Елена Гуро - Небесные верблюжата. Избранное
На песке
Сосновые шишки, выбеленные на пустынном песке соленой водой и солнцем, принимают голубой цвет.
В каждой шишке, в разгибах ее согнутых чешуек кристаллизованная буря. Упорный ветер — кристаллы северного настроения. Они были собраны в шапку и принесены домой, — вместе с раковинами улиток, сомнительно пахнувшими тиной, и хорошенькими сухими шариками, которые дома выброшены встретившими, за свое явно заячье происхождение, и за которые принесший был осмеян. Как — осмеян! Отбиваясь, он пробился сквозь кусты, оставив на сучьях клочья тонких волос и бросился, как молодой жираф, нелепыми шагами осмеянного. Почему? Ведь заячьи шарики были сухие и очень хорошенькие. В округленных ямках песку лежали, как в гнездышках.
Тайна
Есть очень серьезная тайна, которую надо сообщить людям.
Мы, милостью Божьею мечтатели,
Мы издаем вердикт!
Всем поэтам, творцам будущих знаков — ходить босиком, пока земля летняя. Наши ноги еще невинны и простодушны, неопытны и скорее восхищаются. Под босыми ногами плотный соленый песок, точно слегка замороженный, и только меж пальцев шевелятся то холодные, то теплые струйки. С голыми ногами разговаривает земля. Под босой ногой поет доска о тепле. Только тут узнаешь дорогую близость с ней.
Вот почему поэтам непременно следует ходить летом босиком.
Это положительный позор целый день греть пятки на песке! Это могут делать только отступники своей веры, изменники своей родины, которые не воспевают ее красоты, не защищают эту красоту могуществом слова…
О, лень, великая лень!
Моя мечтательная лень!
Ветер, ветер, налетай, налетай,
Сумасброда выручай!
Я лодку засадил, засадил на мель,
Засадил корму,
Тростникову
Чащу, чащу
Раздвигай.
Я лодчонку
Засадил, засадил…
Чтоб ему!!
Солнечный сон
Какая широкая грудь у всех сегодня! С дюнки пахнет солнечным утром. Точно глотаешь холодненькие волны.
Полуступая робкой обнаженной походкой, прошли светлоногие дачные мальчики; у них еще не обтерпелись ступни и легко накалываются на сосновые иглы.
Сосны баюкаются, солнечные тени растворены нежно молоком воздуха.
С юга потянули белые кудрявые неженки — расплавились в голубом напитке высоты.
Пощекочи мне тихонько за ухом, ветер!.. Да не так же! Никто не просит тебя щекотать мне нос! Я и без тебя знаю, воздушный чудак, что нос у меня немножко длинноват. — Что? — Неправда! Это не я вчера опрокинул тетину жардиньерку и смахнул вазу цветов со стола! Я всегда ловкий, я стройный, я создан для того, чтобы восхитительно танцевать, — я принц! Пощекочи мне мою левую пятку, песок, — вот так!..
Облако мое милое, — облако мое милое, ласковое, — небесный белый теленочек — сонный небесным сном…
Наконец солнце
В саду стоит молоденький немец-репетитор. У него немножко сиротливая спина, но сейчас ее ему обогрело солнце; руки у него болтаются и ноги тоже. На ходу, ради равновесия, он держит немного открытым свой рот, и вид у него чуть-чуть ошалелый; но зато он славно поревывает от удовольствия басом, — недавно полученным в подарок от матери природы. Еще не умея справиться с мужским голосом, он иногда ревет чересчур и тогда виновато поглядывает на дом.
Солнце ласково греет его.
Иногда даже очень скромный юноша думает, какой я милый, и хочет погладить себя по шее к подбородку.
Нельзя в солнечный добрый день не любить своей щеки и своего округлого подбородка. И он тут же конфузится.
Другой юноша усердно и деловито, двигая челюстями и ушами, жует хлеб? Нет, целую большущую плитку шоколада. Это нелепо, и потому нельзя не любить его за это.
* * *А в лесу радостный час!
В лесу цветет толокнянка — маленькие, розовые цветочки. Вся земля, кочки мха в миндальной пене!..
Земля сплошь в розовой пене!!
Ах, блаженный воздух, радостный час! —
В лесу цветет тонкими цветочками толокнянка!!!
Дети солнца
Некоторых солнце так нежно и богато пригревает, что им совершенно делается безразлично, что направо идти, что налево, — что завести общество в болото, что вывести на удобную дорожку, — лишь бы светило любящее их солнце.
