Джон Китс - Малые поэмы
Напев нездешний, полный волшебством,
Способным погубить и воскресить.
И раковина пала на песок,
И раковину залило волной,
А душу – током золотых мелодий.
И жизнь, и смерть вмещались в каждый звук…
О, звон чистейших нотных верениц!
Так сыплется весенняя капель —
Иль жемчуг бус, когда порвется нить.
Иль – нет! Как будто лебеди в лазурь,
За звуком звук торжественно взмывал,
И умножал гармонию окрест.
Меня томила радость, будто хворь,
И, точно хворь, брала меня тоска —
Острей, чем радость. Я руками слух
Замкнула – но и сквозь преграду рук
Донесся нежный, музыки нежней,
Призывный голос, восклицавший: “Феб!
О юный Феб! О светозарный Феб!”
Как больно было слышать имя “Феб”!
Отец мой! Ты навряд ли ощущал
Такую боль – и ты не ощущал,
О Крон! Молю: не надобно винить
За жалобу мой дерзостный язык».
Струилась речь пугливо: так ручей
Струится морю бурному навстречь —
И повстречает бурю, как ни кинь!
И гневно грянул, точно ярый шторм,
Громоподобный Энкеладов бас —
Глагол был каждый тяжек и свиреп,
Как разогнавшийся, ревущий вал.
Не встал Титан – лежал, облокотясь
О камень – в знак безмерного презренья:
«Ни горе-мудрецам, ни дуракам
Внимать не время, о гиганты-боги!
Ни гром за громом, бивший в нас, пока
Мятежник Зевс опустошал колчан,
Ни круг за кругом преисподних мук —
Не хуже, не ужасней болтовни
Бесцельной, жалкой, немощной – срамной!
Эй, сонный сброд! Рычи, реви, лютуй!
Иль не стегали громы, как бичи?
Иль вас не истязал молокосос?
Не заживо ли ты, властитель волн,
Варился в них?.. Ого! Я пробудил
Дремавший сброд, едва лишь изругал!
О радость! Вижу лица храбрецов!
О радость! Вижу тысячи очей,
Горящих местью!» – Грозный Энкелад
Зашевелился грузно и восстал
Во весь огромный рост, и молвил так:
«Теперь вы – пламя! Должно пепелить
Врагов, и очищать от них эфир;
Язвите лютых жалящим огнем,
Палите всех – и смрадным дымом Зевс
Да захлебнется в собственном шатре!
О, пусть познает, сколь безбожен бунт!
Ведь мы не только царства лишены;
Потеря наша – больше, скорбь – острей:
Наш век, великий век, бесследно канул —
Волшебный век, не ведавший войны.
В то время, если речь держал Титан —
Внимали жадно жители небес;
И был Титан приветлив, а не хмур,
И был Титан заботлив, а не груб —
Однако, пораженье потерпев,
Доверчивости он изведал цену…
Воспряньте! Помните: Гиперион,
Светлейший бог, досель неуязвим!
Глядите! Вот он! Вот его лучи!»
И, с Энкелада не спуская глаз,
Увидели Титаны – прежде, чем
Замолкло эхо в скалах, – бледный свет,
На Энкелада павший. Недвижим
Стоял Титан, понудивший богов
Ожить. Потом окинул взглядом всех:
На каждом лике бледный свет мерцал,
А волны снежных Кроновых кудрей
Сияли, как сияет лишь бурун,
Встающий пред форштевнем при луне.
И серебристый разгорелся брезг —
И разом, точно тысячи зерцал,
Сверкнули скалы! Свет повсюду хлынул,
Ударил в ребра каменистых круч,
И в каждый гребень скальный и хребет:
Он от вершин разлился – и до недр
Немеряных, неведомых, немых;
И всякий грохотавший водопад,
И всякий клокотавший водный ток,
Дотоль завешенные плотной мглой,
Сверкали нестерпимо для зениц.
То был Гиперион. Гранитный пик
Стопою тронув, долго бог смотрел
И страшный видел край: угрюмый, злой,
В губительной представший наготе.
И пламенели завитки волос
Коротких, и огромный силуэт
Обрамили сияньем: древний Мемнон
Таким же зрится, если на закат
Глядеть, покинувши пределы Фив.
И, точно Мемнон, тягостно вздохнул
Гиперион. И длани скорбно сжал
Гиперион, молчание храня.
И вновь отчаялся всяк падший бог,
Увидев, сколь Гиперион угрюм,
И многие сочли несносным свет.
Но зыркнул на собратьев Энкелад —
И вот, покорен зову грозных глаз,
Восстал Япет. А за Япетом – Крий
И Форкий. И пошли они туда,
Где, словно башня, возвышался гость.
И на ходу ревели: «Крон!» – В ответ
Гиперион с вершины крикнул: «Крон!»
А Крон сидел близ Матери Богов —
Безрадостной, хотя среди Богов
Уже вовсю гремело имя: «Крон!».
Книга III
Титаны велий учинили гул:
Казалось, пробуждается вулкан…
Оставь их, Муза! Право же, оставь —
Тебе ли, нежной, петь о мятежах?
Твоим устам пустынная печаль
И одинокая милее грусть.
Искать недолго будешь их – зане
Скитается по диким берегам
Немало древних свергнутых Божеств.
Дельфийской арфы трепетно коснись —
И все ветра небесные дохнут
Подобно тысячам дорийских флейт:
Восславься, Бог, дарующий стихи!
О, пусть леса оденутся в багрец,
И пусть пылают розы на кустах!
Пусть алые клубятся облака
Над морем поутру и ввечеру;
Пускай вино алеет, как рубин,
Пускай рождает пурпур всяк моллюск;
Пускай любая звучная строка
Зовется красной, – и пускай румянцем
Девичьи красит щеки поцелуй!
Наиглавнейший остров средь Киклад —
Ликуй, о Делос! – дивный край олив,
И пальм, и сребролистых тополей,
Меж коими Зефир заводит песнь, —
Ликуй! Отныне истинный герой
Поэмы – светозарный Аполлон!
Летел к изгоям Солнечный Монарх —
А что же юный делал Кифаред?
Сестру совместно с матерью дремать
Оставив на рассвете в шалаше,
Он тихий отыскал, укромный дол,
И шествовал среди приречных ив,
По ландышам, унизанным росой.
И соловей замолк, и мало звезд
Уже сияло в небе. Певчий дрозд
Прочистил горло. Пробуждался Делос —
И в каждую пещеру, в каждый грот
Отчетливо струился рокот волн,
И смешивался с шелестом листвы.
И слушал Феб, и плакал. Токи слез
На золотой, – испытанный, тугой,
Зажатый в шуйце, – заструились лук.
И замер Феб: навстречу, вдоль реки,
Величественная Богиня шла,
И взгляд Богини ласков был, и строг.
И Феб, гадая, как истолковать
Подобный взгляд, напевно возгласил:
«Отколе ты? Неужто по морским
Волнам шагала семо? Или ты
Очам была незрима посейчас?
О да! Я слышал ризы этой шелест
По листьям палым! Я, наедине
В лесу мечтая, там внимал, клянусь,
Шагам твоим – и видел, как цветы
Сникали под невидимой стопой!..
О нет! Без колебаний присягну,
Богиня: лицезрел тебя и прежь!
Не постигаю токмо: наяву ль —
Во сне ли?» – Отвечала гостья: «Да,
Во сне – а пробудившись и восстав,
Златую лиру, драгоценный дар,
Увидел рядом, и персты пустил
По струнам – и согласью звонких струн,
Ликуя и страдая, слух вселенной
Внимал неистомленный: родилась
Мелодия впервые! Не грусти,
Не плачь: безмерный дан тебе талант —
О чем же ты горюешь? Изложи
Свои печали той, кто стерегла
Твой сон, оберегала каждый шаг —
Пока твоя младенческая пясть
Не стала дланью мощною, согнуть
Способной этот приснославный лук.
Доверься древней Власти, ветхий трон
Отринувшей, – зане звенела весть
О боге творчества, о красоте
Новорожденной!» – И ответил Феб,
И просветлел его упорный взгляд,
Когда слетело с юных божьих уст
Напевно и любовно: «Мнемозина!
Я знаю имя, да не вем, отколь.
А ты меня, Богиня, зришь насквозь,
И ты, Богиня, ведаешь сама,
Почто рыдаю… О, туман, туман —
Мертвящий, мерзкий, – застит мне глаза!
О, я ли не отыскивал причин
Своей печали? Я ли не страдал,
Не падал, и не бился, точно птах,
Лишенный крыльев? О, зачем же я
Безумствую, когда бесхозный воздух
Ласкается к стопам? Зачем же я
Ступаю на презренный, жалкий дерн?
Богиня добрая, молю – повеждь:
Ужель я в этот замкнут окоем?
Я звезды вижу! Вижу солнце, солнце!
И нежный, бледный вижу блеск луны!
О, тысячи светил! Поведай путь
К любой прекрасной, трепетной звезде —
И, лиру взявши, я порхну превыспрь,
И возбряцаю струнным серебром!
Я слышал грохот грома. Чья же власть,
И чья же пясть – какого Божества? —
Колеблет небеса, пока томлюсь
В неведении семо, на брегу
Постылого родного островка?
Скажи, велящая незримой арфе
Стенать в начале и на склоне дня:
Почто скорблю среди знакомых рощ?
Молчишь, немотствуешь! – а я прочел
В очах твоих негаданный урок:
Ты – Бог, понеже умудрен зело.
Легенды, сказы, мифы, имена,
Восторг вселенский, мировая боль,
Творенье, разрушенье – вещий вихрь
Наитий горних носится в мозгу —
И мнится, что небесного вина,
Божественного нéктара испив,
Я стал бессмертен!» – Так воскликнул Бог,
И светоносным сотворился взор,
Вперявшийся в зеницы Мнемозины.
И страшно, дико Феба сотрясло,
Эфирную объяло жаром плоть —
Казалось, это миг предсмертных корч, —
Верней, кончины божьей, коей жар
Сопутствует, а не земной озноб:
Дано богам, оставив позади
Бессмертную, бездейственную смерть,
Скончаться к новой жизни. Юный Феб
