изведать и горе и сладость?

Мой друг, лишь в мечтах у меня ты живешь,
Делюсь сокровенным с тобою.
Ты ночью ко мне на свиданье идешь,
Когда пробуждаюсь порою.

С тобой говорю я один на один
И знаю — никто нас не слышит,
Лишь ветер холодный за блоком гудит
И хефтлинги[35] спящие дышат.

С тобою одним только искренен я,
Тебе лишь поведаю тайны.
Я знаю, продать ты не сможешь меня,
Нас враг не услышит случайно.

Но только жалею, мой друг, об одном —
Что ты лишь в мечтаньях со мною,
И всё, что храню в моем сердце больном,
Тебе одному лишь открою.

Я вернусь еще к тебе, Россия,
Чтоб услышать шум твоих лесов,
Чтоб увидеть реки голубые,
Чтоб идти тропой моих отцов.

Не был я давно в густых дубравах
И не плыл по глади русских рек,
Не сидел под дубом величавым
С синеокой — другом юных лет.

Но я каждый день и миг с тобою,
И лишь дрема веки мне смежит,
Я иду с подругой дорогою
Тропкой, что у озера лежит…

Я как сын люблю тебя, Россия,
Я люблю тебя еще сильней, —
Милые просторы голубые
И безбрежность всех твоих морей!

Я вернусь еще к тебе, Россия,
Чтоб услышать шум твоих лесов,
Чтоб увидеть реки голубые,
Чтоб идти тропой моих отцов.

Их было восемь — русских, молодых,
Здоровых, полных сил и жизни.
Их было восемь — смелых, дорогих
Друзей, погибших за Отчизну.
Когда их враг с родной земли увез
В Германию, на рабский труд и муки,
Они из глаз не выронили слез,
Лишь в кулаки сильнее сжались руки.
«Нет! Не для них работать мы должны!» —
Они решили с доблестью орлиной.
Отвагой, мужеством и силою полны,
Жилье нашли в разрушенном Берлине.
И русские на вражеской земле
Своей стране всей силой помогали,
Врагу вредили всюду и везде —
Как воины Отчизны воевали.
Но вот однажды… То был страшный день,
Он плыл в лохмотьях серого тумана,
Их выследила подленькая чернь,
В ловушке оказались партизаны.
Бой был неравен. Враг сильнее был.
Хоть русские отчаянно сражались,
Фашисты взяли верх. Их снова враг пленил,
Героев юных в цепи заковали.
Когда вели их в лагерь убивать,
То русские и здесь не растерялись.
«Эхма! Коль нам придется помирать,
То с музыкой», — тогда друзья сказали.
Палач накинул тесную петлю,
Но взмах ножа — и порвана веревка.
На изверга набросились они,
И началась лихая потасовка.
Бежать! Скорей отсюда, за стену.
Но видно, смерть для них была судьбиной:
Они бежали быстро по плацу —
Враги их расстреляли подло, в спину.
Они погибли. Восемь молодых,
Здоровых, полных сил и жизни.
Но будем помнить мы о дорогих
Друзьях, погибших за Отчизну!

Еще не верится, что нет его в живых —
Товарища, борца, вождя и друга.
Он был всегда примером для других,
Он был опасен им. Убили душегубы.

Мне помнится, как весь народ шагал,
Шли демонстранты — сотни, миллионы,—
И каждый с болью лозунг подымал.
«Жизнь Тельману!» — алело на знаменах.

Тогда боялись подлые враги
Убить вождя. В неволю заключили.
И здесь теперь среди камней глухих
В предсмертной ярости его убили.

Какую блажь ни сеяли они
О Тельмане —
Мы ничему не верим!
Он верил, что придут иные дни.
Его убили втихомолку, звери…

Нет Тельмана — товарища, вождя.
Не надо слез! Тесней ряды сомкните.
Тропою, им проторенной, идя,
За друга, воина, фашистам отомстите.

Пройдут года. Мы станем стариками,
Падет на лоб волос седая прядь,
Но будем мы дрожащими руками
Страницы жизни прожитой листать.
Не раз огнем жестоким загорятся
Глаза бойца, и судорога сведет
Ладонь в кулак, ему уж не разжаться,
Когда вдруг злая ненависть придет.
Открой страницу в сердце изболевшем
И сразу вспомнишь горькую аппель[36].
Стоишь в строю, дрожащий, посиневший,
Одетый в полосатую шинель.
Кто позабудет жуткую картину

Повешенья у лагерных ворот,
Когда палач веревкою змеиной
Несчастной жертве шею обовьет?
А крематорий… Говорить нет силы.
Кто только сможет, право, подсчитать
Всех тех, кому здесь выдернули жилы
И скольким здесь пришлося жизнь кончать!
Хлысты, резина, палки — что хотите,
Везде побои, слезы, смерть и кровь.
Вы в памяти всё это сохраните,
Как сохранили первую любовь.