Владимир Набоков - Полюс

Двенадцать миль всего, — а надо ждать…
Какая буря!.. Рыщет, рвет… Все пишешь,
Хозяин?

Надо же…
Сегодня сорок
четыре дня, как с полюса обратно
идем мы, и сегодня пятый день,
как эта буря держит нас в палатке
без пищи{2}…

Ох…

Проснулся? Как себя
ты чувствуешь?

Да ничего… Занятно…
Я словно на две части разделен:
одна — я сам — сильна, ясна; другая —
цинга — все хочет спать… Такая соня…

Воды тебе не надо?

Нет, — спасибо…
И вот еще: мне как-то в детстве снилось, —
запомнилось — что ноги у меня, —
как посмотрел я, — превратились в ноги
слона.

Теперь мой сон сбылся, пожалуй.
А Кингсли — как?

Плох, кажется… Он бредил,
теперь — затих.

Когда мы все вернемся, —
устроим мы такой, такой обед, —
с индейкою, — а главное, с речами,
речами…

Знаем, — за индейку сам
сойдешь, когда напьешься хорошенько?
А, Джонсон?..
Спит уже…

Но ты подумай, —
двенадцать миль до берега, до бухты,
где ждет, склонив седые мачты набок,
корабль наш… между синих льдин! Так ясно
его я вижу!..

Что же делать, Флэминг…
Не повезло нам. Вот и все…

И только
двенадцать миль!..
Хозяин, — я не знаю —
как думаешь — когда б утихла буря,
могли бы мы, таща больных на санках,
дойти?{3}..

Едва ли…

Так. А если б… Если б
их не было?

Оставим это… Мало ль,
что можно допустить…
Друг, посмотри-ка,
который час.

Ты прав, Хозяин… Шесть
минут второго…

Что же, мы до ночи
продержимся… Ты понимаешь, Флэминг,
ведь ищут нас, пошли навстречу с моря, —
и, может быть, наткнутся… А покамест
давай-ка спать… Так будет легче…

Нет, —
спать не хочу.

Тогда меня разбудишь —
так — через час. Не то могу скользнуть…
скользнуть… ну, понимаешь…

Есть, Хозяин.

Все трое спят… Им хорошо… Кому же
я объясню, что крепок я и жаден,
что проглотить я мог бы не двенадцать,
а сотни миль, — так жизнь во мне упорна.
От голода, от ветра ледяного
во мне все силы собрались в одну
горячую тугую точку… Точка
такая может все на свете…

Джонсон,
ты что? Помочь?

Я сам — не беспокойся…
Я, Флэминг, выхожу…

Куда же ты?..

Так, — поглядеть хочу я, не видать ли
чего-нибудь. Я, может быть, пробуду
довольно долго{4}…

Ты — смотри — в метели
не заблудись…
Ушел… Вот чудо: может
еще ходить, хоть ноги у него
гниют…

Какая буря! Вот палатка
дрожит от снегового гула…

Джесси,
моя любовь, — как хорошо… Мы полюс
видали, я привез тебе пингвина.
Ты, Джесси, посмотри, какой он гла…
гла… гладенький… и ковыляет… Джесси,
ты жимолость{5}…

Счастливец… Никого-то
нет у меня, о ком бы мог я бредить…
У капитана в Лондоне жена,
сын маленький{6}. У Кингсли — вот — невеста,
почти вдова… У Джонсона — не знаю,
мать, кажется{7}… Вот глупый, — вздумал тоже
пойти гулять. Смешной он, право, — Джонсон.
Жизнь для него — смесь подвига и шутки,
не знает он сомнений, и пряма
душа его, как тень столба на ровном
снегу… Счастливец… Я же трус, должно быть:
меня влекла опасность, — но ведь так же
и женщин пропасти влекут. Неладно
я прожил жизнь… Юнгой был, водолазом;
метал гарпун в неслыханных морях.
О, эти годы плаваний, скитаний,
томлений!.. Мало жизнь мне подарила
Ночей спокойных, дней благих… И все же…

Поддай! Поддай! Так! Молодец! Скорее!
Бей! Не зевай! По голу!.. Отче наш,
иже еси…

…и все же нестерпимо
жить хочется… Да, — гнаться за мячом,
за женщиной, за солнцем, — или проще —
есть, много есть, — рвать, рвать сардинок жирных
из золотого масла, из жестянки…
Жить хочется до бешенства, до боли —
жить как-нибудь…

Что, что случилось? Кто там?
Что случилось?

Ничего, Хозяин.
Спокойно все… Вот только Кингсли бредит…

Ох…
Мне снился сон какой-то, светлый, страшный.
Где Джонсон?

Вышел… Посмотреть хотел он,
не видно ли спасенья.

Как давно?

Минут уж двадцать…

Флэминг! — что ж ты, право,
не надо было выпускать его…
Но впрочем… Помоги мне встать, скорей,
скорей… Мы выйдем…

Я, Хозяин, думал…

Нет, ты не виноват.
Ух, снегу сколько!

Ты не толкай — сам знаю — брось — не нужно
меня толкать…

Хозяин, Флэминг, Джонсон!
Хозяин!..
Никого… А! Понимаю,
втроем ушли. Им, верно, показалось,
что я уж мертв… Оставили меня,
пустились в путь…
Нет, это шутка! Стойте,
вернитесь же… Хочу я вам сказать…
хочу я вам… А! Вот что значит смерть:
стеклянный вход… вода… вода… все ясно…

Вот глупо — не могу ступать.
Спасибо…
Но все равно. Мы Джонсона едва ли
могли б найти… Ты понял, что он сделал?

Конечно… Ослабел, упал; бессильный,
Звал, может быть… Все это очень страшно…

Нет, — он не звал. Ему лишь показалось,
что он — больной — мешает остальным, —
и вот ушел… Так это было просто
и доблестно… Мешок мой словно камень —
не натянуть…

Хозяин! Плохо! Кингсли
скончался… Посмотри…

Мой бедный Эрик!
Зачем я взял его с собой? Средь нас
он младший был… Как он заплакал, — помнишь, —
когда на полюсе нашли мы флаг
норвежский… Тело можно тут оставить, —
не трогай…