Алексей Писемский - Ваал
Руфин (все еще, видимо, занятый мыслью о докторе). Ежели теперь господин доктор в десять таких домов съездит – это десять тысяч в день!.. Ни на каком деле, господин, таких барышей получить нельзя!
Бургмейер (почти не слушавший его). А об этих господах… как я тебе приказывал, ты расспрашивал там на дачах?
Руфин. О господине Мировиче и нашей Клеопатре Сергеевне?
Бургмейер. Да!
Руфин. Расспрашивал, господин!.. Очень бедно живут… Так… в маленькой лачужечке!..
Бургмейер. Но нельзя ли как поискусней денег им послать?
Руфин. Да где ж это?.. Сколько раз я, господин, им носил деньги – не берут!.. Народ они глупый, молодой.
Бургмейер. Или, по крайней мере, постараться, чтобы занятье какое-нибудь приискать ему.
Руфин. Какое ж ему занятие, господин?.. Службу казенную он как-то все не находит!.. По коммерции ежели его пристроить? К нам он не пойдет!.. Гордость его велика! Покориться вам не захочет! Другим рекомендовать, – чтобы выговаривать после не стали. Человек он, надо полагать, ветреный, пустой!
Бургмейер. Но так бы и сказать кому-нибудь из наших знакомых коммерсантов, что он человек пустой, и чтобы ничего важного ему не доверяли, а что я секретно, будто бы это от них, стану ему платить жалованье.
Руфин. Кто ж на это, господин, согласится?.. Как, скажут, нам платить ему чужое жалованье и зачем нам пустой человек?
Бургмейер. Согласятся, может быть!.. Устрой как-нибудь, Симха, это, пожалуйста!
Руфин. Господин, служить вам готов!.. (С несколько забегавшими из стороны в сторону глазами.) Вот счета еще! Я заехал в два магазина! Мне их там подали!.. (Подает Бургмейеру два счета.)
Бургмейер (взглянув на них). Что это?.. Опять Евгения Николаевна на восемь тысяч изволила набрать?
Руфин (как-то странно усмехаясь). Ну да, дама молодая… Веселиться, наряжаться желает.
Бургмейер. Что ж такое наряжаться? Она в какие-нибудь месяцы сорок тысяч ухлопала!.. Притом я никаких особенных нарядов и не вижу на ней. Куда она их девает? Изволь сегодня же объехать все магазины и сказать там, чтобы без моей записки никто ей в долг не отпускал; иначе я им платить не стану.
Руфин. Но, господин, не сконфузим ли мы ее этим очень? Вы бы ей прежде поговорили!..
Бургмейер. Я ей двадцать раз говорил и толковал, что я хоть и богат, но вовсе не привык, чтобы деньги мои раскидывали по улице или жгли на огне, так от нее, как от стены горох, мои слова; она все свое продолжает! Сегодня же объезди все магазины и предуведомь их.
Руфин. Внизу там адвокат какой-то стоит и желает вас видеть.
Бургмейер. Какой адвокат?
Руфин. Не знаю, господин, я его в лицо никогда не видывал; видный этакий из себя мужчина, здоровый.
Бургмейер. Пригласи его.
Руфин уходит.
Явление III
Бургмейер (один). Странная игра судьбы! Маленьким мальчиком я взял к себе этого жидка Симху, вырастил его, поучил немного, и он теперь оказывается одним из полезнейших для меня людей и вряд ли не единственный в мире человек, искренно привязанный ко мне…
Явление IV
Входит Куницын. Он, кажется, несколько конфузится и с необычайной развязностью раскланивается перед Бургмейером.
Куницын. Честь имею представиться, кандидат прав Куницын!
Бургмейер, не привставши с своего места, кивает ему молча головой.
Извините меня, что я беспокою вас!.. Но, сколько мне кажется… я все-таки являюсь к вам по делу, которое должно вас интересовать.
Бургмейер (опять сухо). Прошу садиться.
Куницын (садится и несколько овладевая собой). Надобно вам сказать-с, что я человек вовсе не из застенчивых; но бывают, черт возьми, обстоятельства, когда решительно не знаешь, следует ли что делать или не следует!
Бургмейер. Если не знаешь, так, я полагаю, лучше и не делать.
Куницын. Но не делать, пожалуй, в настоящем, например, случае, выйдет… как бы выразиться? – Не совсем правдиво, что ли, с моей стороны, а уж для вас-то наверняк очень скверно будет!.. Дело это из ряду выходящее!.. В некотором роде романическое!
Бургмейер. Романическое даже!
