Афанасий Салынский - Драмы и комедии
Н а д я (вскрикнула, бросилась ему навстречу). Боря!..
Б о р и с (улыбается). Привет…
Н а д я. Это что ж с тобой, Боренька?..
Б о р и с (кивнул Ольховцеву, Мишке). Здравствуйте. Плыл по реке. Кардымовка по реке ближе, а город дальше.
М и ш к а (с ненавистью). Это смотря как плыть. (Наде.) Дождалась принца!.. Фил Эспозито. Если резать тебя начнет, кричи, я прибегу. (Уходит.)
Н а д я (сияет). Сейчас умоешься, отдохнешь… А где твои вещи какие-нибудь?
Б о р и с (вынимает из кармана дырявых джинсов завернутую в обрывок газеты зубную щетку). Все тут.
Н а д я. Носить не тяжело?
Б о р и с. Нет. Кланяюсь, Евгений Степанович. (Низко поклонился.) В самом деле кланяюсь… Вспоминал я вас. Мудростью вашей проникся. Помогала. Если мерзавцам душу не подставлять — плюнуть не успевают.
О л ь х о в ц е в. Не моя это мудрость — извечная.
Н а д я. Сразу разговаривать… Пошли, пошли в дом! Баню тебе истоплю.
Б о р и с. Спасибо. (Оглянулся.) Вроде бы ничего тут не изменилось… Река вспять не потекла… Вы-то, я вижу, в порядке.
О л ь х о в ц е в. Когда внучка приезжает, почти что идиллия. Эх-хе-хе… Стары кости несу в горсти, несу-несу, никак не растрясу… (Уходит.)
Н а д я. Ты совсем-совсем нездешний… Да не хмурься ты… Морщинки появились… Смотри, чайки присели на волнах, твои подружки, им еще надо куда-то лететь, маршрут обдумать. А ты — уж на месте! Почему ты не писал?
Б о р и с. Часто менял адрес.
Н а д я. Скрывался, что ли? Но тебе ничего не грозило, оправдали тебя.
Б о р и с. Ля-ля-ля!.. Меняем дорожку. Отличный магнитофон был там у моего приятеля. Портативный «Сони». Здорово помогал нам молчать!
Н а д я. Ну, где же ты увлекался молчанием?
Б о р и с. Север — теперь уже банально. Двинул я, Наденька, на юг, в район Одессы. Ля-ля-ля!..
Н а д я. А я тебе уже не нужна была?
Б о р и с. Нужна.
Н а д я. И ты меня бросил? Тебе не жалко было?
Б о р и с. Жалко.
Н а д я. Все-таки на что ты тогда обиделся?
Б о р и с. Избави бог, чтобы я обиделся. Я — задумался. Человеку, в сущности, не много надо. Свежий воздух, глоток воды и душевный покой… Кто начальником на пристани? Тот же Зевин?
Н а д я. Зевин еще на Севере. Нет пока здесь начальника. Сейчас Варвара Антоновна совмещает с буфетом. А что?
Б о р и с. Отличная была у отца служба. Встретил корабль, проводил… Тишина, рыбалка, охота. А зимой — книги.
Н а д я. Да зимой здесь пустыня снежная!.. А дорога — так только санная. На Корабельщики.
Б о р и с. Тишина… Тишина теперь на земле дороже золота…
В низине влажной, в уединенье,
Скрытно поет свою песню пугливая птица,
Дрозд одинокий,
Отшельник лесной, вдали от селений
Поет свою песню…
Н а д я. Как ты жил?
Б о р и с. Забавно…
Н а д я. Скажи, почему ты уехал?
Б о р и с. А надоело все! Ходил, ходил я Поначалу из одного кабинета в другой… Доходился. Стали пальцем на меня показывать: «Тот самый, что чертежи своровал. Папашино реноме восстанавливает». Куда ни сунусь — ответ один: успокойтесь, мост и без вас построят. Начал ваш отец, его проект? Хорошо, спасибо. А закончат другие. Коллектив!
Н а д я. Так-таки никто тебя и не слушал?
Б о р и с. Слушали. Сострадали. Да ведь все равно Бунеева нет. Есть коллектив мостостроителей, Лукашов — их-то зачем обижать? «Нас не поймут». Как тут не задуматься?.. Стал я чем-то вроде городского сумасшедшего. Разве ты не замечала этого моего состояния?
Н а д я. Заметила, когда ты сорвался, не сказав мне ни слова. Правда, в это время ты думал только о себе, а это, к сожалению, нормально.
Б о р и с. Слушать птиц — и молчать, и не видеть никого!..
Н а д я. Соскучишься — захочешь на жизнь посмотреть.
Б о р и с. А разве эти облака — не жизнь? Точка зрения — она все решает. Точка зрения на жизнь.
Н а д я. Боренька, ты не сможешь здесь… Этот покой… Ты не выдержишь!..
