Фаина Раневская - Крымские каникулы. Дневник юной актрисы
Не могу представить, что бы я делала без моего доброго ангела.
18 июня 1918 года. ЕвпаторияИстория с двумя тысячами на покрытие городских расходов имела неожиданное и нехорошее продолжение. То ли местным властям показалось, что Е-Б. слишком легко расстался с деньгами, то ли их аппетиты растут соразмерно росту цен, но они потребовали от Е-Б. внести еще три тысячи. Иначе, как было сказано, спектакли будут прекращены по какой-нибудь причине, которую при желании найти нетрудно. Е-Б. в ярости, мы все в недоумении и растерянности. Павла Леонтьевна ходила к городскому голове и сумела (она все умеет) убедить его в том, чтобы он оставил нашу труппу в покое. Главным ее доводом был тот, что мы своими спектаклями поднимаем настроение горожан, дарим радость, помогающую забыть ужасы, пережитые в недавнем прошлом. Обаяние Павлы Леонтьевны огромно, словно океан. Голова утонул в этом океане и приказал оставить нас в покое. Но Е-Б. продолжает пребывать во взвинченном состоянии, да и сама Павла Леонтьевна то и дело вспоминает пословицу: «жалует царь, да не милует псарь». Они опасаются, что, несмотря на распоряжение своего начальника, местные чиновники начнут нам всячески досаждать. «Почему?» – удивилась я. «В назидание другим, чтобы охотней давали им деньги», – объяснила Павла Леонтьевна. Временами она иронизирует над моей житейской неопытностью. Говорит, что я совершенно не похожа на купеческую дочь. Купеческие дочери хваткие, ушлые, им пальца в рот не клади, а я похожа на наивную институтку. Тата выражается проще. «Вы, Фаина, совсем не похожи на еврейку. Покупаете не торгуясь, соглашаетесь не думая», – говорит она. «Соглашаетесь не думая» – это относительно того, что если кто-то просит моей помощи, то я забываю о своих делах и бегу помогать. Что же касается моего неумения торговаться, то тут добрая Тата сильно ошибается. Торгуюсь я так, что небесам жарко становится. Я же литвачка, а известно, что литвакам пальца в рот не клади. Но мне неловко торговаться. Город маленький, множество людей видело меня на сцене в образе романтической героини. И каково им будет наблюдать за тем, как я торгуюсь, покупая рыбу или картошку? Мой образ сразу же померкнет. Я знаю, о чем говорю, потому что сама пережила нечто подобное в Москве, когда Е. Г. ввела меня в тамошнее актерское общество. Мне, бредившей театром, все актеры казались небожителями, какими-то особенными существами, отличавшимися от простых смертных. Мне представлялось, будто они разговаривают между собой исключительно на возвышенные темы и в жизни ведут себя точно так же, как и на сцене. Сейчас я смеюсь над своей тогдашней наивностью. Актеры – такие же люди, как и все, и ничто человеческое им не чуждо. Возвышенным существом актер становится только на сцене. Но я хорошо помню, сколь сильное потрясение я пережила, обнаружив, что актеры ведут себя за столом точно так же, как и гости моего отца. Рассказывают глупые анекдоты, говорят пошлости, могут выпить лишнего. Было такое чувство, словно кто-то сорвал с актеров волшебное покрывало… Не хочу, чтобы с меня тоже срывали это покрывало. Решила, что буду возвышенной, отстраненной от нудных житейских мелочей. Что такое сэкономленный полтинник, в конце концов? Счастья на него я все равно не куплю. Все равно он утечет у меня сквозь пальцы, потому что я ужасно непрактичная, хоть и умею торговаться. Про таких, как я, говорят: ветром ей приносит и с дымом уходит.
Видимо, нам вскоре придется покинуть Евпаторию. Жаль, я уже успела привыкнуть к ней. Если бы меня попросили назвать ее одним словом, я бы выбрала слово «уютная». Евпатория – уютный город. Мой родной Таганрог не такой. Он пыльный, шумный, суетливый. А здесь все иначе. Уют и томная нега. Павле Леонтьевне Евпатория тоже нравится. Она сказала, что хотела бы дожить здесь свой век. Я бы тоже не отказалась. Уже начала репетировать прощание с Евпаторией. Хожу по берегу и декламирую: «Прощай, свободная стихия, в последний раз передо мной ты катишь волны голубые и блещешь гордою красой!»[35] Гулять по берегу приятно, но и страшно. Море может выбросить к ногам тела несчастных, которых сбросили с корабля несколько месяцев назад. Эти ужасные подарки море преподносит регулярно, поэтому в шторм я предпочитаю любоваться им издалека.
