Анастасия Горнунг - Упавшие зерна. Бегущие ландыши

За окном сгустились тени,
Алый свет погас.
Кот мне вспрыгнул на колени,
Щурит жёлтый глаз.

Ветер дернул половицей,
Свистнул, заскрипел,
Зимний сумрак синей птицей
В мой покой влетел.

Кто там медлит у порога,
Где-то позади?
Если это ты, Тревога? —
Что же, подойди!

I
Детям страшны коридоры,
Тёмной лестницы ступени,
Где мелькают чьи-то взоры,
Где скользят беззвучно тени.

Полумрак большой гостиной,
Где блуждают привиденья,
Запах мебели старинной,
Тусклых стекол отраженья.

Детям страшен сад с луною,
Ослепительные крыши,
И над старою сосною
Быстрый свист летучей мыши.

Дети любят свет лампадки,
Няню, добрую старушку,
Свежесть беленькой кроватки
И стенных часов кукушку.

II
Няня мальчика крестила
И на цыпочках ушла,
Синей шторы не спустила,
Ночь июльская тепла.

Странный чёрный человечек
У лампады заплясал,
Много золотых овечек
В небе ангел разбросал.

Вот жужжит комарик тонко,
В коридоре чей-то шаг,
А часы в углу тихонько —
Так тик-так, тик-так, тик-так.

Пробудился лебедь снежный
На лазоревой волне
И поплыл печально-нежный
К дальней сказочной стране.

В ту страну наверно мама
Вместе с ангелом ушла.
От луны большая рама
Косо на стену легла.

Тёплое крыло коснулось —
Безмятежны будут сны.
Это мама улыбнулась
С многозвёздной вышины.

III
Зайчиков круглых дрожащая стая
Утром на светлой стене —
Словно улыбка далекого рая,
Детство припомнилось мне.

Шторы опущены, дремлют игрушки,
Бьется с жужжаньем оса,
Тонет щека в разогретой подушке,
Змейкой свернулась коса.

Ворот отстегнут, ресницы закрыли
Теплым туманом глаза, —
Сквозь ореолы оранжевой пыли
Ярко горят образа.

Солнце и зной над куртинами сада
Тяжко прервать полусон.
Смутные гулы… Мычание стада…
Праздничный тающий звон…

I
Опустилась на колени,
Никнет голова.
Сквозь избитые ступени
Проросла трава.

Обогреты солнцем плиты,
Ветер нежит лоб,
Дверь у паперти закрыта —
Храм молчит, как гроб.

Ни о ком я не тоскую,
Никого не жду,
Край иконы поцелую
И, вздохнув, уйду.

II
Готова изойтись от муки,
Перед судьбою не смирюсь.
Крестом до боли сжаты руки —
Молюсь, молюсь!

Так гулко в храме опустелом,
Иконостас суров и нем.
Лишь вопли в сердце помертвелом —
Зачем. Зачем?

III
Запах ладана смолистый,
Гаснут свечи, тихий час.
В дымке лиловато-мглистой
Потускнел иконостас.

Отзвук меди в старой кружке,
Голос сонного чтеца,
Тихо шепчутся старушки
У тяжелого ларца.

И бесшумно, понемногу
Разбредается народ.
Прислонив костыль к порогу,
Нищенка поклоны бьет.

В церкви сумрак и прохлада,
Ночь спустилась за окном,
Меркнет красная лампада
Перед страждущим Христом.

Сладок мне осенний трепет
Умирающих лесов.
Зябких трав чуть слышный лепет
И тревожный хруст шагов.

Лишь заря лучом печали
Золотит пустынный сад,
А в душе, как в синей дали,
Краски гаснут, звуки спят.

И надежды, и обманы,
И волненья прошлых дней
Тают, словно караваны
Перелетных журавлей.

Ища от оводов покоя и прохлады,
Покинув зной лугов,
К себе на скотный двор, мыча, вернулось стадо
Медлительных коров.

Недвижные стоят, обмахивая бедра
Широко вздув бока,
И звонко полнятся сверкающие ведра
Струями молока.

Сквозь радужную пыль высокого оконца,
Пронизывая мглу
Прямой и острый луч полуденного солнца
Играет на полу.

Лишь хлопанье бича да скрип тяжелый воза
Порой тревожат слух.
И снова тишина. Над кучами навоза
Жужжанье сонных мух.

В лесу пустынном я блуждала,
Вокруг теснился мрак,
Вдали зарница начертала
Над тучей странный знак.

И кто-то тайный злою силой
Пресёк внезапный путь
И, словно ястреб чернокрылый,
Терзал нещадно грудь.

Свершилось! Спутаны дороги.
Погасли все огни.
Святая Мать, в часы тревоги
Мне душу сохрани!

Весна меня в сердце ужалила,
Напоила медовым вином
И одну на дороге оставила —
Золотистым, ликующим днем.

Голова моя томная кружится,
В сердце слиты восторг и печаль,
И сверкают веселые лужицы
И звенит задымленная даль…

Принимаю жизнь с улыбкой,
Под шатром её ветвей,
Как ребенок в люльке зыбкой
Жду, смеясь, судьбы моей.

И бесстрашно в бездну ночи
Открываю я глаза,
И мутит нежданно очи
Непостижная слеза.

Ты дал мне лазурные крылья
Однажды в безлунную ночь,
Но в узах тупого бессилья
Поднять их мне стало не вмочь.

Так скорбные души томятся
Во мраке холодных темниц
И плачут, когда им приснятся
Полеты заоблачных птиц.

Мы прощались долго в сумрачной передней,
У крыльца коляска больше часа ждёт,
Молча отдала я поцелуй последний.
Медленно и ровно теплый дождь идет.

Видишь, я тиха. Смеюсь, а не рыдаю.
Ты мне молвил как-то: «Знаешь, смерть проста!» —
Разве я не знаю, разве я не знаю,
Как внезапно станет комната пуста.

Звякнули уныло бубенцы у сбруи,
Конь нетерпеливый грузно землю бьет,
Светлые сбегают по перилам струи,
Медленно и ровно теплый дождь идет.

Я с тобою рядом. Глаз поднять не смея,
Вышла на сырое, скользкое крыльцо.
И пока не скрыла пристяжных аллея,
Улыбалось нежно милое лицо.

На крутых ступенях дрогнули колени,
Судоргой невольной чуть кривится рот,
По кустам поникшим блекнущей сирени
Медленно и ровно теплый дождь идет.

Тебя мгновенно скрыл изгиб дороги
И умолкал тоскливый шум колес,
И долго я стояла на пороге,
Не поправляя падавших волос.

И в комнаты пошла. Там всё, как было,
Но странная повсюду тишина.
И села я на лестнице уныло —
Одна, одна.

На истертых рельсах, на прогнивших шпалах,
Сломанных вагонов темные ряды, —
Много вас забытых, путников усталых,
Кончивших надолго шумные труды.

Преданы унынью. Дремлете во мраке,
Дальние сигналы вас не созовут,
Лишь одни бродяги, воры и собаки
Ищут между вами временный приют.

Снятся вам вокзалов огненные очи,
Грохоты платформы, паровозов свист,
А над вами реет мгла осенней ночи
И в колесах ржавых шевелится лист.