Куницын. Очень романическое! И в предисловии к сему-с роману я должен вам объяснить, что года два тому назад, по моим финансовым обстоятельствам, которые, между нами сказать, у меня постоянно почти находятся в весьма скверном положении, я для поправления оных весьма часто бывал в маскарадах… распоряжался там танцами… Канканирую я отлично… Словом, известность некоторую получил. Только раз в одном из маскарадов подходит ко мне маска, богиней одетая. «Смертный, говорит, свободно ли твое сердце для любви?» – «Совершенно, говорю, свободно!» – «И может ли, говорит, тебе довериться любящее тебя существо?» – «Сколько, говорю, угодно, где угодно и когда угодно!» Затем она меня берет под руку, и начинаем мы с ней прохаживаться… Гляжу: ручка – прелесть!.. Знаете, точно из слоновой кости выточенная!.. Кожица на ней матовая, слегка пушком покрытая… Сама ручка тепленькая!.. Стан – тоже сильфида!.. Протанцевал я с ней канкан: ножка божественная!.. Платьицем вертит восхитительно! Ну, думаю, лицом, может быть, рыло! Случались со мной этакие примеры разочарования. Не желаете ли, говорю, прекрасная незнакомка, чтоб я ложу взял, где бы вы могли снять вашу маску и посвободней подышать? – «Нет, говорит, Пьер… (заметьте: прямо уж Пьером меня стала называть!) Здесь очень многолюдно, уедем, говорит, лучше куда-нибудь!» – «Eh bien, madame![1]» – говорю, и отправились мы таким манером с ней в места прелестные, но уединенные: на Петровский бульвар. Здесь она сняла свою маску, – оказалось, что хоть немножко, как видно, подержанная особа, но все-таки чудо что такое: этот овал лица!.. Матовый тоже цвет кожи!.. Глаза большие, черные! Прямой носик! Очертание рта – восхищение!.. Так что я вам скажу: я влюбился в нее как дурак какой-нибудь набитый!
Бургмейер (заметно все с большим и большим вниманием слушавший Куницына). И когда же именно эта встреча ваша с этою госпожой была?
Куницын. Прошлого года еще осенью! Но странней всего в этой, как сами вы видите, немножко странной любви было то, что госпожа эта никак не сказывалась, кто она такая: «Варвара Николаевна, Варвара Николаевна» – и больше ничего! Я, впрочем, об этом много и не беспокоился: было бы то, что природой и богом дано человеку, а титул и званье что такое? Звук пустой!.. Путаемся мы с ней таким делом около года… Только однажды, именно в самый Варварин день, сошлись мы с ней в той же гостинице… Винищем она меня на этот раз накатила по самое горло: понимаете, что как будто бы эта она именинница и потому угощает меня!.. Сама тоже выпила порядком: эти чудные глаза у ней разгорелись, щеки пламенеют тоже и, знаете, как у Пушкина это: «Без порфиры и венца!» – «Пьер, говорит, знай: я замужняя женщина! Муж мой миллионер!.. Я его ненавижу; но он все адресуется ко мне с нежностями, и я не могу быть вполне верна тебе. Спаси меня от этого унизительного положения: достань где-нибудь два фальшивые заграничные паспорта, мы бежим с ними за границу, а чтоб обеспечить себя на это путешествие, я захвачу у мужа из шкатулки шестьсот тысяч». Мысль эта, грешный человек, на первых порах мне очень понравилась. С одной стороны, понимаете, ревность немножко во мне заговорила, а потом: бежать с хорошенькою женщиной за границу, поселиться где-нибудь в Пиренеях, дышать чистым воздухом и при этом чувствовать в кармане шестьсот тысяч, – всякий согласится, что приятно, и я в неделю же обделал это дельцо-с: через разных жуликов достал два фальшивые паспорта, приношу их ей. Она сейчас же их в кармашек и этаким каким-то мрачным голосом говорит мне: «На той неделе муж мой уедет; я выну у него шестьсот тысяч, и мы бежим с тобой!» Точно колом кто меня при этом по голове съездил, и я словно от сна какого пробудился; тут-то ей ничего не сказал, но прихожу домой и думаю: госпожа эта возьмет у мужа без его ведома и, разумеется, желания шестьсот тысяч, или, говоря откровеннее, просто его обокрадет, и я – ближайший сообщник этого воровства! Жутко мне сделалось… очень!.. Вам никогда не случалось думать, что вот вы через несколько дней должны украсть что-нибудь?
Бургмейер (слегка усмехаясь). Нет-с, благодаря бога, не случалось!..
Куницын. Скверная, я вам скажу, штука это, – отвратительная! Так что всю ночь я вертелся, а на другой день не вытерпел, побежал на условленное место свидания. «Ангел мой, говорю, плюнь, брось все это!.. Дело это неподходящее!..» Она этак сердито на меня воззрила, все лицо у ней даже при этом как-то перекосилось. «Так, говорит, ты так-то меня любишь!» – «Но, ангел мой, говорю, ведь это проделка мало что уж совсем подлая, но даже не безопасная: нас, как воров, и за границей найдут и притянут сюда.» – «Вздор, говорит, ты трус, всего боишься!» Я, делать нечего, съездил за законами, показываю ей. Ничему не внемлет и из-за злости-то еще проговорилась: «Если, говорит, ты не хочешь, так я и другого найду!» – и с тех пор скрылась от меня: ни слуху ни духу!
