Евгений Татарский - Записки кинорежиссера о многих и немного о себе
Я говорю:
– Но она член компартии Франции!
– Нет, нет, не хочу…
С Мариной у меня разговора не было, а когда Володя спросил, я ему сказал, что вот так и так…
– Жалко!
Мне тоже было жалко.
Пока Володя снимался, Марина читала, но в десять вечера она закрывала томик Чехова. И спрашивала:
– Женя, нельзя ли попросить машину до гостиницы?
– Марина, что вы так рано уезжаете?
А съемка была до двенадцати.
– Женя, я же актриса, мне нужно хорошо выглядеть…
Я это говорю в назидание нашим актрисам, которые могут себе позволить сидеть в гостях до двенадцати, пить водочку или еще какие-нибудь напитки, а потом жаловаться на судьбу, что плохо выглядят и их мало снимают. А Марина Влади уже была звездой французского кино, но в десять вечера ехала домой. Здесь ее любимый снимался, она наслаждалась и упивалась тем, как он играет, всем съемочным процессом… но в десять часов вечера она должна была уехать в гостиницу, чтобы в одиннадцать лечь спать, потому что она актриса и должна хорошо выглядеть!
Высоцкому нравилось сниматься у Хейфица. Однажды он мне признался:
– Женька, знаешь, я к Хейфицу пойду на любой эпизодик… Не надо даже роли! Вот предложит мне эпизод, я буду сниматься!
– Чего так? – спрашиваю.
– Ты знаешь, – говорит, – я на всю жизнь запомнил утверждение моего костюма. Ты помнишь?
– Утверждение как утверждение…
– Ты помнишь, кто был тогда?
Я начал перечислять:
– Был Хейфиц, Маранджян, Каплан, я, художник по костюмам и кто-то из ассистентов.
– И вот, – говорит он, – я стою в костюме, и такая делегация приходит утверждать костюм. Я уж не помню, кто что сказал, я только помню, что Хейфиц сказал: «Все хорошо, мы утверждаем этот костюм, только запомните, что на сюртуке последняя пуговица должна держаться на одной нитке, на одной, подчеркиваю! И болтаться! Чтобы это характеризовало холостяка!»
Вот Хейфиц какой молодец! И молодец Володя, который отметил и запомнил это!
Потом он смеялся:
– Я никогда не знал, что можно так утверждать костюм. Я ведь в основном на Одесской киностудии снимался, а там как – в чем приехал, в том и снимаешься!
Был еще один очень показательный момент с Высоцким.
Как-то в Евпатории мы снимали на улочке под стенами рыбзавода. Все сотрудники рыбзавода в белых халатах высунулись в окна и сверху смотрели на съемку, а в съемке были заняты Высоцкий, Даль и Папанов. Когда съемка закончилась, вышли девочки и мальчики с ящиками. В одном ящике – копченая кефаль, в другом – копченая скумбрия. Они подошли к Высоцкому и сказали:
– Это вам, Владимир Семенович!
Надо сказать, что Папанов болезненно воспринял это: «Владимир Семенович – это вам!»
А Володя сказал нам:
– Возьмите это с собой на Кавказ!
– Ты чего, Володя?
– Берите, берите, я пару рыбок возьму!
Он из ящика с кефалью взял две рыбки, и все.
– А это вы с собой!
– А нам куда?
– Я к вам приеду, вместе будем закусывать! Забирай!
И мы действительно взяли это в Пицунду, куда переехали для продолжения съемок.
– Вы снимайтесь, мы вас озвучим!
На роль дьякона тоже долго искали актера. У Хейфица была проблема с этим дьяконом, а потом он «влюбился» в Корольчука:
– Хочу Корольчука! – и все.
А Корольчука забрали в армию. Но Хейфиц зациклился. Да и мы, собственно, понимали, скольких это стоило мучений – найти артиста на роль дьякона, так что искать заново кого-то… И уже начали снимать. Что делать?
Тут я вспоминаю про своего товарища – Натана Печатникова, который работал директором фильма «Блокада», и у него были крупные связи с военными.
Я говорю ему:
– Вот такая вот история, можешь помочь?
– Я думаю, что да!
Потом позвонил, сказал:
– Корольчук будет служить на Дворцовой площади!
Там что-то с внутренними войсками связано. Многие артисты так служили, а он был артистом театра имени Комиссаржевской, только закончил институт. И его забрали туда служить.
Я присутствовал при разговоре Натана с адъютантом командующего внутренними войсками, в ведомстве которого служил Корольчук. Мы договорились, что режиссер фильма «Плохой хороший человек» Евгений Татарский может звонить вот этому адъютанту, и что по звонку Татарского солдата Корольчука будут отпускать на съемки.
Все было хорошо. Снимали в Ленинграде, потом была натура, и его нужно было уже на несколько дней забирать, но все работало безупречно, машина была отлажена: звонок – Корольчука отдают в распоряжение кинорежиссера Татарского.
Закончилась эта история тем, что, когда мы заканчивали снимать, позвонил Корольчук и сказал:
– Евгений Маркович, у вас так все хорошо получалось, может, вы меня и демобилизуете?
