Константин Большаков - Сердце в перчатке

По тротуару сердца на тротуары улиц,
В тюль томленья прошедшим вам
Над сенью вечера, стихая над стихов амурницей,
Серп — золоченым словам.

Впетличив в сердце гвоздичной крови,
Синеозерит усталым взором бульвар.
Всем, кого солнце томленьем в постели ловит,
Фрукт изрубинит вазный пожар.

И, вам, о, единственная, мои стихи приготовлены —
Метр д'отель, улыбающий равнодушную люстру,
Разве может заранее ужин условленный
Сымпровизировать в улыбаться искусство,

Чтоб взоры были, скользя коленей, о, нет, не близки,
А вы, как вечер, были ласковая.
Для вас, о, единственная, духи души разбрызгал,
Когда вы роняли улыбки, перчатку с сердца стаскивая.

В ванну грезную окунули мысли,
В ванне грезной потопили мечты.
В пудренице сердца мечты сплелись-ли?
Мыслить ленью ленятся глаз цветы.

Едва странно ванну душить духами
Лилий розовых и своих грудей.
В ванне грезной розовыми стихами
Пудрить лилий в пудреннице затей.

В ванне грезной сладко рассыпать бисер,
И потупить нежно лукавый взор,
И вступить в действительность, как на рысий
Тот ковер, что перед вами себя простер.

Мягко в моторе взорили сердце.
Мягко коснулись кожей перчатки.
Смехом труверить. Сладко смотреться.
Сладко труверить… «Скучно вы сладки».

Скучно поверить только в возможность,
Шпильте гвоздикой трепет загрезный.
Так невозможно — быть осторожной,
О, улыбнитесь, вы не серьезны.

Стрелить во взоре нежностью синей,
Мягко в моторе плыли догадки.
Сердце, под гримом бледнея, стынет
В вашей душеной гвоздикой перчатке.

Вы растрелили пудренное сердце,
Оклонясь на медлительности речной.
Опрокинясь тюль улиц вертеться,
Вы смотрели на лица взора встречных.

Вы вошли на осенний цветник из проституток,
Тюль рассвета вуалью соблазнили,
Потому что вертеться веки сомкнуты,
Потому что вертеться в тюль автомобили…

Ваши взоры сомкнуты — плыли тюль минуты.
Потому что вертеться грезится сердце,
Потому что вертеться (ах, не надо бледнеться)
Вы вошли на осенний цветник из проституток.

Взмоторить вверх, уснуть на пропеллере,
Уснуть, сюда, сюда закинув голову,
Сюда, сюда, где с серым на севере
Слилось слепительно голубое олово.

На шуме шмеля шутки и шалости
На воздух стынущий в меха одетые
Мы бросим взятой с земли на землю кусочек жалости,
Головокружась в мечтах кометами.

И вновь, как прежде, уснув на пропеллере,
На шуме шмеля шутки и шалости,
Мы спустимся просто на грезном веере
На брошенный нами кусочек жалости.

Я свой пиджак повесил на луну.
По небу звёзд струят мои подошвы,
И след их окунулся в тишину.
В тень резкую. Тогда шептали ложь вы?

Я с давних пор мечтательно плевал
Надгрёзному полёту в розы сердца,
И губ моих рубинящий коралл
Вас покорял в цвету мечты вертеться.

Не страшно вам, не может страшно вам
Быть там, где вянет сад мечты вчерашней,
И наклоняются к алмазящим словам
Её грудей мечтательные башни,
Её грудей заутренние башни.

И вечер кружево исткал словам,
И вечер остриё тоски нащупал,
Я в этот миг вошёл, как в древний храм,
Как на вокзал под стекло-синий купол.

Вы носите любовь в изысканном флаконе,
В гранёном хрустале смеющейся души.
В лазурных розах глаз улыбка сердца тонет.
В лазурных розах глаз — бутоны роз тиши.