Они сбиваются с дороги, попадают ногами в лужи, забывают качку предательского лесного болота. Им везде слишком хорошо, чтоб замечать дорогу.
Вместо того чтобы им завидовать, над ними смеются, и на них страшно сердятся.
А солнце все ласкает, ласкает дорогого разиню, пока он бредет, за все задевая, теряя калоши или парусиновые туфли, с карманом, вывороченным на манер ослиного уха, и мурлычет себе под нос от счастья мечтать среди всеобщего возрастающего негодования.
Так как один из членов колонии растерял в лесу все свои книжки, а мы их подобрали, -
То доводим до его сведения, что это нами сделано в самый последний раз.
«Да не теряет впредь!»
* * *Да прославятся балконы неснятых дач, песочные ямы, косогоры, сарайчики!
Там собирались все лето совещаться, там провозглашали чудные девизы искусства!.. Там были клубы мечтателей, когда одни сидели, подкорчив ноги, на ступеньках, а самый смелый и полоумный с очарованными голубыми глазами, размахивая в такт рукой, декламировал глуховатым баском легочного, а в наступающих сумерках лоб белел, и рукава сорочки летней чудились крыльями, и несколько гнутых стульев дачной обстановки, направленных к стихам, — слушали, разинув рты.
О, красота, во имя которой сидят и кротко кашляют на нетопленых чердаках!..
Сквозь решетку балконной рамы сияла звездочка.
А лодка?
И плавкость мечты?! — Эта дача под старинной березой!
Корабль — буря!..
Г-н редактор, полиция, то бишь, буря, конфисковала номер. -
— Это загремел гром?
Нет, это ветер принес гром лесопилки.
* * *Твоя скрипка немного сошла с ума. — Это день, день, день, и мы верим в духов! Белокурый, любезного вида, дух прогуливается по небу, меж березами. К стопам его пристала голубизна. Какие мы с тобой счастливые! Ты веришь, что обзаведясь семьей, можно быть опять Богом, исправляться, уже будучи в чинах, увидать, как Моцарт овладел голубизной березы, — и что завтра — цель сегодня.
Мы качались в гамаке и мечтали о бессмертии души, молодые сосны были в солнце.
Петли скрипели.
Мы себя мнили почти духами.
Качели летали. Вечная юность — да ведь это достижимо!!
* * *— Почему ты не хочешь?
— Почему не хочу! Потому что там печатаются, пристраиваются через связи; трусы, чтобы пройти там, подлизываются, а после становятся в дверях и отталкивают молодых и не дают им войти, потому что они талантливее, — оставляют их в темноте…
— Мы известны, — ты нет! Люди ничего не узнают о тебе, они пойдут за теми, о ком мы напишем. Какое ты имеешь право желать света!
— Я талантлив!
— Нам какое дело!
— Я жажду света!
— Нам-то что до этого.
— Я человек!
— Свет наш не обязан удовлетворять всех.
— Я хочу служить людям!
— Это другое дело, — заглуши свою жажду и свои фантазии.
Ах, всегда звезды качаются —
Не поднимутся никогда.
И пускай деньки маются…
Дни, дни, — динь, динь…
— Почему ты ни за что не примешься? Уж не день ли Святого Лентяя у тебя сегодня!
— Ну, лентяя ты уж оставь. Каждый месяц бьшает только 5 дней Св. Лентяя:
1) Когда мне не хочется. 2) Когда я никак не могу собраться. 3) Когда я собираюсь завтра начать. 4) Когда почти совсем было начал работу, да надо отдохнуть. 5) Когда мне все трын-трава.
* * * Море плавно и блеско
Летают ласточки.
Становится нежно-розовым.
Мокнет чалочка,
Плывет рыбалочка
Летогон, летогон,
Скалочка!
Что еще за скалочка? Это просто так, я выдумал. Это очень мило, Скалочка! — Скалочка! Это должно быть что-то среднее между ласточкой и лодочкой!..
* * * Дождики, дождики,
Прошумят, прошумят.
Дождики — дождики, ветер — ветер
Заговорят, заговорят, заговорят —
Журчат.
Маркизы дачи хлопают, как паруса. Они пропахли соленым морем.
— Эй! Не спите же! — Ну вас! Ну, что корректуры?
— Убирайтесь! Я мечтаю — и вообще…
— Довольно! Сооружаем мы журнал или нет? — Если к одиннадцати не будет готово, я отколочу вас палкой. — Серьезно. — Я ухожу.