Б о р и с. Помнишь озеро? Давно-то как, будто не один год, а двадцать лет прошло!.. Тропинка бежала по гористому берегу, и мы были как бы вознесены и над озером и над лесом. На тебе было платьице смешное такое, все в точках и запятых, светлое, а закат выкрасил его в какой-то неправдоподобно красивый цвет. И сама ты была удивительная… Помнишь?
Н а д я. Ты помнишь, дурачок, вот что хорошо!
Б о р и с (смешался, но затем говорит с ожесточением). Все, все это было правдой: и мы с тобой на высоком берегу, и малиновое от заката озеро у наших ног, и вся эта несказанная красота и покой! Все — истинная правда, жизнь. Но в ту же самую минуту, на этом же самом месте происходила и другая жизнь, и она была не менее истинной и даже более настоящей. Цаплю ты заметила далеко впереди, у болота. Еще показала мне: посмотри, мол, розовая, как фламинго. А у этой фламинги, глядь, по обе стороны клюва лягушачьи лапки болтаются… Простодушная лягушечка глазки выпучила, а та ее цап — и привет деткам! Наши чайки хлопали крыльями, устраиваясь на ночь. Думаешь, спать? Не-ет, стеречь своих птенцов от ночного хищника, которому ведь тоже пить-есть надо…
Явственно игнорируя смысл Борисовых слов, Надя слушает его со все возрастающей радостью.
Бобры, ты говорила, водятся в здешних местах. Так вот, может, в ту минуту самый гениальный бобер достраивал самое гениальное свое гидросооружение, хатку экстрамодерн, а деловитый дядечка в резиновых сапогах до пояса прилаживался ломиком, как бы поудобнее разворотить к чертям эту его архитектуру. Бобровый мех нынче поищи… И так везде… Ему бы, бобренку этому, со своим гением забраться подальше в лесные дали, а он нет, поближе к возлюбленному тобой человечеству. Может, скажешь, все это плод моего испорченного, низменного воображения? Закон природы, милая.
Н а д я (счастливая, то смеясь, то плача). Борька, я в этом не понимаю! Хорошо-то как… Ты ничего не забыл. И даже цаплю, и запятые на платье…
Входит М и ш к а, за ним — О л ь х о в ц е в.
М и ш к а (вырываясь от Ольховцева). Ты меня морально не охватывай, Евгений Степанович! (Борису.) Приехал чужих девок грабастать? Хиппарь!..
О л ь х о в ц е в. Михайла, уймись.
От дебаркадера идет В а р в а р а.
В а р в а р а. Мишка…
М и ш к а. Я за свое личное счастье бороться буду.
В а р в а р а (рванула сына за руку). Чего трезвонишь, халбутной ты парень!..
М и ш к а (Борису). Тебе тут не жить!.. Можешь утопнуть, река глубокая… Или с обрыва сверзишься, беспомощный, косточки поломаешь. А там и волки подоспеют… Запрещено их тут стрелять — экология… Съедят тебя по этой экологии, а какой со зверья допрос? (Угрожающе подступает к Борису.)
В а р в а р а (встала между ними; сыну). Марш домой!
М и ш к а. Красавчик мне… Ничего, Надьк, ты, если что… я всегда с тобой. (Уходит.)
В а р в а р а. Борис Андреевич…
Б о р и с. Я?
В а р в а р а (сурово). Вот тебе ключ. Занимай комнату ту самую, на дебаркадере.
Б о р и с (берет ключ). Спасибо, Варвара Антоновна.
В а р в а р а. Заходи ко мне по соседству, в буфет, подхарчиться когда. А еще я сны разгадывать мастерица. (Уходит.)
О л ь х о в ц е в удаляется к своему дому. Борис подбрасывает на ладони ключ.
Н а д я. Варвара Антоновна… хочет отгородить этим ключом тебя от меня… Покажи ключ.
Борис дает ключ.
Живи-ка ты у нас. Дом у деда просторный. Сухо, не то что на дебаркадере, прямо над водой.
Б о р и с. Смотри, поселюсь — так и не выгонишь.
Н а д я. Выгоню, если что… Мне ведь квартирант нужен порядочный.
Б о р и с. Ты здесь часто бывала у деда?
Н а д я. Летом чаще, зимой реже. Как получалось.
Б о р и с. По-прежнему стенографируешь? В состоянии «творческого интима»?
Н а д я. Не понимаю.
Б о р и с. Сама же рассказывала про свою работу. Сидишь с… ну, с товарищем там или, как это называется, с клиентом, что ли… Один на один, и вечером и ночью. Интимная обстановочка.
Н а д я (оскорблена). Что ты имеешь в виду? Не совестно тебе?
Б о р и с. Мне должно быть совестно?
Н а д я. Значит, ты меня нисколько, нисколечко… А я-то, глупая… на стене в сенях зарубки ставила… за каждый потерянный день!..
Б о р и с. А Мишкин пиджак вместо спецовки надевала, чтоб зарубки делать?
Надя снимает с себя пиджак, бережно свернув его, кладет на скамейку.
