Антология - Песни и романсы русских поэтов
А. Н. Майков
Аполлон Николаевич Майков родился в 1821 году в Москве, умер в 1897 году в Петербурге. Учился он на юридическом факультете Московского университета, служил в казначействе и библиотекарем Румянцевского музея, несколько лет жил за границей (Италия, Франция). Первый сборник его стихотворений вышел в свет в 1842 году. На музыку положено свыше 70 стихотворений Майкова, некоторые из них — неоднократно: «Колыбельная» (см. примеч. к тексту), «Люблю, если тихо к плечу моему…» (В. Акименко, М. Ипполитов-Иванов, Ц. Кюи), «Осенние листья по ветру шумят…» (В. Акименко, Р. Глиэр, А. Гречанинов, М. Ипполитов-Иванов, М. Слонов, К. Шведов), «О чем в тиши ночей…» (М. Ипполитов-Иванов, Н. Римский-Корсаков, А. Рубинштейн, Н. Черепнин), «Я б тебя поцеловала…» (Б. Асафьев, Г. Конюс, Г. Спендиаров, А. Танеев, Н. Черепнин). Наиболее совершенное воплощение поэзия Майкова получила в романсах Н. Римского-Корсакова («Нимфа», «Сон в летнюю ночь», «Пан», «О чем в тиши ночей…», «Октава», «Я в гроте ждал тебя…», «Дева и солнце», «Вертоград» и др.). На тексты Майкова, кроме названных композиторов, музыку писали А. Аренский, М. Балакирев, А. Глазунов, В. Золотарев, Ф. Кёнеман, А. Лядов, С. Ляпунов, Э. Направник, В. Ребиков, Н. Соловьев, П. Чайковский и другие. В песенниках, кроме публикуемых текстов, встречаются «Испанская легенда», «Конь».
523. Весна*
Голубенький, чистый
Подснежник-цветок!
А подле сквозистый,
Последний снежок…
Последние слезы
О горе былом,
И первые грезы
О счастьи ином…
Ее в грязи он подобрал;
Чтоб всё достать ей — красть он стал;
Она в довольстве утопала
И над безумцем хохотала.
И шли пиры… но дни текли —
Вот утром раз за ним пришли:
Ведут в тюрьму… Она стояла
Перед окном и — хохотала.
Он из тюрьмы ее молил:
«Я без тебя душой изныл,
Приди ко мне!» Она качала
Лишь головой и — хохотала.
Он в шесть поутру был казнен
И в семь во рву похоронен, —
А уж к восьми она плясала,
Пила вино и хохотала.
Спи, дитя мое, усни!
Сладкий сон к себе мани:
В няньки я тебе взяла
Ветер, солнце и орла.
Улетел орел домой;
Солнце скрылось под водой;
Ветер, после трех ночей,
Мчится к матери своей.
Ветра спрашивает мать:
«Где изволил пропадать?
Али звезды воевал?
Али волны всё гонял?»
— «Не гонял я волн морских,
Звезд не трогал золотых;
Я дитя оберегал,
Колыбелечку качал!»
По городу плач и стенанье…
Стучит гробовщик день и ночь…
Еще бы ему не работать!
Просватал красавицу дочь!
Сидит гробовщица за крепом
И шьет — а в глазах, как узор,
По черному так и мелькает
В цветах подвенечный убор.
И думает: «Справлю ж невесту,
Одену ее, что княжну, —
Княжон повидали мы вдоволь,
На днях хоронили одну:
Всё розаны были на платье,
Почти под венцом померла:
Так, в брачном наряде, и клали
Во гроб-то… красотка была!
Оденем и Глашу не хуже,
А в церкви все свечи зажжем;
Подумают: графская свадьба!
Уж в грязь не ударим лицом!..»
Мечтает старушка — у двери ж
Звонок за звонком… «Ну, житье!
Заказов-то — господи боже!
Знать, Глашенька, счастье твое!»
В. В. Крестовский
Всеволод Владимирович Крестовский родился в 1840 году в с. Малая Березянка Таращинского уезда Киевской губернии, умер в 1895 году в Варшаве. Он учился на филологическом факультете Петербургского университета, с 1868 года состоял на военной службе и участвовал в русско-турецкой войне 1877–1878 годов в качестве историографа военных действий при штабе главнокомандующего, позже служил в Петербурге, Туркестане, в корпусе пограничной стражи, с 1892 года редактировал «Варшавский дневник». Первые литературные опыты Крестовского относятся ко времени пребывания его в гимназии (некоторые из них позднее появились в печати). Дебютировал он переводом оды «К Хлое» («Общезанимательный вестник» на 1857 г.) и рассказом в стихах «Без дочери» (там же). Крестовский сотрудничал во многих периодических изданиях: в «Иллюстрации», «Библиотеке для чтения», «Отечественных записках», «Сыне отечества», «Русском слове», «Русском мире», «Времени», «Эпохе», «Светоче», «Русском вестнике», «Модном магазине», «Ниве», «Заре». Его стихотворения вышли отдельным изданием (СПб., 1862). Широкую известность Крестовскому принес его роман «Петербургские трущобы» («Отечественные записки», 1864–1867). На тексты Крестовского писали музыку второстепенные и малоизвестные композиторы: И. Бородин («Я люблю как ребенок капризный…»), В. Пасхалов («На груди моей Миньоны…», «Спасибо, добрая моя…», «Что, моя нежная…»), Я. Пригожий («Нет, не к добру…»), В. Соколов («Огороды горожу…») и др. На текст стихотворения «Мать в сердцах меня журила…» романсы написали С. Донауров, П. Макаров, М. Шишкин. Некоторые стихи Крестовского стали популярными песнями. Кроме публикуемых текстов в песенниках встречаются: «Калика перехожая», «Мать в сердцах меня журила…», «Дай же ручку: каждый пальчик…» (из Гейне).
527*
Под душистою ветвью сирени
С ней сидел я над сонной рекой,
И, припав перед ней на колени,
Ее стан обвивал я рукой…
Проносилися дымные тучки,
На лице ее месяц играл,
А ее трепетавшие ручки
Я так долго, так страстно лобзал…
Погребальные свечи мерцали,
В мрачных сводах была тишина,
Над усопшей обряд совершали —
Вся в цветах почивала она…
Со слезой раздирающей муки
Я на труп ее жадно припал
И холодные, мертвые руки
Так безумно, так страстно лобзал…
Ой, дорога ль ты, дороженька пробойная.
Ты пробойная ль дороженька, прогонная!
Уж много на Руси у нас дороженек,
Что дорог ли шарокатных, поисхоженных:
По иным гоняют царских слуг — солдатушек,
По иным бредет убогий богомольный люд,
От Соловок до Киева, по угодничкам,
Что по третьим ли дороженькам шлют красен товар
Всё купцы да молодцы, володимирцы.
Широки ль уж те дорожки да укатисты,
А уж шире ль, да длиннее, да утоптанней
Нашей матушки-Владимирки — не быть нигде!
Не одни-то по ней поручни притерлися,
Не одни-то быстры ноженьки примаялись,
Что и слез на ней немало ли проливано,
А и песен про нее ль немало сложено!
Далеко ты в даль уходишь непроглядную,
Во студеную сторонушку сибирскую,
Ох, дорога ль ты, дороженька пробойная,
Ты пробойная ль дорожка Володимирская!
«Прости на вечную разлуку!» —
Твой голос грустно прозвучал,
И я пророческому звуку
Душой покорною внимал.
О, знала ль ты, хоть в те мгновенья,
Какого горького значенья
Мне этот звук исполнен был! —
С ним всё, что прожито тревожно,
Всё, что забыть мне невозможно,
Я безвозвратно хоронил…
Прости ж и ты!.. быть может, скоро
Пойду я в светлый, дальний путь,
Без желчных дум и без укора
Под небом теплым отдохнуть,—
И, может, сдавленное горе
Развеет ветер где-нибудь
И заглушит чужое море
В душе печальное: «Забудь!..
Забудь!..»
Полоса ль ты моя, полоса!
Не распахана ты, сиротинка,
И тебе не колосья краса,
Не колосья краса, а былинка…
А кругом-то, кругом поглядишь —
Так и зреют могучие нивы!
И стоит благодатная тишь,
И волнуются ржи переливы.
Но горька мне твоя нагота,
Как взгляну я на ниву-то божью:
Отчего ж ты одна, сирота,
Не красуешься матушкой-рожью?
Знать, хозяин-то твой в кабаке
Загулял не одну уж неделю,
Иль от горя — в гробовой доске
Отыскал на погосте постелю.
А быть может, и то: в кандалах
По Владимирке пахаря гонят,
За широкий, за вольный размах
Богатырскую силу хоронят.
И шагает он в синюю даль,
Сам шагает да слезы глотает:
Всё-то ниву свою ему жаль,
Всё полоску свою вспоминает…
Зарастай же, моя полоса,
Частым ельничком ты да березкой,
И пускай же ни серп, ни коса
Не сверкают отсель над полоской!
Словно ягода лесная,
И укрыта и спела,
Свет княгиня молодая
В крепком тереме жила.
У княгини муж ревнивый;
Он и сед и нравом крут;
Царской милостью спесивый,
Ведал думу лишь да кнут.
А у князя Ваня-ключник,
Кудреватый, удалой,
Ваня-ключник — злой разлучник
Мужа старого с женой.
Хоть не даривал княгине
Ни монист, ни кумачу,
А ведь льнула же к детине,
Что сорочка ко плечу.
Целовала, миловала,
Обвивала, словно хмель,
И тайком с собою клала
Что на княжую постель.
Да известным наговором
Князь дознался всю вину,—
Как дознался, так с позором
И замкнул на ключ жену.
И дознался из передней,
От ревнивых от очей,
Что от самой от последней
Сенной девушки своей.
«Гой, холопья, вы подите —
Быть на дыбе вам в огне! —
Вы подите приведите
Ваньку-ключника ко мне!»
Ох, ведут к нему Ивашку,—
Ветер кудри Ване бьет,
Веет шелкову рубашку,
К белу телу так и льнет.
«Отвечай-ко, сын ты вражий,
Расскажи-ко, варвар мой,
Как гулял ты в спальне княжей
С нашей княжеской женой?»
— Ничего, сударь, не знаю,
Я не ведаю про то!..
— «Ты не знаешь? Допытаю!
А застенок-то на что?..»
И работают в застенке —
Только кости знай хрустят!
Перешиблены коленки,
Локти скручены назад.
Но молчком молчит Ивашка,
И опять его ведут;
В дырьях мокрая рубашка,
Кудри клочьями встают;
Кандалы на резвых ножках,
А идет он — словно в рай,
Только хлюпает в сапожках
Кровь ручьями через край…
Видит — два столба кленовых,
Перекладина на них.
Знать, уж мук не будет новых,
Знать, готовят про других.
Отведу же я, мол, душу,
Распотешусь пред концом:
Уж пускай же, князь, Ванюшу
Хоть вспомянешь ты добром!
«Ты скажи ли мне, Ванюшка,
Как с княгиней жил досель?»
— «Ох, то ведает подушка
Да пуховая постель!..
Много там было попито
Да поругано тебя,
А и вкрасне-то пожито,
И целовано любя!
На кровати, в волю княжью,
Там полежано у нас
И за грудь ли, грудь лебяжью,
Было хватано не раз!»
— «Ай да сказка!.. Видно хвата!
Исполать, за то люблю!
Вы повесьте-ко, ребята,
Да шелковую петлю!»
Ветер Ванюшку качает,
Что былинку на меже,
А княгиня умирает
Во светлице на ноже.
Д. П. Давыдов
