Расул Гамзатов - Целую женские руки

Целую, низко голову склоня,
Я миллионы женских рук любимых.
Их десять добрых пальцев для меня
Как десять перьев крыльев лебединых.

Я знаю эти руки с детских лет.
Я уставал — они не уставали.
И, маленькие, свой великий след
Они всегда и всюду оставляли.

Продернув нитку в тонкую иглу,
Все порванное в нашем мире сшили.
Потом столы накрыли.
                                 И к столу
Они всю Землю в гости пригласили.

Они для миллионов хлеб пекли.
Я полюбил их хлебный запах с детства.
Во мне, как в очаге, огонь зажгли
Те руки, перепачканные тестом.

Чтобы Земля всегда была чиста,
Они слезой с нее смывают пятна.
Так живописец с чистого холста
Фальшивый штрих стирает аккуратно.

Им нужно травы сметывать в стога,
Им нужно собирать цветы в букеты,
Так строится бессмертная строка
Из слов привычных под пером поэта.

Как пчелы в соты собирают мед,
Так эти руки счастье собирают.
Земля! Не потому ли каждый год
В тебе так много новизны бывает?

Когда приходит трезвостью беда,
Когда приходит радость, опьяняя,
Я эти руки женские всегда
Целую, низко голову склоняя.

Я знаю эти руки.
                         Сколько гроз
Осилили, не сильные, родные…
Их сковывал петрищевский мороз,
Отогревали их
                       костры лесные.

У смерти отвоевывая нас,
Дрожа от напряженья и бессилья,
Они, как новорожденных, не раз,
Запеленав, из боя выносили.

А позже, запеленаты в бинты,
Тяжелых слез ни от кого не пряча,
Вернувшись из смертельной темноты,
Мы узнавали их на лбу горячем.

В них тает снег и теплится огонь,
Дожди звенят и припекает солнце,
И стонет скрипка, и поет гармонь,
И бубен заразительно смеется.

Они бегут по клавишам.
                                    И вдруг
Я замираю, восхищеньем скован:
По властному веленью этих рук
Во мне самом рождается Бетховен.

Мир обступил меня со всех сторон,
Лишь на мгновенье задержав вращенье,
И, как воспоминанье, древен он,
И юн, как наступившее свершенье.

Они бегут по клавишам.
                                    И вот
Воскресло все, что память накопила…
Мне мама колыбельную поет,
Отец сидит в раздумье у камина,

И дождь в горах, и вечный шум речной,
И каждое прощанье и прощенье,
И я, от свадьб и похорон хмельной,
Жду журавлей залетных возвращенья,

Вот вышли наши женщины плясать.
О, крылья гордой лебединой стаи!
Боясь свою степенность расплескать,
Не пляшут — плавают, не пляшут, а летают.

Пожалуй, с незапамятных времен
Принц ищет в лебеди приметы милой,
И мавры убивают Дездемон
Уже давно во всех театрах мира.

И Золушки находят башмачки,
Повсюду алчность побеждая злую.
Целую жесткость нежной их руки
И нежность мужественных рук целую.

Целую, словно землю.
                                  Ведь они
Мир в маленьких своих ладонях держат.
И чем трудней и пасмурнее дни,
Тем эти руки и сильней и тверже.

Мир — с горечью и радостью его,
С лохмотьями и праздничной обновой,
С морозами и таяньем снегов,
Со страхами перед войною новой.

Вложил я сердце с юношеских лет
В любимые и бережные руки.
Не будет этих рук — и сердца нет,
Меня не будет, если нет подруги.

И если ослабеют пальцы вдруг
И сердце упадет подбитой птицей,
Тогда сомкнется темнота вокруг,
Тогда сомкнутся навсегда ресницы.

Но силы не покинули меня.
Пока пишу, пока дышу — живу я,
Повсюду, низко голову склоня,
Я эти руки женские целую.

