Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый
Антон Петрович подолгу стоял на линии прибоя, вода лизала его башмаки, надвигалась и снова отступала.
— Пойдем, простудишься. Смотри, все ноги мокрые. — Рита брала его под руку.
Они поднимались по крутой дощатой лестнице, над которой смыкались кроны деревьев. Москалев шел легко, и его можно было принять за молодого парня, курсанта мореходки — бритый затылок, прямая стать, распахнутая флотская шинель. Он был таким, когда они впервые встретились на паруснике «Товарищ». Молодая пионервожатая привела тогда свой отряд на знаменитый парусник, мальчишки разбежались по судну, исчезли за надстройками, скрылись в коридорах, в рубке. Она попыталась угнаться за всеми сразу и сама запуталась в снастях, в крутых переходах, в многочисленных палубах.
— Курсант Москалев, — приказал вахтенный штурман, — помогите вожатой собрать детей!
Ей было тогда восемнадцать лет. Желтые, переливающиеся на солнце волосы падали на зеленую спортивную куртку.
— Ох, — сказала она, — Эдик залез на мачту!
Москалев доставил Эдика вниз. Потом они спускались по узким трапам, собирая отряд. Крепкие загорелые ноги вожатой быстро перебирали ступени.
Вечером они долго бродили по набережной. Солнце спускалось в залив, сливалось с водой и красной полосой опоясывало бухту, перекрестья мачт, портовые краны и низкие здания пакгаузов. Потом забрели в парк. Здесь они обнаружили пустующий деревянный домик. Запах яблок, разбросанных вокруг дома, рамы окон без стекол, деревянная табуретка.
— Помнишь тот домик, и как мы все время боялись, что придет сторож? — спросила Рита, когда они поднялись наверх мимо маленьких, почти игрушечных дач.
— Странно, — сказал Москалев, — и я тоже сейчас подумал об этом.
— Давай построим здесь дачу? — Похожую на тот домик?
— Да. И отсюда хорошо видно море.
Рита думала, что строительство дачи отвлечет Антона хотя бы на время, он забудется, у него появится какая-то цель. Но строить дачу Москалев категорически отказался. И тогда, уже позднее, к ней пришла другая мысль — уехать отсюда.
Теперь она подолгу простаивала перед застекленной витриной у городского рынка в толпе кутающихся в шали старушек. Доска пестрела объявлениями. Казалось, весь город собирался куда-то переселяться, а люди из других городов хотели занять места уехавших.
Когда живешь на одном месте, в одном городе, то кажется, что и все вокруг вот так же живут оседло. А сейчас, потолкавшись у рынка, Рита вдруг открыла, что большинство окружающих ее людей или заняты обменом, или собираются этим заняться.
Москалев, заметив появившиеся в доме тонкие книжечки в зеленой обложке — бюллетени по обмену, — спросил:
— Зачем стала выписывать эту ерунду?
— Понимаешь, — сказала она, — мне надоело жить в этом городе: дожди, сырость, Сеня часто болеет. Здесь ни разу не было ни настоящего лета, ни настоящей зимы.
— Нормальный мягкий климат, — сказал Москалев.
— Ты не замечаешь этого, ты вечно в своих морях, поживешь на берегу — и поймешь, что такое ежедневная слякоть.
Он подумал, что действительно не видел за все время, какая зима стоит в городе. Зимой он обычно бывал в рейсе и томился от палящего солнца и духоты тропиков.
Но уехать отсюда? Куда? Только если в город у другого моря. Что делать капитану в городах, рассыпанных по России среди, зеленых лугов, лесов и маленьких речушек? Ловить пескарей на удочку, преподавать в каком-нибудь техникуме или щелкать костяшками счетов в бухгалтерии?
Управление тралового флота, куда в службу главного капитана был принят новый инспектор Москалев, жило импульсами: приходы и отходы судов, квартальные и годовые отчеты, суматоха, и вдруг выдавался день или даже неделя, когда делать было абсолютно нечего: все отчеты сданы, в порту пусто — суда на промысле, и на ремонте одно-два судна, да и то где-нибудь в далеком порту.
Начальник управления выглядел много старше Москалева, хотя они были одногодки, из одного училища даже. Москалев пытался вспомнить, как звали начальника, и не мог. У начальника были прямые негнущиеся ноги, слегка прорисовывался животик, и тонкие пальцы не находили покоя. Из-за пальцев Москалев окончательно вспомнил его: он когда-то был комсоргом курса, и еще вспомнилась стройка под Волховом, где они были в одной бригаде. Начальник управления не помнил, видимо, и этого.
