Борис Евсеев - Ночи безумные. Русская любовная лирика XIX века

Когда я унесу в чужбину

Под небо южной стороны

Мою жестокую кручину,

Мои обманчивые сны

И люди с злобой ядовитой

Осудят жизнь мою порой, —

Ты будешь ли моей защитой

Перед бесчувственной толпой?

О, будь!.. о! вспомни нашу младость,

Злословья жертву пощади,

Клянися в том! чтоб вовсе радость

Не умерла в моей груди,

Чтоб я сказал в земле изгнанья:

Есть сердце, лучших дней залог,

Где почтены мои страданья,

Где мир их очернить не мог.

<1831>

Всевышний произнес свой приговор,

Его ничто не переменит;

Меж нами руку мести он простер

И беспристрастно все оценит.

Он знает, и ему лишь можно знать,

Как нежно, пламенно любил я,

Как безответно все, что мог отдать,

Тебе на жертву приносил я.

Во зло употребила ты права,

Приобретенные над мною,

И, мне польстив любовию сперва,

Ты изменила – Бог с тобою!

О нет! я б не решился проклянуть!

Все для меня в тебе святое:

Волшебные глаза и эта грудь,

Где бьется сердце молодое.

Я помню, сорвал я обманом раз

Цветок, хранивший яд страданья, —

С невинных уст твоих в прощальный час

Непринужденное лобзанье;

Я знал: то не любовь – и перенес;

Но отгадать не мог я тоже,

Что всех моих надежд, и мук, и слез

Веселый миг тебе дороже!

Будь счастлива несчастием моим

И, услыхав, что я страдаю,

Ты не томись раскаяньем пустым.

Прости! – вот все, что я желаю…

Чем заслужил я, чтоб твоих очей

Затмился свежий блеск слезами?

Ко смеху приучать себя нужней:

Ведь жизнь смеется же над нами!

Будь со мною, как прежде бывала;

       О, скажи мне хоть слово одно;

Чтоб душа в этом слове сыскала,

       Что хотелось ей слышать давно;

Если искра надежды хранится

       В моем сердце – она оживет;

Если может слеза появиться

       В очах – то она упадет.

Есть слова – объяснить не могу я,

       Отчего у них власть надо мной;

Их услышав, опять оживу я,

       Но от них не воскреснет другой;

О, поверь мне, холодное слово

       Уста оскверняет твои,

Как листки у цветка молодого

       Ядовитое жало змеи!

<1831>

Опять, опять я видел взор твой милый,

        Я говорил с тобой.

И мне былое, взятое могилой,

        Напомнил голос твой.

К чему? – другой лобзает эти очи

        И руку жмет твою.

Другому голос твой во мраке ночи

        Твердит: люблю! люблю!

Откройся мне: ужели непритворны

        Лобзания твои?

Они правам супружества покорны,

        Но не правам любви;

Он для тебя не создан; ты родилась

        Для пламенных страстей.

Отдав ему себя, ты не спросилась

        У совести своей.

Он чувствовал ли трепет потаенный

        В присутствии твоем;

Умел ли презирать он мир презренный,

        Чтоб мыслить об одном;

Встречал ли он с молчаньем и слезами

       Привет холодный твой,

И лучшими ль он жертвовал годами

        Мгновениям с тобой?

Нет! я уверен, твоего блаженства

        Не может сделать тот,

Кто красоты наружной совершенства

        Один в тебе найдет.

Так! ты его не любишь… тайной властью

        Прикована ты вновь

К душе печальной, незнакомой счастью,

        Но нежной, как любовь.

<1831>

Как дух отчаянья и зла,

Мою ты душу обняла;

О! для чего тебе нельзя

Ее совсем взять у меня?

Моя душа твой вечный храм;

Как божество, твой образ там;

Не от небес, лишь от него

Я жду спасенья своего.

<1831>

Я не унижусь пред тобою;

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай: мы чужие с этих пор.

Ты позабыла: я свободы

Для заблужденья не отдам;

И так пожертвовал я годы

Твоей улыбке и глазам,

И так я слишком долго видел

В тебе надежду юных дней

И целый мир возненавидел,

Чтобы тебя любить сильней.

Как знать, быть может, те мгновенья,

Что протекли у ног твоих,

Я отнимал у вдохновенья!

А чем ты заменила их?

Быть может, мыслию небесной

И силой духа убежден,

Я дал бы миру дар чудесный,

А мне за то бессмертье он?

Зачем так нежно обещала

Ты заменить его венец,

Зачем ты не была сначала,

Какою стала наконец!

Я горд! – прости! люби другого,

Мечтай любовь найти в другом;

Чего б то ни было земного

Я не соделаюсь рабом.

К чужим горам, под небо юга

Я удалюся, может быть;

Но слишком знаем мы друг друга,

Чтобы друг друга позабыть.

Отныне стану наслаждаться

И в страсти стану клясться всем;

Со всеми буду я смеяться,

А плакать не хочу ни с кем;

Начну обманывать безбожно,

Чтоб не любить, как я любил, —

Иль женщин уважать возможно,

Когда мне ангел изменил?

Я был готов на смерть и муку

И целый мир на битву звать,

Чтобы твою младую руку —

Безумец! – лишний раз пожать!

Не знав коварную измену,

Тебе я душу отдавал;

Такой души ты знала ль цену?

Ты знала – я тебя не знал!

1832

Пускай ханжа глядит с презреньем

На беззаконный наш союз,

Пускай людским предубежденьем

Ты лишена семейных уз,

Но перед идолами света

Не гну колена я мои,

Как ты, не знаю в нем предмета

Ни сильной злобы, ни любви.

Как ты, кружусь в весельи шумном,

Не чту владыкой никого,

Делюся с умным и безумным,

Живу для сердца своего;

Живу без цели, беззаботно,

Для счастья глух, для горя нем,

И людям руки жму охотно,

Хоть презираю их меж тем!..

Мы смехом брань их уничтожим,

Нас клеветы не разлучат;

Мы будем счастливы, как можем,

Они пусть будут как хотят!

1832

Я памятью живу с увядшими мечтами,

Виденья прежних лет толпятся предо мной,

И образ твой меж них, как месяц в час ночной

Между бродящими блистает облаками.

Мне тягостно твое владычество порой;

Твоей улыбкою, волшебными глазами

Порабощен мой дух и скован, как цепями,

Что ж пользы для меня, – я не любим тобой.

Я знаю, ты любовь мою не презираешь;

Но холодно ее молениям внимаешь;

Так мраморный кумир на берегу морском

Стоит, – у ног его волна кипит, клокочет,

А он, бесчувственным исполнен божеством,

Не внемлет, хоть ее отталкивать не хочет.

<1832>

Оставь напрасные заботы,

Не обнажай минувших дней;

В них не откроешь ничего ты,

За что б меня любить сильней!

Ты любишь – верю – и довольно;

Кого – ты ведать не должна;

Тебе открыть мне было б больно,

Как жизнь моя пуста, черна.

Не погублю святое счастье

Такой души и не скажу,

Что недостоин я участья,

Что сам ничем не дорожу;

Что все, чем сердце дорожило,

Теперь для сердца стало яд,

Что для него страданье мило,

Как спутник, собственность иль брат,

Промолвив ласковое слово,

В награду требуй жизнь мою;

Но, друг мой, не проси былого,

Я мук своих не продаю.

1832

Мы случайно сведены судьбою,

Мы себя нашли один в другом,

И душа сдружилася с душою;

Хоть пути не кончить им вдвоем!

Так поток весенний отражает

Свод небес далекий голубой,

И в волне спокойно он сияет

И трепещет с бурною волной,

Будь, о будь моими небесами,

Будь товарищ грозных бурь моих;

Пусть тогда гремят они меж нами,

Я рожден, чтобы не жить без них.

Я рожден, чтоб целый мир был зритель

Торжества иль гибели моей,

Но с тобой, мой луч-путеводитель,

Что хвала иль гордый смех людей!

Души их певца не постигали,

Не могли души его любить,

Не могли понять его печали,

Не могли восторгов разделить.

1832

Куда так проворно, жидовка младая?

       Час утра, ты знаешь, далек…

Потише – распалась цепочка златая,

       И скоро спадет башмачок.

Вот мост, вот чугунные влево перилы

       Блестят от огня фонарей;

Держись за них крепче, – устала, нет силы!..

       Вот дом – и звонок у дверей.

Безмолвно жидовка у двери стояла,

       Как мраморный идол бледна;

Потом, за снурок потянув, постучала…

       И кто-то взглянул из окна!..

И страхом и тайной надеждой пылая,

       Еврейка глаза подняла,

Конечно, ужасней минута такая

       Столетий печали была.

Она говорила: «Мой ангел прекрасный!

       Взгляни еще раз на меня…

Избавь свою Сару от пытки напрасной,

       Избавь от ножа и огня…

Отец мой сказал, что закон Моисея

       Любить запрещает тебя.

Мой друг, я внимала отцу не бледнея,

       Затем, что внимала любя…

И мне обещал он страданья, мученья,

       И нож наточил роковой,