Бернард Шоу - Профессия миссис Уоррен
Виви. Вы, разумеется, были совершенно правы – с практической точки зрения.
Миссис Уоррен. Да и со всякой другой тоже. Чему учат порядочных девушек, как не тому, чтобы ловить женихов и, выйдя за богатого, жить на его денежки? Как будто брак что-нибудь меняет. Просто с души воротит от такого лицемерия! Нам с Лиз приходилось работать, экономить и рассчитывать, как всем другим людям, – а не то мы были бы такие же нищие, как любая распустеха и пьяница, которая воображает, что ей всегда будет везти. (С большой силой.) Презираю таких женщин! Они просто тряпки. А что я ненавижу в женщинах, так это бесхарактерность.
Виви. Но, мама, скажите откровенно: ведь всякой женщине с характером, как вы это называете, должно быть просто противно зарабатывать деньги таким способом?
Миссис Уоррен. Ну да, само собой. Никому не нравится работать и зарабатывать деньги, да ведь приходится. Иной раз пожалеешь бедную девушку: она и устала, и не в духе, а тут нужно угождать мужчине, до которого ей дела нет, – какому-нибудь полупьяному дураку, он воображает, что очень любезен, а сам дразнит, пристает и надоедает женщине так, что никаким деньгам не обрадуешься. Ну, тут уж приходится мириться с неприятностями и терпеть всякое, как терпят сиделки в больнице. Ради собственного удовольствия ни одна женщина не пойдет на эту работу; а послушать наших ханжей, так это сплошные розы!
Виви. А все-таки вы считаете, что стоит этим заниматься? Дело выгодное?
Миссис Уоррен. Бедной девушке, разумеется, стоит, если она не поддается соблазну, если она красива, строгих правил и с умом. Это гораздо лучше всех других дорог, открытых для женщин. Я, конечно, всегда считала, что это неправильно. Как это несправедливо, Виви, что для женщины нет лучшей дороги. Что бы ни говорили, а я стою на своем: несправедливо. Только справедливо или нет, а дело от этого не меняется, и простым девушкам приходится с этим мириться. А вот образованной девушке, разумеется, не стоит. Если бы ты за это взялась, так была бы дура, а я была бы дура, если бы взялась за что-нибудь другое.
Виви (все сильнее и сильнее волнуясь). Мама, предположим, мы с вами были бы бедны, как вы в те горькие дни, – вы уверены, что не посоветовали бы мне лучше выйти за рабочего, поступить в бар или даже на фабрику?
Миссис Уоррен (с негодованием). Конечно, нет. Само собой, нет. Хорошая же я, по-твоему, мать! Да ты и сама перестала бы уважать себя, если б голодала и работала, как каторжник! А чего стоит женщина, да и вся наша жизнь, без уважения к себе? Почему я ни в ком не нуждаюсь и могу дать моей дочери первоклассное образование, а другие женщины, у которых были возможности не хуже моих, очутились на улице? Потому что я никогда не теряла выдержки и уважения к себе. Почему Лиз все уважают в Винчестере? Да все потому же. А где бы мы были, если б слушали бредни священника? Мыли бы полы за полтора шиллинга в день, и в будущем рассчитывать нам было бы не на что, кроме дома призрения и больничной койки. Пусть тебя не сбивают с толку те, кто не знает жизни, моя деточка. Единственный способ для женщины прилично обеспечить себя – это завести себе мужчину, которому по средствам содержать возлюбленную. Если она одного с ним круга, пускай выходит за него замуж; если она ниже – нечего на это рассчитывать, да и не стоит: это ей не принесет счастья. Спроси любую даму высшего круга, и она тебе скажет то же, только я тебе говорю прямо, а та начнет разводить турусы на колесах. Вот и вся разница.
Виви (смотря на нее, как очарованная). Милая мама, вы удивительная женщина, другой такой нет. И вы в самом деле ни капельки не сомневаетесь… и… и не стыдитесь?
