Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

Видел я
бескрайние пустыни.
Видел я
волнение морей,
град весенний,
что в полете стынет,
и самум,
летящий всех быстрей.
Видел извержение вулкана,
и тайфун,
и взрыв грозы в горах,
я узнал сиротство
очень рано,
ночи одиночества
и страх.
Пережил
жестокостей немало,
окруженный вражеским кольцом,
стрелами исколотый,
бывало,
я встречал врага к лицу лицом.
Я дышал
орлиной полной грудью,
брал за перевалом перевал.
По пустыне знойной,
по безлюдью,
по горам горбатым
кочевал.
В старой тюбетейке
и в чарыках
я проделал многоверстный путь,
чтоб в далеких реках
и арыках
посвежее воду зачерпнуть.

С палкой из тяжелого иргая,
с гордым сердцем
и пустым мешком,
по ущельям и горам шагая,
сколько стран я обошел пешком!

В раннем детстве
я играл
с котенком,
перепелок
бил
из озорства.
А позднее
кровь запела звонко,
от любви
кружилась голова.
Мне казалось:
и земля и небо —
всё
огнем мечты озарено.
Жизнью
и последним ломтем хлеба
я бы с милой поделился,
но
когти злобно разрывали тело
только что родившейся любви —
догорело
всё, что пламенело
и кипело
в молодой крови…
Охранял я по ночам
ворота,
в кузнице,
где горны горячи,
я работал
до седьмого пота,
я менял профессии без счета,
доводилось даже быть лунгчи.
На базаре продавал фисташки,
не давала мне судьба поблажки…
Но пришел я
к сути сокровенной
избранного мною ремесла.
И нашел я
место во Вселенной,
где весна навеки расцвела,
где закон
построен человечно,
где звучит
светло и безупречно
песни полнозвучная струна, —
это наша юная страна.

Родина
добра и дружбы стойкой,
разгромив жестокого врага,
занята
неутомимой стройкой,
ей покорны
степи и тайга.
Ей покорны
топи и снега.

Крепость
нашей всенародной веры
мы от всех изменников спасли.
Нашей силе нет числа и меры.
Мы сильнее
всех стихий земли.
Прошлого прогнившие основы
рушатся, шатаются, скрипят.
Видя мир
просторный,
светлый,
новый,
рыцари доллара плохо спят.
Глухо закипающим вулканом
гнев народов зреет изнутри.
Не удастся
лицемерным странам
заслонить
растущий свет зари.
Рабство,
одиночество,
сиротство
мы уже забыли навсегда.
От былого мрака
и уродства
в сердце не осталось и следа.
Коммунизма светит нам звезда.

На горах,
в пустыне
и на море —
мы на вахте,
мы стоим в дозоре,
к Родине
живой любви полны.
В остром шлеме
вместо тюбетейки,
в шахте,
на далеком перешейке,
на несчетных рубежах страны
по ночам не спят ее сыны.
Каждое дыханье наше слито
в трепетное облако одно,
чувство с чувством
сплетено и свито
и вовек не может быть разбито,
сломано
или осквернено.

Я певец трудящегося люда,
сын великой солнечной страны.
В гордой книге
о советском чуде
строчки три и мной сочинены.
Цвет надежды для всего Востока,
для десятка подневольных стран,
расцвела и поднялась высоко
Родина моя —
Узбекистан.

Ташкент построен в лучшей части света,
он весь — в просторной синей чаше гор,
и в знойное сорокадневье лета
здесь ветром омывается простор.

Горюет солнце над чужой землею
и радуется, восходя у нас,
льет кроткие лучи живой рекою,
идет… помедлить хочет хоть на час.

Как свежи и как звонки реки наши —
Чирчик, Ахангаран, Анхор, Салар!
Долина блещет бекасама краше —
Ташкента моего душевный дар.

Как драгоценный яхонт, персик рдеет —
ждет, полускрыт серебряной листвой.
Свой праздник осень праздновать умеет
здесь, где поставлен город древний твой.

Ташкент — алмаз бесценный в перстне мира;
здесь кровлю угнетенные найдут,
здесь люди Азии, чье сердце сиро,
свой свет, свою надежду обретут.

Тоскует солнце над землею чуждой
и отдыхает сердцем, медля здесь,
и забывает горести и нужды,
расцвет наш видя — о грядущем весть.

Ташкент, ты — сердце Азии Срединной,
ты — наша жизнь, ты — будущего свет!
Ты — равноправный брат в семье единой,
и здесь национальной розни нет.

Не будь художником, не будь поэтом, —
за Родину, за жизнь, за честь ее
борись, трудись!
                           И будет вечным светом,
как лал, блистать достоинство твое!

Вот прошлых лет архив, вот юности заботы,
вот вечной гордости моей билет —
«четыре тысячи пятьсот двадцатый». Вот он,
заветный спутник ярких юных лет.

С билетом этим я ходил на баррикады,
начало жизни отразилось в нем,
той жизни, что, в боях ломая все преграды,
влюбившись в правду, шла прямым путем.

В нас мощь была сильней, чем в грозном
                                                                         аммонале,
в нас видело себя светило дня,
живые молнии у нас в глазах блистали,
огонь брал жар от нашего огня.

Кто скажет, что вот здесь, в строительство
                                                                             гигантов
рук наших сила не влилась?
Желанья юности, горенье сердца, верность
и посейчас сопровождают нас.

Пусть волосы мои не станут гуще,
пусть по-отцовски борода седа,
ты, факел дней былых, и этих, и грядущих,
ты, комячейка, в памяти всегда.

Нет, молодость моя еще не отшумела.
Вот в молодых рядах идет, поет она.
Нам, шедшим в гордый бой за ленинское дело,
зарей рожденным, — молодость верна.

Она обуздывает бурные потоки,
заводы строит, в небесах парит.
Мы — первый комсомол, отважные потомки
Октябрьской славной мировой зари!

По степи, края которой
с горизонтом обнялись,
мчится рыжий конь и ржаньем
оглашает ширь и высь.

Посмотри — летит, как птица,
слушай — ржанье, точно смех.
Будто хочет с ветром слиться,
будто слаще нет утех.

Слушай, слушай! Утро, солнце,
и над степью всё звучней —
ржанье серых, пегих, чалых
вольно скачущих коней.

Мчатся вихрем. Прочь с дороги!
Топот, цокот, точно гром.
Мыты, вычесаны, сыты,
отливают серебром.

Норовисты, диковаты,
не подступится чужак!
А резвее всех и краше
этот рыжий аргамак.

Если ты, расправив плечи,
в гущу боя мчишься, друг, —
слышишь во сто крат острее,
видишь на сто верст вокруг.

Если ж нет в тебе задора,
если в битве не таков,
то не смей касаться плеткой
этих бархатных боков.

Этот конь носил в сраженьях
смелого богатыря,
этот конь кидался в битву,
буйной яростью горя.

Но сейчас, когда в былое
отошла от нас война
и земля, раскрывшись, примет
не свинец, а семена,

этот гордый конь на поле
человеку верный друг,
рядом с трактором не пушку
тянет он, а мирный плуг.