Михаил Вострышев - Людмила Целиковская. Долгий свет звезды
Даже Юрия Петровича, перед которым все трепетали, она не боялась. В то время он для нас был кумиром, никто и слова против него не смел сказать, а она разговаривала с ним на равных, чем часто приводила его в недоумение.
Однажды она на каком-то обсуждении до того рассердилась на слова Любимова, что громко заявила:
– Юра, ты дурак.
Мы затихли, испугались.
– Ну, по-моему, это громко сказано, – поглядев на нас, решила разрядить обстановку Людмила Васильевна. – Юра, ты гений.
Я видела ее по отношению к Юрию Петровичу и другой, смиренной. Я не могла понять, что происходит. Но так распорядилось время, она наконец приняла его как личность и талантливого режиссера.
Мне кажется, что Юрий Петрович ее побаивался, побаивался ее независимых суждений, ее ума и прямолинейности.
– Нет, Юра, – говорила она, – это не пойдет, нужно по-другому.
Всегда, когда Людмила Васильевна приходила в наш театр, Юрий Петрович был взвинчен и его нервное состояние передавалось нам.
Любимов и Целиковская – непримиримые любовники, они перегорели от сильной любви друг к другу. Но напоследок она его больше любила, чем вначале, становилась все тише и тише, как Катерина в «Укрощении строптивой». А он до конца оставался Петруччо. Все завидовали их большой любви. Но финал оказался плачевным.
– Нужно уметь быть терпимой, Зина, к неожиданным уколам жизни, – говорила Людмила Васильевна. – Нужно уметь перестраиваться, уметь замечать свой возраст. Терпение, терпение и терпение. И еще нужно уметь радоваться даже малому. Наша профессия жестокая, но всякий раз надо радоваться, что ты опять выходишь на сцену.
Людмила Васильевна сыграла немалую роль и в том, что наш театр получил помещение на Таганке. В каждом спектакле первых десяти лет нашего существования есть немалая доля труда и таланта Целиковской. Если бы не она, может быть, и Театр на Таганке никогда бы не появился.
Расцвет Театра на Таганке
Около двадцати лет прожили вместе Людмила Целиковская и Юрий Любимов. Для нее это было последнее замужество, он же в 1978 году женился вновь, но теперь выбрал не ровесницу, а женщину на тридцать лет младше себя.
Два десятилетия, прожитые вместе этими двумя талантливыми людьми, – это годы новых творческих открытий, годы становления и расцвета Театра на Таганке, который создавался не только на сцене, но и в квартире Целиковской, где почти ежедневно собирались писатели, режиссеры, актеры, ученые и под шампанское и пироги Люсиной мамы создавали неповторимый репертуар.
Обычно в конце шестидесятых и в семидесятых годах интеллигенция замыкалась в небольших кружках друзей, собиравшихся как для обсуждения литературных новинок и театральных премьер, так и дебатов по политическим вопросам. Кто побогаче, рассаживались в гостиной с коньяком и фруктами, кто победнее – на кухне с портвейном и вареной колбасой. Но разговор везде крутился вокруг излюбленной темы: куда катится Советский Союз?
Рассказывали политические анекдоты, обсуждали последние публикации журнала «Новый мир», обменивались запрещенными в СССР книгами, тайком привезенными из-за границы.
Много читали вслух. Отрывки из «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына, воображаемый разговор Михаила Булгакова со Сталиным из «Книги скитаний» Константина Паустовского, «Реквием» Анны Ахматовой, стенограмму суда над Иосифом Бродским, письма в ЦК КПСС известных деятелей науки и культуры, недовольных порочной стратегией и тактикой государства.
«Кухонным диссидентством» занимались главным образом физики, математики, молодые, еще не пригретые властью литераторы. За столом в квартире Целиковской вряд ли было возможно подобное: муж, являясь главным режиссером популярного театра, не мог диссидентствовать втайне от властей – его тут же погнали бы с работы, чего не могли сделать с талантливым ученым. Собирались за столом у Целиковской в эти годы люди, своим пером или талантом актера способствовавшие расцвету Театра на Таганке. Многие из них становились авторами спектаклей, превращенных неуемной фантазией Юрия Любимова в злободневную феерию. Среди них Андрей Вознесенский («Антимиры»), Евгений Евтушенко («Под кожей статуи Свободы»), Григорий Бакланов («Пристегните ремни»), Юрий Трифонов («Обмен»), Борис Можаев («Живой» – спектакль, поставленный и запрещенный в 1968 году).
Часто и, как всегда, неожиданно появлялся Владимир Высоцкий, которого Целиковская любила, но и отчитывала, когда известный бард выпивал. В ее доме он впервые исполнил свою знаменитую песню «Я не люблю»:
…Когда я вижу сломанные крылья —
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье,
И мне не жаль распятого Христа.
– Володя! – возмутился Борис Можаев из-за последней строчки этого четверостишия. – Как ты можешь сочинять такое? Неужто ты махровый атеист?
Высоцкий смутился и вскоре изменил смысл не понравившейся строчки на прямо противоположный:
…Вот только жаль распятого Христа.
Целиковскую можно смело назвать ангелом-хранителем Любимова. Она создавала мужу устроенный быт, оберегала его от наскоков идеологических чиновников и даже помогала творчески, сочиняя инсценировки, которые скромно называла «болванками». Из них потом вырастали спектакли (например, по повестям Бориса Васильева «А зори здесь тихие…» и Федора Абрамова «Деревянные кони»). Театральный критик Борис Поюровский назвал Людмилу Васильевну «локомотивом и мозговым центром Театра на Таганке». А Юрий Петрович называл супругу не иначе как Циолковский или Генерал.
«Театр на Таганке создавался на квартире Целиковской, – с уверенностью говорит Людмила Максакова. – Она была его душой и очень отважным человеком. Никогда не забуду, как Любимова вызвали в высокую инстанцию и устроили очередную головомойку.
Люся нервничала, переживала и, в конце концов не сдержавшись, набрала телефонный номер «высокой инстанции», попросила передать трубку мужу и своим звонким голосом приказала: «Юрий! Перестань унижаться! Пошли его к чертовой матери и немедленно домой! По дороге купи бутылку можайского молока». Она была настоящим бойцом».
За Целиковской все, знавшие ее, признавали недюжинный ум, замечали постоянное стремление к самообразованию, творческому осмыслению прочитанного и увиденного. Она, несомненно, благотворно влияла на своего мужа, загруженного режиссерским делом до такой степени, что ему самому некогда было следить за литературной и театральной жизнью страны.
«Думаю, что в становлении Театра на Таганке есть немалая заслуга Людмилы Васильевны, – рассуждал Евгений Симонов, – ибо она умела, как никто другой, оказывать благотворное влияние на формирование стиля, настроения в коллективе. Ведь пушкинский спектакль, определивший в какой-то степени эстетику театра, родился при прямом ее участии».
Сценарий спектакля «Товарищ, верь!..», посвященного 175-летию со дня рождения А. С. Пушкина, был написан Людмилой Васильевной в 1971 году.
Через всю ее жизнь, рядом с любовью к музыке и театру, проходит любовь к пушкинским строкам. Еще десятиклассницей Люся была удостоена первой премии на конкурсе чтецов, посвященном 100-летию со дня гибели Пушкина. На приемном экзамене в Щукинское училище она читала отрывок из «Евгения Онегина». Она тщательно подбирала для личной библиотеки лучшие книги, посвященные жизни и творчеству русского гения.
«Для меня самым интересным человеком на всю мою жизнь останется Пушкин. У меня есть старая книга со страницами из папиросной бумаги, где напечатаны почти все его произведения. Она всегда со мной, где бы я ни была. Я ведь состояла членом общества при Московском Пушкинском доме. Посещала ученые советы, которые проводили С. М. Бонди, Ю. М. Лотман… Они называли меня «примкнувшей к нам пушкинисткой». Переполненная любовью к Пушкину, неожиданно для себя я написала пьесу о нем. Она шла в Театре на Таганке.
Театр многое дает, и ему кое-что можно за это уступить. Мне лично очень дорог пушкинский спектакль, хотя бы потому, что я имела счастье прикоснуться к великому и лучшему поэту всех времен и народов, к человеку, который познал не только формулу человеческого бытия – невозвратимость, неизбежность и несбыточность, – но, главное, он обогатил человечество своими чувствами, мыслями и любовью к жизни.
Что такое гений? Я не сумею теоретически ответить на это. Но практически скажу: Пушкин. Дело не только в том, что он – замечательный поэт, прозаик, историк и публицист. Он гениален потому, что как неистощимый родник питает все последующие поколения. Его можно оспаривать, считать старомодным, но его нельзя миновать и, в конце концов, не любить».
В основу пьесы легли пушкинские стихи и документы, воспоминания о поэте друзей и недругов.
В полумраке с двух сторон сцены появлялись два ряда актеров, луч света яркой полосой стелился посередине. Сыплются осенние листья, листы рукописей… И вот Валерий Золотухин начинает петь пушкинское:
