Сергей Трищенко - Христосиада

Всю историю как на духу расскажу,
Откровенья даю номинал:
Чтобы стало понятно любому ежу,
Кто Христа и когда распинал.

Невозможно иначе: поскольку я бог,
Бесконечен мой жизненный бег,
И хочу – не могу подвести я итог,
Пораженье принять за успех.

Пострадать за людей как-то вздумалось мне –
Благородная мысль так светла,
Что мурашки восторга пошли по спине,
Убегая от света чела.

Чтобы зря в шевелюре своей не скрести,
Паразитов скорей уморить –
Надо светлые мысли в себе завести,
Или тщательней голову мыть.

Это будет хотя бы единственный плюс
От желанья страдать за людей,
А не то я всё время как будто бы сплю
И не знаю, куда себя деть.

Бог-отец сотворил, не подумавши раз
О конце своих странных затей,
А расхлебывать мне – так вот и началась
Вся проблема отцов и детей.

Разошёлся Иисус до вхожденья во вкус –
Мазохизмом захвачен дотла –
На кресте распростёрся, что трефовый туз –
Смерть его разве многих спасла?

Может быть, Иисус в этом сам виноват?
За людей хоть страдай – не страдай
По натуре своей все и так норовят
На горбу чужом въехаться в рай.

А подумал бы он: каждый был бы спасен,
Если б сам отвечал за себя.
От другого услышите собственный стон,
И замрите, его возлюбя.

Я хотел их наставить на истинный путь –
Говорят: “Всё мы знаем давно.
Ты закуски побольше достать не забудь,
Превращай лучше воду в вино.”

Было их тысяч семь – не считал я совсем –
Пять хлебов и две рыбы на всех.
Перепились же все на единой хамсе –
Я имел тогда шумный успех.

Наконец, наступил кульминации миг:
Обступили – хоть их отгоняй.
Разделенье труда: я страдаю за них
И глазеют они на меня.

Шепчут промеж собой: “Так же может любой
Стать известным за пару минут:
Если выдержишь боль пред людскою толпой,
То тебя непременно распнут.

Значит, вывод один: если сердце в груди,
Если ты не ослаб головой –
В драку лучше не лезь, а постой, погоди –
И останешься дольше живой.

Ну, запомнят тебя, на груди сохранят
Твой со скорбным лицом амулет.
Можешь тешиться мыслью: “Запомнят меня!”
Но на свете тебя уже нет.

Хорошо Иисусу с таким-то отцом:
Если и на рожон занесёт,
То спокоен всегда остается лицом –
Он-то знает: папаша спасёт”.

Вот откуда протекция и кумовство:
Это дело Господь освятил.
Он похвастаться жаждал Иисусом Христом,
А совсем не людей чтоб спасти.

“Родная, родная, родная земля”
(песня)
«Москва – третий Рим»
(известное заблуждение)

Бог с дьяволом сражаются во мне –
Нашли себе, мерзавцы, поле боя.
И с двух сторон имею я вдвойне
И от любой победы волком вою.

Сражения по правилам ведут:
Захвачены плацдармы и высоты.
Армейский труд – нелёгкий очень труд –
Здесь сразу на виду: кто ты и что ты.

Минированы борозды мозгов,
В кишках скрываются артбатареи,
Изрыто поле боя – что с того?
Стратегов вид сраженья только греет.

Баталии идут за каждый зуб:
В них окопались призрачные твари.
Понятно, отчего подкожный зуд
И отчего желудок плохо варит.

Уже имею неприглядный вид
И позабыл, что небо голубое…
Но если даже кто и победит,
Кто вспомнит о каком-то поле боя?

Воронки бомб бурьяном зарастут,
Истлеет алюминьевая миска…
И ни Огня, молчания минут,
И не поставят даже обелиска.

Не вырастет на поле ни черта –
Горела ль сера, иль курили ладан.
Ведь кто б ни победил из них – не стать
Мне филиалом рая или ада.

Пушкину и Высоцкому

Не верю в бога – мне казалось –
Да видно, верит он в меня:
Меня он выделил, мерзавец,
Своим сияньем осеня.

Не помню, был ли серафим ли
Глаза ли, уши выдирал,
Но хлопали как будто крылья
И кто-то на забор взлетал.

И, криво на заборе,
Вещало: будешь ты пророк,
И по колено будет море,
И жизнь потянется, как срок.

Ты в мир пришел, а это – зона,
Работай – в этом твой удел.
Совсем нет в отдыхе резона,
Пускай иного ты хотел.

Быть кто-то должен и пророком:
Что камни-то – зазря лежат?
Не будет мир всегда жестоким:
Есть ведь ещё и рай и ад.

Ну, врежут пару раз – от скуки,
Прости их: глупыми растут.
Умелыми их станут руки:
С каменьев начинался труд.

Запомни: кто сейчас смеётся,
Потом молиться будет тот:
Пророк прощенья не добьётся –
На землю сам господь придёт.

Нет меня! Извините, ребята,
Что от вас, не прощаясь, ушёл.
Озирался чуть-чуть виновато,
Всё же, что сотворил – хорошо.

За собой оставляю немного –
Свет и тень – непроглядную тьму.
Меж цветов полевую дорогу
И загадки – как пища уму.

В мире, что человек представляет,
У меня есть дорога своя,
Пусть извилистая, не прямая,
Непонятно на ней мне: кто я?

Но уйду, удалившись настолько,
Что забуду, что был уже здесь.
Незавидна парадная ролька,
Тем значительней тихая весть.

Правда ль – правды в легендах немало?
Ложь, что в истине меньше вранья!
Что заглушено звоном металла,
Что-то – карканием воронья.

Ухожу, чтобы снова вернуться,
Возвращением не оскорбя
Все увидят разгадку на блюдце,
Лишь познав до предела себя.

Обращенья ко мне не приемлю –
Этот путь унизительно прост:
Ухожу, опираясь на землю,
А в глазах – только точечки звёзд.

Не ищи с фонарями по свету –
Пусть не всякий со мною знаком –
Был ли, есть – а меня больше нету,
И не слышал никто о таком.

Кто сумеет соврать принародно,
Тот подскажет изящный ответ:
Говорите мне всё, что угодно –
Что хотите. Но бога-то – нет.

Кресты на церкви компасной стрелой
Указывают нахожденье бога,
А я туда направлен головой –
Её он может, захотев, потрогать.

Не буду прятать голову в песок –
Зря глупой птице подражать не надо:
Хотя от пули скроется висок,
Зато на три аршина ближе к аду,

Который снизу, если сверху – Бог.
Два полюса – и люди сжаты между.
Когда пути подводится итог –
Сильнее уповайте на надежду.

Что делали бы люди без небес? –
Страшила бы последняя минута.
А кто в грехах виновен? Только бес,
Который тебя вовремя попутал.

Вкушать от рая каждый был бы рад,
Мы от него откажемся едва ли…
Но вдумайтесь: а если бы не ад,
То что б тогда мы раем называли?

Кипит под нами магмовый котёл,
Плюют вулканы жаркой жижей пенной…
А это же всё грешники – те, кто
Наказанные огненной геенной.

Перерасход в вулканы истеёт,
Базальтовыми стиснуты тисками…
А праведников рой порой плывёт
Над нами кучевыми облаками.

Я б на руках прошёлся не спеша,
Превознося индийскую йогу,
Но чтобы в пятки не ушла душа:
Оттуда легче удалиться к богу.

Назад уж не получится вернуть –
С кем схватишься при этом в поединке?
Она – помеха праведному сну
И трудно зашнуровывать ботинки.

И встать нельзя на лезвие ножа…
Одно есть средство – босиком по лугу –
Душа тогда сквозь пятки чует жар
И кверху устремляется с испугу.

Не отдавайте богу душу! –
Бесплатно – я хочу сказать.
Совет лихой прошу послушать
И душу – дьяволу продать.

Что ожиданье райских кущей
В сравненьи с звоном золотых.
И звон становится все гуще –
Дух перехватывает вмиг.

Там – будет или же не будет,
А тут – наличными мешок,
Ведь всё равно не знают люди,
Что происходит с их душой.

Но почему два этих босса
Стремятся души получить?
Мне кажется, всё очень просто:
У них самих-то нет души!

Мы часто дьявола за бога принимаем
И воздаём ему не по чинам.
И даже если истину узнаем,
То всё равно – мы не поверим нам.

Стремимся все к невидимым вершинам
Известной иерархии чинов

А почему? Всё объясненье просто:
Забыли Бога мы в своей душе,
И только преступив черту погоста
Спохватимся… да поздно ведь уже.

Откровенно – неприятно
На кресте висеть три дня.
Даже вечной жизнью – внятно –
Не заманите меня.

Отчего же Иисусу
Захотелось повисеть?
Иль поддался он искусу,
В пропаганды влипнул сеть?

Был он, не был Сыном Божьим –
Непонятно всё же нам.
Без него ошибки множим,
Не встречая по умам.

Их было множество – Христов,
Учили их: «Всегда готов!»
Чтобы они без лишних слов,
Закрыв все чувства на засов,
Шли грудью за Вождя.

«Один – ничто, один – пустяк,
Один без коллектива – враг»,
И много всяких прочих врак
И сыпалось на души, как…
Как капельки дождя.

И души мокли день за днем
И думали всегда о Нём,
Мечтали: «Вот к Нему прильнем»
И загоралися огнём
От этой мокроты.

За Одного! – девиз был всех –
Тогда мы обретём успех,
Избавимся от всех помех,
Идём мы среди верных вех –
Лишь это думал ты.

И те, кто достиг чего-то
И кто не достиг ничего
Смотрятся в Стикса воды,
Видят Харона весло.

Все их земные заботы
Не стоят теперь ни гроша.
Слышу, вздыхает кто-то:
«Как была жизнь хороша!»

Скривился паромщик древний:
«Забудьте о мире том,
Сквозь звёзды плывём мы к терниям –
Отныне там будет ваш дом.

Per astra aspera ad –
Скажу я вам по-латыни,
Вам дьявол там будет рад,
И чёрт вам будет, как брат –
Вы станете здесь своими».

Спросил я Харона: «Слушай,
Позволь мне чуток погрести,
А ты вот попробуй грушу –
Поди ведь, давно не кушал?
Я так успокою душу
И кошек – не будут скрести»

«Ну что же – сказал паромщик, –
Садись, вот мое весло.
Да ты, я вижу, был гонщик!»
Не гонщик я был, а угонщик –
И это нас всех спасло.

Старик долго грушей давился,
Потом за весло хватал,
Как он ни бесился, ни злился,
А всё ж бушевать устал
И тихим и ласковым стал.

Сказал он тогда чуть слышно:
«Обманут я, как мальчишка,
А это, поверь, уже слишком.
Законы у нас ведь, что дышло –
Как ни поверни – так и вышло».

Ещё он сказал мне даже,
Слегка приоткрыв уста:
«Пёс Цербер стоит на страже,
Он вам там с размаху вмажет,
Пока ещё не устал».

А я ему отвечаю:
«Нам это не страшно, нет,
На нас он не осерчает –
Печенье ему дам к чаю
И всыплю кило конфет.

Он станет нам, как знакомый,
Почти что совсем родной,
А мы будем ближе к дому
И жизнь проживём мы снова –
Нам было мало одной.

Христос торговцев выгнал вон из храма,
Они же, гады, продали весь храм.
Тысячелетья длящаяся драма,
От Рождества знакомая всем нам.

Религия и чувства несовместны –
Мешает иерархия чинов.
Пускай не все служители бесчестны,
Но что в основе прячется основ?

Стремленье человека влезть повыше –
С древнейших обезьяннейших времен.
Покуда с высоты не съедет крыша,
К себе подобных не подпустит он.

А надо просто вспоминать почаще,
Влезая на высокий пьедестал:
Лишь тот, кто из древесной вышел чащи,
Из обезьяны человеком стал.

Бог сверху, говорят, а снизу – ад.
А люди, как в тисках, зажаты между.
Такому положенью я не рад:
Свободно можно потерять надежду.

Стремишься вверх – придавят облака
Им притяженье снизу помогает,
Пусть даже вверх протянута рука,
Но разве пустят с грязными ногами?

Куда придешь по тропке роковой,
Спасаясь от душевного разлада?
Пускай ты к Богу ближе головой,
Но ноги-то стучатся в двери ада.