— Я знаю, вы опытный капитан. Место ваше, конечно, на промысле! — сказал он Москалеву. — Но коли уж так произошло… Вина ваша формально безусловная, решать вашу судьбу руководство еще будет, а уж если вы попали на берег, то не в дипломном же отделе вам отсиживаться. Здесь в службе очень нужны люди, знающие промысел. Мы с Евграфом Васильевичем этот вопрос утрясли. Народ у нас засиделся на своих местах, а вы еще полны промыслом, вы чувствуете его дыхание!
Они еще долго говорили о делах промысла, вспоминали обстановку во всех районах, рассматривали карты промысловых районов. Москалев, узнав, что на банке «Кампече» перестали работать еще зимой, удивился и вспомнил, как там брали стабильные уловы.
— Интересный район, но рискованный, — сказал начальник, — очень трудно с транспортами, возьмешь рыбу и с ней застрянешь. Если только договориться о сдаче продукции в Гаване. Вот бы вы мне этот вопрос и разработали подробно, а?
Антон Петрович чувствовал себя в службе главного капитана много увереннее, чем в дипломном отделе. Кругом были свои, знакомые штурманы, механики. Иногда и вправду работы было невпроворот, это было в дни пачкообразного прихода или отхода траулеров. Тогда Москалеву казалось, что контора превращается в сумасшедший дом. Главный капитан носился вдоль причалов на своем «Москвиче», пытаясь навести порядок, инспекторы не знали покоя, и Москалев в этой общей суматохе тоже бегал, тоже что-то выяснял, доставал справки, вызывал портнадзор, ублажал пожарников, санинспекцию и ругался с ремонтниками.
Осень стояла теплая и сухая, город, казалось, был весь желто-красным, мальчишки собирали коричневые полированные кругляшки каштанов. Опадали яблоки в садах, в этом году их уродилось столько, что их просто некуда было девать. И даже Рита, заразившись яблочной эпидемией, тоже принялась готовить вино и компоты из яблок, купив соковыжималку и «закатку», по вечерам приучала Москалева к домашним работам.
Переход Москалева в управление флотом обрадовал Риту, и по его рассказам она поняла, что именно на этой работе он наконец сможет успокоиться, найти себя. Все-таки связан с флотом, можно и не рваться в море, работают же вместе с ним капитаны, не он один.
Сеня постепенно привыкал к отцу, сближение их шло медленно, хотя Москалеву порой казалось, что его постоянное присутствие в доме не только не радует парня, а даже тяготит его. Сын вступил в тот возраст, когда человек обретает самостоятельность и старается не допускать родителей в свой мальчишеский мир, а мнение своих одноклассников ставит много выше суждений отца.
Сын не только повторял Москалева характером, но и внешне был точным слепком своего родителя. Та же легкая походка, та же настырность во всем. Первая стычка произошла из-за парикмахерской: сын ни в какую не хотел расставаться с вихрами, волосы курчавились сзади, как у девочки. Москалев не понимал современной моды. Его школьные годы совпали с войной, и тогда была единственная мода — «под ноль». Если вспоминать класс в мореходке, то первое, что появлялось перед глазами, — круглые стриженые затылки и торчащие уши. Было другое, военное детство.
А может, это судьба послала ему переход на берег? Вот ведь не заметил, как уже вырос сын. Ему нужен отец. И было бы здорово взять его через пару лет юнгой в рейс, показать настоящую мужскую жизнь, научить его этой жизни.
А пока они искали ему учебники для четвертого класса, купили новый ранец, костюм, были и другие заботы. Но даже эта новизна и занятость на работе, дома не могли утомить, закружить его настолько, чтобы он забыл стон переборок и дни больших уловов, когда спать приходилось по два-три часа в сутки.
По ночам он часто лежал с открытыми глазами и смотрел на отблески света, мелькавшие на подволоке (мысленно он всегда называл потолок подволоком). Он вспоминал корабли, на которых плавал. В тишине комнаты каждый медленно выплывал из темноты и каждый был красив по-своему: величественный барк «Товарищ», черный СРТ «Кашалот», как пробка ныряющий в волнах; транспортник «Муссон» — заграничный гость, с каютами под ореховое дерево и пустующим баром; ходкий, узконосый, с запахом пороха китобоец «Смирный»; голубой «Орион», валкий «Полесск» и, наконец, «Антей» — белоснежный траулер, легко послушный движению руля, пропахший рыбой.
«Антей» родился на его глазах и, может быть, поэтому был особенно ему дорог. Москалеву не забыть мига, когда траулер под трубы духового оркестра плавно сполз по стапелю, и впервые воды Балтики приняли на свою поверхность его просуриченный корпус. Это был супертраулер с просторной промысловой палубой, на которой можно было работать сразу с двумя тралами, и машина у него будь здоров — в «три тысячи лошадей»! Получить такое судно прямо из новостроя — мечта любого капитана!
