Александр Амфитеатров - Чортушка
Духъ молчитъ.
Больше ничего?.. Земля… я… твердо… ерь… Зять?.. Гмъ!.. Зять?
Въ недоумѣніи третъ себѣ лобъ, потомъ приподнимается, съ широко открытыми глазами.
Постой… постой… А-а-а? Вотъ оно что? Понимаю!.. Вотъ оно съ какой стороны?… Такъ, такъ!..
Громко, твердо и очень почтительно.
Княгиня Матрена Даниловна! Благодарю тебя, матушка. Такъ какъ вопросъ мой важный и великая судьба имъ рѣшается, снизойди къ просьбѣ моей: повтори, что сказано, еще разъ…
Прежніе стуки. Князь слѣдитъ по азбукѣ.
Земля… я… твердо… ерь… Зять!.. Никакого сомнѣнія!.. Вѣрю!.. Такъ и должно быть! Оттуда на меня смертнымъ духомъ вѣетъ… Такъ я же…
Вскочилъ и бѣшено кричитъ.
Еще повтори, слаженная душа! Спасеніемъ твоимъ заклинаю: еще!..
Прежніе стуки. Князь слушаетъ, весь трясется.
Земля… я… твердо… ерь… Зять!.. Такъ врешь же! Не бывать y меня зятю!.. Не дамся погубителямъ!.. не бывать!
Рветъ записку. Музыка затихла, Олимпіада потягивается, открываетъ глаза, тупо озирается.
Серафима. Олимпіада проснулась… Княгиня изволили отлетѣть-съ…
Князь. Врешь! врешь!.. Не дамся!.. Не бывать! Муфтель! Матрену Слобожанку ко мнѣ! Живо!..
Муфтель бѣжитъ..
Хлопоничъ (просунулся изъ-за колонны ему навстрѣчу). Кончился сіянсъ?
Муфтель. Входите, можно.
Убѣгаетъ.
Хлопоничъ. Душа не терпитъ…
Князь. Земля… я… твердо… ерь…
Хлопоничъ. Съ благодатью васъ, благодѣтель мой, съ великою благодатью! Удостоившись загробныхъ вѣстей!
Князь. А?
Хлопоничъ. Благодѣтель! Сердце горитъ! Осчастливьте вѣрнаго слугу: какъ изволила княгиня изъявить волю насчетъ моей деревеньки?
Князь. Какой деревеньки?.. что такое деревенька?
Хлопоничъ. Симбирская-съ… Выразили милостивое желаніе пріобрѣсти…
Князь. Какъ ты смѣлъ, старый болванъ, войти ко мнѣ безъ доклада? Звалъ я тебя? а? звалъ?
Хлопоничъ. Ваше сіятельство… Ваше сіятельство…
Князь. Съ деревенькою лѣзешь?.. Да гори она, твоя деревенька!.. Тутъ жизнь моя рѣшается, a ты съ деревенькой? Вонъ!
Хлопоничъ. Милостивецъ… Я ничего… милостивецъ.
Князь. Вонъ!
Въ бѣшенствѣ уходитъ.
Хлопоничъ. Дѣвки! Дѣвки! Что вы, мерзавки, съ моею головою сдѣлали?
Олимпіада. Я не знаю, Андрей Пафнутьевичъ: все, что сулили, исполнили въ аккуратѣ.
Серафима. Не вѣсть, съ чего взбѣленился!
Олимпіада. Словно его чортъ хвостомъ въ глазъ хлестнулъ.
Серафима. Никогда его такимъ не видывали.
Хлопоничъ. Пропало мое дѣло!..
Олимпіада. Не горюйте: утро вечера мудренѣе.
Серафима. Князь вѣдь грозенъ да отходчивъ.
Олимпіада. Ужъ мы будемъ стараться.
Серафима. Взялись за дѣло, такъ сдѣлаемъ.
Хлопоничъ. Не вѣрю. Одно осталось: пойду Муфтелю въ ноги кланяться… Можетъ быть, онъ какъ-нибудь вокругъ пальца обвертитъ.
Уходить.
Олимпіада. Какую тамашу устроилъ.
Серафима. А ты зачѣмъ «вѣди» пропустила?
Олимпіада. Забыла, которою буквою въ азбучки стоитъ.
Серафима. За что онъ на Хлопонича ощетинился?
Олимпіада. А песъ ихъ разберетъ?
Серафима. Можетъ, онъ не про Хлопонича спрашивалъ?
Олимпіада. Можетъ!
Князь (выходить въ халатѣ съ канделябромъ въ рукѣ, тихо мрачный). Что вы тутъ? Идите себѣ…
Олимпіада и Серафима скрываются.
На террасѣ появляются Матрена и Зина. Последняя – невидимо для князя – остается за колоннами. Матрена входить.
Князь (въ глубокой задумчивости). Опять эта дѣвчонка. Всюду и всегда она y меня на дорогѣ! Даже самая погибель моя черезъ нее! A люди удивляются, что я ея не люблю! Наши натуры противны между собою. Она съ тѣмъ и родилась, чтобы уморить меня… Вретъ! Перехитрю!.. Судьба грозитъ?… дудки! Я съ отцомъ воевалъ, офицерство цѣлаго полка однажды на дуэль вызвалъ, съ двумя царями спорилъ a съ дѣвчонкою не совладаю? Чушь!
Матрена вошла, стала передъ княземъ, отвѣсила низкій поклонъ.
Князь. Нѣмка эта… которая… при… княжнѣ… все больна?
Матрена. Совсѣмъ обезножила. Конецъ горемычной. Не встанетъ.
Князь. Стало быть, Зинаида вся на твоихъ рукахъ?
Матрена. Я призираю. Кому же?
Князь. Оно и лучше. Я тебѣ вѣрю. Всегда вѣрилъ. Ты знаешь?
Матрена. Облагодѣтельствована вашимъ сіятельствомъ выше мѣры.
Князь. Смотри за нею. Хорошенько смотри.
Матрена. И то смотрю.
Князь. Густавсонша эта, если и выздоровѣетъ, не годится. Никогда не годилась. Стара и добра слишкомъ. Дѣвченка забрала ее въ руки, командуетъ ею: дикою козою выросла. Мнѣ нуженъ настоящій присмотръ за Зинаидою, ежовыя рукавицы… Поняла?
Матрена. Я, батюшка ваше сіятельство, ей не спускаю, a что характеръ y нея бѣдовый, такъ въ томъ совладать нѣтъ моей возможности. Покуда махонькая была, страхъ имѣла. A большой дѣвкѣ, невѣстѣ, подзатыльника не дашь. Сама сдачи отпуститъ.
Князь (съ судорогою). Невѣстѣ?
Матрена. Старики сказываютъ: наказуй дитя, пока поперекъ лавки ложится; когда дите вдоль лавки еле уложишь, наказывать поздно.
Князь. Мнѣ не надо, чтобы ты Зинаиду наказывала, a надо, чтобы ты ее стерегла.
Матрена. Ужъ и не знаю, какъ еще стеречь? Кажется, стараюсь, не спускаю съ глазъ.
Князь. A вотъ какъ: была ты нянькою, тюремщицею будь.
Матрена. Господи, помилуй!
Kнязь. Я твердо рѣшилъ: замужемъ Зинаидѣ не бывать. Хочу, чтобы въ монастырь шла, нашего рода грѣхи замаливать.
Матрена. Нонче, говорятъ, нельзя этого, чтобы насильно…
Князь. И не хочу, чтобы насильно. Пусть добровольно идетъ.
Матрена. Ой! что-й-то вы? Добровольно? У нея мысли не тѣ.
Князь. A какія же y нея мысли?
Матрена. Извѣстно, какія бываютъ y дѣвушекъ.
Князь. О женихахъ мечтаетъ?
Матрена. Ну, что ужъ…
Князь. Жениховъ для нея по нашему краю нѣтъ.
Подступаетъ къ ней.
Ты ей внуши! внуши!
Матрена. Слушаю, батюшка… A молоденькихъ, до тридцати лѣтъ, сказываютъ, ваше сіятельство, и не постригаютъ будто закона на то нѣтъ?
Князь. Знаю. Кабы не это, я бы ее въ монастырѣ воспиталъ, a не въ Волкоярѣ. Глаза намозолила.
Матрена. На житье отдать, – княжну каждый монастырь съ радостью приметъ.
Князь. A она изъ монастыря-то убѣжитъ, и замужъ выскочить? Спасибо… Нѣтъ, мы лучше своимъ глазомъ досмотримъ…
Матрена. Какъ прикажете. Оно конечно: свой глазокъ смотрокъ.
Князь. Только прозѣвай, ее украдутъ, уводомъ уведутъ… Собой недурна… Сосѣди нищіе, жадные… Небось, такъ и шнырять вокругъ флигеля-то? А?
Матрена. Кому шнырять? Мы, батюшка, какъ въ пустынѣ, живемъ. Никого не видимъ… Антипъ – банщикъ, да Конста садовникъ, сынокъ мой, – только подлѣ насъ и людей…
Князь. Старикъ дряхлый и мальчишка! Хороши сторожа!
Матрена. Силы y нихъ малыя. Отъ лихого человѣка не оберегутъ.
Князь. Я къ павильону вашему Михаилу Давыдка приставлю. Велю ему дозорить. У этого медвѣдя чужакъ черезъ заборъ не шмыгнетъ…
Матрена. Покорнѣйше благодаримъ, батюшка, на ангельской вашей заботѣ.
Князь. Дура! Себя берегу, не васъ.
Уходитъ.
Матрена. Чувствую, батюшка, да вѣдь на лишнемъ поклонѣ голова не отвалится.
Зина входитъ – бѣлое лицо, съ горящими глазами.
Чортушка ты, Чортушка! Сказано людьми, что Чортушка, такъ онъ самый и есть! (къ Зинѣ). Слышала?
Зина. Нянька, достань мнѣ яду!
Матрена. Сбѣсилась?
Зина. Достань!
Матрена. Зинушка! Зинушка!..
Зина. Уйдемъ отъ него, нянька!
Матрена. Онъ те уйдетъ. Куда?
Зина. Не знаю… Только уйдемъ. Не то большой грѣхъ будетъ… Крысиною смертью… да!
Матрена. Не ори ты, по крайности! Стѣны услышатъ.
Зина. Я ничего, мамушка, ничего…
Матрена. На бѣду свою я тебя послушалась, взяла сюда… Совсѣмъ тебѣ не надо было слышать.