Миссис Уоррен. Нет, милочка. Ведь это только так принято стыдиться, этого от женщины ждут. Женщине часто приходится кривить душой, хотя она и не чувствует ничего такого. Лиз, бывало, сердилась на меня за то, что я все выкладываю начистоту. Она говорила, что нечего об этом трубить, каждая женщина сама поймет, как себя держать, на это есть глаза. Ну да ведь Лиз настоящая леди! У нее это от природы, а я всегда была немножко простовата. Когда ты мне присылала свои карточки, я радовалась, что ты растешь похожей на Лиз; у тебя те же благородство и решительность в манерах. Ну, а я терпеть не могу говорить одно, когда в думаю другое. Что толку лицемерить? Если женщин заставляют вести такую жизнь, незачем притворяться, что она какая-то иная. Нет, по правде сказать, я никогда ни капельки не стыдилась. По-моему, я имею право гордиться, что мы все так прилично устроили, и никто про нас слова худого не скажет; и нашим девушкам всегда хорошо жилось. Некоторые из них очень хорошо устроились, одна даже вышла замуж за посланника. Но теперь я, конечно, об этом ни гугу; что о нас подумают? (Зевает.) О господи! Я все-таки спать захотела в конце концов. (Лениво потягивается, чувствуя себя умиротворенной после бурной вспышки и готовая спокойно отойти ко сну.)
Виви. Зато я теперь, должно быть, не усну. (Идет к буфету и зажигает свечу, потом гасит лампу; в комнате становится гораздо темнее.) Надо впустить свежего воздуха, прежде чем запереть окна. (Распахивает дверь, на дворе ярко светит луна.) Какая ночь! Посмотрите! (Отдергивает занавеску на окне.)
Все залито сиянием восходящей луны.
Миссис Уоррен (окидывает пейзаж небрежным взглядом). Да, милая, только смотри не схвати простуду от ночного воздуха.
Виви (презрительно). Пустяки.
Миссис Уоррен (обиженно). Ну да, все, что я говорю, по-твоему, пустяки.
Виви (оборачивается к ней). Нет, что вы, мама, вовсе нет. Вы меня окончательно победили сегодня, а я думала, что выйдет по-другому. Мы подружимся теперь, хорошо?
Миссис Уоррен (с некоторым унынием качает головой). То-то и есть, что вышло по-другому. Ну что ж, ничего не поделаешь. Мне всегда приходилось уступать Лиз, а теперь, видно, придется уступать тебе.
Виви. Ну, ничего. Подите ко мне. Спокойной ночи, моя милая старенькая мама. (Обнимает мать.)
Миссис Уоррен (нежно). Я хорошо тебя воспитала; правда, милая?
Виви. Правда.
Миссис Уоррен. И ты за это будешь ласкова со старухой матерью, правда?
Виви. Буду, мама.
Миссис Уоррен (елейным тоном). Дай я тебя благословлю, моя родная, милая деточка, материнским благословением. (Нежно обнимает дочь и возводит глаза к потолку, словно испрашивает благословения свыше.)
Действие третье
Утро следующего дня в пасторском саду; с безоблачного неба сияет солнце. В садовой стене, как раз посредине, деревянная калитка, такая широкая, что проедет карета. Рядом с калиткой – колокольчик, соединенный с висящей снаружи ручкой. Аллея для экипажей проходит посредине сада, сворачивает налево и заканчивается перед крыльцом круглой, усыпанной гравием площадкой. За калиткой видна пыльная дорога, идущая параллельно стене, за дорогой – узкая полоска травы и неогороженная сосновая роща. На лужайке, между домом и аллеей, подстриженный тис, под ним садовая скамейка. С противоположной стороны сада идет буксовая изгородь; на газоне – солнечные часы и рядом с ними – железный стул. Узкая дорожка позади солнечных часов ведет к изгороди.
Фрэнк сидит на стуле возле солнечных часов, положив на них утренние газеты, и читает. Пастор выходит из дома. Его знобит, глаза у него красные. Он неуверенно смотрит на Фрэнка.
Фрэнк (вынув из кармана часы). Половина двенадцатого. Нечего сказать, подходящее время для пастора являться к завтраку!
Пастор. Не издевайся, