Геннадий Айги - Творцы будущих знаков
Все это читатель найдет в предлагаемых стихах, для восприятия их необходимо только одно — доверие к поэту.
Универсализм Крученых… Его полудадаистическая опера «Победа над солнцем» (музыка Михаила Матюшина), поставленная в 1913 году одновременно с трагедией «Владимир Маяковский», может еще вспомниться, может стать театральным открытием сегодняшнего дня (кстати, эта пьеса-опера была поставлена в 1983 году на международном фестивале в Мюнхене). Когда стало слышно о зарождении звукового кино, Крученых издал книгу стихотворных кинорецензий и сценариев, — он усматривал уже возможность «кино-поэзии».
Крученых-критик. Хочется упомянуть лишь о его стиле: это острая блестящая проза, — соперником Крученых в этой области был только его любимый ученик — Игорь Терентьев.
Крученых-издатель. В истории отечественного книжного дела он произвел настоящую реформу со своими «писанными от руки книгами»: литографическими, гектографическими, даже — автографическими, — поэт работал рука об руку с Казимиром Малевичем, Михаилом Ларионовым и Натальей Гончаровой, Владимиром Татлиным, Ольгой Розановой (книжные наклейки-коллажи самого Крученых 1916–1917 годов — прекрасные образцы малевичианской школы в изоискусстве).
Столетие со дня рождения Алексея Крученых удалось отметить в 1986 году лишь в Херсоне, — благодаря большим усилиям литературоведа С. М. Сухопарова. В методической рекомендации, изданной по этому случаю, приведено в пересказе содержание моей телеграммы на адрес юбилейной комиссии: «Именно последние достижения в изучении творчества А. Крученых позволили поэту и переводчику Геннадию Айги поставить его имя в ряд выдающихся имен европейского искусства ХХ века — Хлебникова и Малевича, Маяковского и Аполлинера, Бретона и Пикассо». Это мое убеждение я повторяю и здесь.
Несколько слов — о предлагаемой подборке. В 1961–1967 годах я неоднократно записывал на магнитофон мастерское чтение Алексеем Крученых его стихотворений. Большинство из этих произведений, напечатанных полвека назад, Крученых продолжал перерабатывать, — таким образом то, что сохранилось в магнитофонной записи, можно считать окончательными авторизованными текстами, с которыми я и сверил машинописные перепечатки. Стихотворение «Любовь тифлисского повара», «Велимир Хлебников в 1915 году» и стихи 1942–1953 годов печатаются впервые.
«Дыр бул щыл…»
Дыр бул щыл
убешщур
скум
вы со бу
р л эз
1913
Высоты
(Вселенский язык)
е у ю
и а о
о а
о а е е и е я
о a
e у и e и
и e e
и и ы и е и и ы
1913
Весна гусиная
те ге не
рю ри
ле лю
бе
тьлк
тьлко
хо мо ло
ре к рюкпль
крьд крюд
нтпр
иркью
би пу
1913
Отчаяние
из-под земли вырыть
украсть из пальца
прыгнуть сверх головы
сидя идти
стоя бежать
куда зарыть кольца
виси на петле
тихо качаясь
1913
Любовь тифлисского повара
Памяти Нико Пиросмани
Маргарита,
твой взор и ледяные бури
острей, чем с барбарисом абxазури,
душистей молодого лука
сверx шашлыка,
но, как полынь, моя любовь горька,
ч и x а ю, сам не свой
р ы ч у н а в з р ы д, —
потерял я запаx вкусовой.
Уже не различаю чеснока,
острой бритвой мне сердце режет
молодая луна —
твоя золотая щека.
Страдаю, как молодой В э р т э р,
язык мой, —
г о л ы й д ь я в о л, —
скоро попадет на вэртэл!..
Шен генацвали, шен черимэ,
М э р и м э!
Бросаю к твоим сливочным ногам
бокал с к о л б а с о й
и утопиться
бегу
в Куру —
ВЕСЬ ГОРЯЩИЙ
и босой!
1918, Тифлис — февраль 1964, Москва
Эх, господи! Ляпач!
В полночь притти и уткнуться
в подушку твоей любви
— Завтра уеду в Москву! —
Освободятся сЕльтерские ноги мои,
ими, как локтем пропеллера, взмахну!
сто лет с тобою проживши
не позабыл о Ней Единой.
ЧЕРЕЗ закорючки капусты, по крышам,
летит мой дух лебяжий
На — фта — линный!
1919
«У меня изумрудно неприличен каждый кусок…»
У меня изумрудно неприличен каждый кусок
Костюм покроя шокинг
во рту раскаленная клеем облатка
и в глазах никакого порядка…
Публика выходит через отпадающий рот
а мысли сыро-хромающие — совсем наоборот!
Я В ЗЕРКАЛЕ НЕ ОТРАЖАЮСЬ!
1919
«пошел в паровую любильню…»
Я пошел В ПАРОВУЮ ЛЮБИЛЬНЮ
Где туго пахло накрахмаленным воротничком
Растянули меня на железном кружиле
и стали возить голым ничком.
Вскакивал я от каждого соприкосновенья
как будто жарко ляпали СВИНЦОВЫМ ВАРЕНИКОМ!
кивнули — отрубили колени
а голову заШили В ЮБКИ БАЛОН.
. . . . . . . . . . .
и вот развесили сотню девушек
ВЫБЕЛИТЬ ДО СЛЕЗ НА СОЛНЦЕПЕКЕ
а в зубы мне дали обмызганный ремешок
чтоб я держал его пока не женюсь на безбокой
только что вытащенной
ИЗ МАЛИНОВОГО варенья!..
1919
Смерть кувырком
Стосковалась моя железка по кислице салату
и стукальцам небылиц
и закинув несгораемую хату
ввысь подымаюсь как накрахмаленная певица!
Забросил я память от жажды нового —
дыма и шипа бугорчатых машин
негра кочегарно-танцующего голого,
без пиджака… испола! Терпентин!
АРМАТУРЮ! В ТАНЦЫРЬ ЗАКОВАННЫЙ
над пропастью взлетаю как пученье морской буркоты —
И ДЕВЫ ВЛЮБЛЕННЫЕ ДО КОСТИ ИЗЖЕВАНЫ
ПОСЛЕДСТВИЯМИ КРАСОТЫ!..
и вот собрались все
телесными ерзая выступами
коленями пригнули меня к земле
в лоб мягко выстрелили
чмок! квю!
будля умрюк!
1919
«Я прожарил свои мозг на железном пруте…»
Я прожарил свои мозг на железном пруте
Добавляя перцу румян и кислот
Чтобы он поправился, музка тебе больше
Чем размазанный торт
Чтоб ты вкушала
Щекоча ноготком пахнущий терпентином (смочек)
Сердце мое будет кувырком
Как у нервного Кубелика
СМЫЧЁК
1919
Велимир Хлебников в 1915 году
После серного дождя, землетруса,
на обломках горелых бревен
человечек уже мучается
над постройкой нового крова.
Тебе будут плевать в лицо,
по пяткам бить бамбуком,
а ты, ославленный подлецом,
не дрогнув, идешь на всенародные муки.
Художник, бедняга, босяк,
стройный тюльпан пустыни,
без страха,
без денег,
скользишь по камням,
одетый в лучи и овчину.
Мерцающим светом
руки подняты кверху.
Неутолимая надежда
неугасима купина!
И нынче яростней, чем прежде,
И на предвечные времена.
1921
Голод
В избе, с потолком дыряво-копченым
Пятеро белобрысыx птенят
Широко глаза раскрыли —
Сегодня полные миски на столе дымят!..
— Убоинки молодой поешьте,
Только крошку всю глотайте до конца,
Иначе встанете —
Маньку возьмет рыжий леший, —
Вон дрыxнет, как баран, у соседского крыльца!..
Мать сказала и тиxо вышла…
Дети глотали с голодуxи,
Да видят — в котле плавают человечьи руки,
А в углу ворочаются порванные кишонки.
— У-оx!.. — завопили, да оравой в дверь
И еще пуще аxнули:
Там маменька висела —
Шея посиневшая
Обмотанна намыленной паклей!..
Дети добежали до кручи
— Недоеденный мертвец сзади супом чавкал —
Перекрестились да в воду, как зайчики, буxнули.
Подxватили иx руки мягкие…
А было это под Пасxу…
Кровь убитого к небу возносилася
И звала людей к покаянию,
А душа удушенной под забором царства небесного
Облакачивалась…
1922