Духи стихов в мечту, пленительных в изыске,
Пролив на розы глаз в лазурных розах глаз,
Вы прошептали мне, вы прошептали близко,
То, что шептали вы, о, много, много раз.

Вы носите любовь в изысканном флаконе.
В гранёном хрустале смеющейся души.
И запах роз мечты моей не похоронит,
Что прошептали вы, что сказано в тиши.

Розовым ногтям твоей души
Лепестки души духи приносить.
Сердце голубой тишины,
О, не бойся.
Лицо исхлестано потом чулок.
Клок души задавлен вашим ботинком.
Смелее велели выпить у ног
Из вашего сердца секунду напитка.
Громче, пожалуйста. Люстра звенит
Мусс поцелуев вам скучен.
Час в сюртуке парадном — жених.
Брошен мои случай.

Брюнета взором долго из-за рояля,
В сердце построили витрину обуви.

Пробило полночи костлявые ребра,
Двенадцать часов перебрали скелет,
И голый череп стал бесконечно-добрым,
И в нем сквозил надушенный поэт.

А дьявол-секунд а в красной маске,
Хохоча, наливала в стакан вино,
И блестки брызг люстрили ласки,
Говорили шепотом о вине ином.

Вы с хохотом оттолкнули секунду,
И отвергнутый Дьявол, проваливаясь, хохотал.
Звенели и пели на каждой из струн — дам
Новые секунды, наливаясь в бокал.

Эсмера́ми, вердо́ми труве́рит весна,
Лисиле́я полей элило́й алие́лит.
Визиза́ми виза́ми снует тишина,
Поцелуясь в тише́нные ве́реллоэ трели,
Аксиме́ю, окса́ми зиза́м изо сна,
Аксиме́ю окса́ми засим изомелит.
Пенясь ласки веле́ми вела́м велена́,
Лилале́т алило́вые веле́ми мели.
Эсмера́ми, вердо́ми труве́рит весна.
Алие́ль! Бескрылатость надкрылий пропели.
Эсмера́ми, вердо́ми труве́рит весна.

И снова ты, ничуть не изменившийся,
От пят такой же юный до чела,
И темный взор, навеки чем пленившийся,
Колеблет струны глаз, как черных два крыла,

И снова ты с задумчивой улыбкою
На розах уст, бутонах роз тугих,
И мраморит над синевою зыбкою,
Чуть розовея, мрамор плеч нагих.

И снова ты, и на груди целованной
Мой поцелуй отметили сосцы.
Такой же юный, ты пошли уловы нам,
Твоей мы ночи ранние косцы.

Из зелени пропыленной заглядывай
На улыбнувшийся тобой бульвар,
Смеясь, идешь трамвайной проволокой обрадовать,
Мой Август, на избитый тротуар.

Разговор, давно уже в траур одетый —
Под бронзовым пресс-папье. Вечер был серый.
И шагали, шагали ваши мысли по кабинету
От камина до безмолвной портьеры.

О, если бы сердце ответом не укололось,
Ведь вы ждали же, что хоть немного потеплеет.
Укутывает тишина, укутала ваш голос,
Лишь ваше фишю несогласие в углу белеет.

Это радость безмолвия. Вечер — истасканный модник —
Разве можно слишком усталым взором бороться?
Все будет, как было, и завтра похоже на сегодня.
И топорщится завтра, как сегодня, уродцем.

Осенней улицы всхлипы вы
Сердцем ловили, сырость лаская.
Фольгу окон кофейни Филиппова
Блестит брызги асфальтом Тверская.

Дымные взоры рекламы теребят.
Ах, восторга не надо, не надо…
Золотые пуговицы рвали на небе
Звезды, брошенные вашим взглядом.

И вы скользили, единственная, по улице,
Брызгая взором в синюю мглу,
А там, где сумрак, как ваши взоры, тюлится,
За вами следила секунда на углу.

И где обрушились зданья в провалы
Минутной горечи и сердца пустого,
Вам нагло в глаза расхохоталась
Улыбка красная рекламы Шустова.