Владимир Маяковский - Стихотворения (1927)

Британская мощь
                            целиком на морях,—
цари
        в многоводном лоне.
Мечта их —
                   одна:
                            весь мир покоря,
бросать
             с броненосцев своих
                                               якоря
в моря
           кругосветных колоний.
Они
       ведут
                за войной войну,
не бросят
               за прибылью гнаться.
Орут:
        — Вперед, матросы!
                                        А ну,
за честь
             и свободу нации! —
Вздымаются бури,
                              моря́ беля,
моряк
         постоянно на вахте.
Буржуи
            горстями
                           берут прибыля
на всем —
                 на грузах,
                                 на фрахте.
Взрываются
                   мины,
                             смертями смердя,
но жир у богатых
                           отрос;
страховку
               берут
                        на матросских смертях,
и думает
               мрачно
                           матрос.
Пока
        за моря
                    перевозит груз,
он думает,
                 что на берегу
все те,
          кто ведет
                         матросский союз,
копейку
            его
                 берегут.
А на берегу
                  союзный глава,
мистер
           Гевлок Вильсо́н,
хозяевам
               продал
                          дела и слова
и с жиру
              толстеет, как слон.
Хозяева рады —
                          свой человек,
следит
           за матросами
                                 круто.
И ловит
             Вильсон
                           солидный чек
на сотню
              английских фунтов.
Вильсон
             к хозяевам впущен в палаты
и в спорах
                 добрый и миленький.
По ихней
               просьбе
                            с матросской зарплаты
спускает
              последние шиллинги.
А если
           в его махинации
                                      глаз
запустит
              рабочий прыткий,
он
    жмет плечами:
                           — Никак нельзя-с:
промышленность
                           терпит убытки.—
С себя ж
              и рубля не желает соскресть,
с тарифной
                   иудиной сетки:
вождю, мол,
                   надо
                          и пить, и есть,
и, сами знаете,
                        детки.
Матрос, отправляясь
                                 в далекий рейс,
к земле
            оборачивай уши,
глаза
        нацеливай
                         с мачт и рей
на то,
         что творится на суше!
Пардон, Чемберлен,
                                что в ваши дела
суемся
            поэмой этой!
Но мой Пегас,
                       порвав удила,
матросам
               вашим
                          советует:
— В обратную сторону
                                    руль завертя,
вернитесь
                к союзным сонмам
и дальше
               плывите,
                              послав к чертям
продавшего вас
                         Вильсона! —
За борт союза
                       в мгновение в одно!
Исчезнет —
                   и не был как будто:
его
      моментально
                           потянет на дно
груз
       иудиных фунтов.

К пишущему
                    массу исков
предъявляет
                     машинистка.
— Ну, скажите,
                        как не злиться?..
Мы,
      в ком кротость щенья,
мы
     для юмора —
                           козлицы
отпущенья.
Как о барышне,
                        о дуре —
пишут,
            нас карикатуря.
Ни кухарка-де,
                       ни прачка —
ей
    ни мыть,
                  ни лап не пачкать.
Машинисткам-де
                           лафа ведь —
пианисткой
                   да скрипачкой
музицируй
                  на алфавите.
Жизнь —
               концерт.
                            Изящно,
                                         тонно
стукай
           в буквы «Ремингтона».
А она,
          лахудрица,
только знает —
                         пудрится
да сует
            завитый локон
под начальственное око.
«Ремингтон»
                     и не машина,
если
        меньше он аршина?
Как тупит он,
                     как он сушит —
пишущих
               машинок
                             зал!
Как завод,
                грохочет в уши.
Почерк
           ртутью
                      ест глаза.
Где тут
            взяться барышням!
Барышня
               не пара ж нам.
Нас
      взяла
               сатира в плети.
Что —
           боитесь темы громше?
Написали бы
                      куплетик
о какой-нибудь наркомше! —

Да, товарищ,—
                         я
                            виновен.
Описать вас
                    надо внове.
Крыльями
                 копирок
                              машет.
Наклонилась
                     низко-низко.
Переписывает
                       наши
рукописи
               машинистка.
Пишем мы,
                  что день был золот,
у ночей
            звезда во лбу.
Им же
          кожу лишь мозолят
тысячи
            красивых букв.
За спиною
                 часто-часто
появляется начальство.
«Мне писать, мол,
                             страшно надо.
Попрошу-с
                 с машинкой
                                    на дом…»
Знаем женщин.
                        Трудно им вот.
Быт рабынь
                   или котят.
Не накрасишься —
                              не примут,
а накрасься —
                       сократят.
Не разделишь
                       с ним
                                уютца —
скажет
           после краха шашен:
— Ишь,
            к трудящимся суются
там…
         какие-то…
                         пишмаши…—
За трудом
                 шестичасовым
что им в радость,
                            сонным совам?
Аж город,
               в гла́за в оба,
                                    сам
опять
         работой буквится,—
и цифры
              по автобусам
торчат,
            как клавиш пуговицы.
Даже если
                 и комета
пролетит
               над крышей тою —
кажется
             комета эта
только
          точкой с запятою.
Жить на свете
                       не века,
                                    и
время,
           этот счетчик быстрый,
к старости
                 передвигает
дней исписанных регистры.
Без машин
                  поэтам
                              туго.
Жизнь поэта
                    однорука.
Пишет перышком,
                             не хитр.
Машинистка,
                     плюнь на ругань,—
как работнице
                       и другу
на
    тебе
           мои стихи!