А он уже там год отслужил.
– Ну, черт с тобой!
Я позвонил адъютанту, и он организовал Корольчуку дембель. Корольчук окунулся в свою работу в театре Комиссаржевской. А когда нужно было озвучиванием заниматься, помощники позвонили Корольчуку и пригласили на озвучивание.
Он сказал:
– Я не могу, меня Агамирзян не отпускает!
Я звоню Корольчуку:
– Ты чего, подлюка? В чем дело? Если б я знал, что ты будешь так разговаривать, ты бы у меня служил до 12 ночи 31 декабря. Мне было бы это сделать проще, чем демобилизовать тебя! Ты что?
– Я не могу, Евгений Маркович! Меня демобилизовали, я в театре… а здесь не отпускают.
Короче говоря, Высоцкий приезжает на озвучивание, Даль приезжает, Папанов… а Корольчука нет. Пришлось одну и ту же сцену дважды переозвучивать: сначала тех, кто был, а потом уже дописывали Корольчука… Но вскоре выяснилось, что он категорически не умеет смеяться, а роль дьякона строилась на хохоте, на смехе, он все время заливался и смеялся. А Корольчук не мог!
Пришлось эти сцены доозвучивать. Это делал артист «Студии киноактера» Гелий Сысоев. У него была, кстати, замечательная шутка: Сысоев говорил коллегам, которые снимались:
– Вы снимайтесь, мы вас озвучи́м!
Не озву́чим, а озвучи́м! И он с успехом хохотал за Корольчука!
Как Даль Чечельницкого обманул
Как-то ко мне подошел мой коллега, Юра Чечельницкий, и попросил взять его вторым сорежиссером:
– Женя, мне ничего не надо, только зарплату: естественно, никаких постановочных, ничего! Я просто голодаю! Мне нужно работать!
Я пошел навстречу. Я был вторым режиссером Хейфица, и очень многие вопросы на «Ленфильме» решались просто. Я мог ногой открывать двери всех кабинетов, кроме кабинета директора киностудии, так как я был не собственно Женя Татарский, а я был второй режиссер Иосифа Ефимовича Хейфица, народного артиста СССР, Героя социалистического труда, Первого секретаря Союза кинематографистов Ленинграда!
Решили этот вопрос, Юру прикрепили к картине сорежиссером.
Как-то ему было поручено отправлять Даля из Ленинграда, следить, чтоб он сел в самолет.
Мы снимали в Пицунде, а жена Олега – Лиза Даль – ездила его встречать в аэропорт Сухуми.
Юра звонил ей:
– Даль отправлен! – Лиза садилась в машину и отправлялась в Сухумский аэропорт. Пока самолет летел 3–3,5 часа, Лиза доезжала до Сухуми и ждала там Олега.
А однажды она вернулась одна.
– Как? Что?
– Он не прилетел!
– Как не прилетел?
– Его не было!
Я говорю:
– Ты была в самолете?
– Была.
– Ты посмотрела за креслами, везде?
– Посмотрела.
– Я не могу Юрке не верить, это его хлеб! Понимаешь, если Даль отправлен, значит – отправлен!
Съемка была сорвана! От меня зависело, как это подать Хейфицу, чтобы это было незаметно, а чтобы Даль никого не подвел, мы доснимали какие-то хвостики…
А на следующий день, или через день, прилетел Даль и говорит:
– Женюра, рассказать тебе, как я удрал из самолета?
– Ну, расскажи!
– Он меня, твой этот противный, посадил в самолет…
…Аэропорт в Ленинграде недалеко от площади Победы. А на площади Победы стоят два дома-близнеца, и в одном из них живет некто Даша Приставка. В ее однокомнатной квартире сидел Даль, сидел Конецкий и кто-то еще сидел, и сильно выпивали. И вот Далю надо улетать. А Даша – женщина строгая, она была завучем английской школы, говорит:
– Тебе надо лететь!
Вызвали такси. Привезли его в аэропорт. Там он попал в лапы Чечельницкого и оказался в самолете. Когда Юрка уходил, трап уже отъезжал. Олег мне рассказывал:
– Тоска зеленая! Они выпивают там, а я в самолете и должен лететь! Я к летчикам пошел и говорю, что мне надо трап срочно! Ребята свистнули, сказали в микрофон что-то такое, и трап снова подали!
И сияющий радостный Олег мне заявил, что вот таким образом он убежал из самолета и снова попал в однокомнатную квартиру Даши.
Вдали от жен, от детей…
В Пицунде снимали долго и нудно сцену дуэли. Там был световой режим. Лил дождь, а нужно было солнце. Я помню, это продолжалось не один день и не семь дней, а гораздо дольше. Сниматься должны были Высоцкий и Даль.
Ну вот, как будто бы все сошлось по погоде, и можно снимать. А героев нет. Но хотя бы второстепенных персонажей можно снять. Доктора Устимовича играл телевизионный режиссер детской редакции Ленинградского телевидения Герман Лупекин. А два артиста «Студии киноактера» Игорь Ефимов и Павел Кошлаков играли секундантов.