Вероятней всего, мы переберемся в Симферополь. Павла Леонтьевна, как мне кажется, совсем не расстраивается по поводу предстоящего отъезда. Говорит, что здесь мы все равно не остались бы надолго. Она права. Сборы падают, и былых аншлагов уже нет. На Симферополь все возлагают большие надежды. Все-таки это губернский город, а сейчас так и вовсе столица Крыма. «Столичный город», на мой взгляд, звучит презентабельнее, чем «губернский». Павла Леонтьевна сожалеет о том, что мы вряд ли сможем осенью вернуться в Ростов. Жаль лишаться зимнего сезона в таком городе, как Ростов, тем более что и договор на него давно подписан, но что поделать? Пурим[36] не каждый день. В детстве мне приходилось бывать в Симферополе, и впечатления о нем сохранились самые приятные. «Какой веселый город!» – радовалась я на потеху своей чопорной сестре. Разница в возрасте у нас с сестрой небольшая, но мне всегда казалось, что сестра старше меня по меньшей мере лет на десять. Она и в детстве была не ребенком, а маленькой женщиной, рассудительной, сдержанной, чинной. В прошлом году Симферополь мне совершенно не понравился, но причина была не в нем, а во мне. Я оказалась там проездом, одна, почти без денег, в полном смятении. Одна антреприза умерла голодной смертью, другая развалилась, когда антрепренер сбежал, прихватив с собой кассу. Какое тут может быть настроение? Мир виделся мне в мрачных красках. Я проклинала подлого С. Ф.[37], который оставил меня и моих товарищей без денег. Причем использовала еврейские проклятия, самые страшные. Позже смеялась. Какой смысл желать С. Ф., чтобы его брюки протерлись до дыр от шивы[38], если он не еврей? Я далека от того, чтобы идеализировать людей, но до его бегства я и предположить не могла, что антрепренер может обокрасть свою труппу. Как можно? Ведь такой поступок означает гибель репутации. Ни один актер не станет иметь дела с таким антрепренером. С. Ф. преподал мне суровый урок.
Я уверена, что на этот раз мои впечатления от Симферополя будут теми же, что и в детстве. Я еду туда не одна. К тому же, при всех недостатках Е-Б., в его честности можно не сомневаться. Я давно заметила, что люди с неприятным характером обычно оказываются честными, а все мошенники производят приятное впечатление. Мошенникам нужно вызывать доверие у окружающих, вот они и стараются. Мне надо учиться отличать притворное дружелюбие от истинного. Я ужасно доверчива, потому что мне хочется находить в людях только хорошее.
20 июня 1918 года. ЕвпаторияРешено – мы перебираемся в Симферополь. Даем прощальные спектакли и запасаемся вяленой рыбой в дорогу. Снова аншлаг, несмотря на то что Е-Б. поднял цену на билеты. Мне кажется, что нас здесь полюбили. С удовольствием думаю о том, что когда-нибудь вернусь сюда с большой колодой (выражение С. И.) ролей и в зале будут говорить: «Узнаете? Это та самая, которая играла итальянскую певичку, как ее… кажется, Маргарита…» Павла Леонтьевна в шутку называет Евпаторию «Дебюторией», намекая на мой удачный (ах, не сглазить бы) дебют.
Чревовещание я освоила в совершенстве. Даже лаять научилась. С. И. находит, что у меня сильная диафрагма. Развлекаю Ирочку во время прогулок. Вдруг начинаю лаять в людном месте. Люди шарахаются и смотрят под ноги в поисках собаки. Ирочка радуется. Когда она смеется, то становится как две капли воды похожа на свою мать. В ней чудесным образом уживаются детская непосредственность и взрослая практичность. Подозреваю, что практичность выработалась во время походов за покупками с Татой.
2 июля 1918 года. СимферопольМы в Симферополе. Поселились в ужасных номерах, грязных, пропахших, да в придачу с клопами. Мне при виде этой роскоши вспомнилась наша таганрогская гостиница «Бристоль». Небо и земля! Местные номера тоже держит армянин, но ему далеко до Багдасаровых[39]. К сожалению, приходится довольствоваться тем, что есть. Город переполнен беженцами, заняты все углы. Кажется, что здесь собралась вся Россия. Я сама не успела и шагу ступить, как встретила Л. И., знакомую мне по Малаховке[40]. Л. И. со слезами рассказывала, как они с сестрой добирались из Москвы до Крыма. В сравнении с тем, что пришлось пережить им, мои собственные переживания уже не кажутся мне страшными. Возможно, что дело в разнице характеров. Я стараюсь придать плохому образ комического. Даже из истории с моим несостоявшимся расстрелом сделала анекдот. Опустив ненужные подробности, сосредоточила внимание на том, что именно я кричала солдатам. Рассказываю выразительно, слушатели умирают со смеху. Интересный нюанс – чем больше я об этом рассказываю, тем легче мне это дается. Пережитый ужас, засевший где-то внутри, постепенно превращается в анекдот. Л. И. не такая. Рассыпанная пудра для нее трагедия, а прыщик на носу означает конец жизни. Разумеется, все тяготы жизни в ее изложении выглядят чрезмерными. Л. И. сказала, что они с сестрой живут на то, что им удалось привезти с собой. Не знаю, откуда у них могут быть драгоценности, если в Малаховке Л. И. ходила в штопаных чулках и питалась пирожками с кашей да требухой. Beauté provocante[41] Л. И. дает почву для подозрений, но я сделала вид, что верю ей. Когда я счастлива, мне хочется, чтобы все вокруг тоже были счастливы, поэтому я предложила Л. И. замолвить за нее словечко. Мне так приятно было бы оказать кому-то протекцию. Приятно делать добрые дела, и кроме того, я считаю своим долгом помогать людям, ведь мне тоже многие помогали, начиная с Е. Г. и заканчивая моей дорогой Павлой Леонтьевной. Чуть ли не ежедневно с огромной признательностью вспоминаю великую С.[42] Встреча с ней была для меня благословением. С. дала мне надежду в тот самый миг, когда надежда была для меня важнее всего. Я собиралась возвращаться домой, простившись со своей мечтой. Билета еще не купила, но уже думала о том, что скажу отцу.