В Москве далекой был рожден поэт
И назван именем обычным — Саша.
Ах, няня! С первых дней и с первых лет
Его для нас растили руки ваши.

В моих горах певец любви Махмуд
Пел песни вдохновения и муки.
Марьям! Как много радостных минут
Ему твои всегда давали руки.

Теперь любое имя назови —
Оно уже не будет одиноко:
О, руки на плечах у Низами,
О, руки, обнимающие Блока!

Когда угас сердечный стук в груди,
Смерть подошла и встала в изголовье,
Тебя, мой незабвенный Эффенди,
Они пытались оживить любовью.

Когда на ветках творчества апрель
Рождал большого вдохновенья листья,
Из этих рук брал краски Рафаэль,
И эти руки отмывали кисти.

Не сетуя, не плача, не крича
И все по-матерински понимая,
Они сжимали плечи Ильича,
Его перед разлукой обнимая.

Они всплеснули скорбно.
                                     А потом
Затихли, словно ветви перед бурей.
И ленинское штопали пальто,
Пробитое эсеровскою пулей.

Они не могут отдохнуть ни дня,
Неся Земле свою любовь живую.
И снова, низко голову склоня,
Я эти руки женские целую.

Я помню, как, теряя интерес
К затеям и заботам старших братьев,
По зову рук далекой Долорес
Хотел в ее Испанию бежать я.

Большие, как у матери моей,
Правдивые, не знающие позы,
И молча хоронили сыновей,
И так же молча вытирали слезы.

Сплетались баритоны и басы:
«Но пассаран!» — как новой жизни символ.
Когда от пули падали бойцы,
Ей каждый сильный становился сыном.

Я помню, в сакле на меня смотрел
С газетного портрета Белоянис,
Как будто много досказать хотел,
Но вдруг умолк, чему-то удивляясь.

С рассветом он шагнет на эшафот,
Ведь приговор уже подписан дикий.
Но женщина цветы ему несет —
Прекрасные, как Греция, гвоздики.

Он улыбнулся,
                     тысячи гвоздик
В последний раз увидев на рассвете.
И до сих пор, свободен и велик,
Он по Земле идет, смеясь над смертью.

Я помню Густу.
                       Помню, как она
В одном рукопожатии коротком
Поведала, как ночь была черна
И холодна тюремная решетка.

Там, за решеткой, самый верный друг,
С любовью в сердце и петлей на шее,
Хранил в ладонях нежность этих рук,
Чтоб, если можно, стать еще сильнее.

Глаза не устают.
                        Но во сто крат
Яснее вижу наболевшим сердцем,
Как руки женщин Лидице кричат
И как в печах сжигает их Освенцим.

Я руки возвожу на пьедестал.
…У черных женщин — белые ладони.
По ним я горе Африки читал,
Заржавленных цепей узнал я стоны.

И, повинуясь сердцу своему,
Задумавшись об их тяжелой доле,
Спросил у негритянки:
                                 «Почему
У черных женщин белые ладони?»

Мне протянув две маленьких руки,
Пробила словом грудь мою навылет:
«Нам ненависть сжимает кулаки,
Ладони солнца никогда не видят!»

Святые руки матерей моих,
Засеявшие жизненное поле…
Я различаю трепетно на них
Мужские, грубоватые мозоли.

Ладони их как небо надо мной,
Их пальцы могут Землю сдвинуть с места.
Они обнять могли бы шар земной,
Когда бы встали в общий круг все вместе.

И если вдруг надвинется гроза,
Забьется птицей в снасти корабельной,
Раскинув сердце, словно паруса,
Я к вам плыву, земные королевы!

Земля — наш дом.
                         И всем я вам сосед —
Француженке, кубинке, кореянке.
Я столько ваших узнаю примет
В прекрасной и застенчивой горянке.

Как знамя, ваши руки для меня!
И словно на рассвете в бой иду я,
Опять, седую голову склоня,
Я эти руки женские целую.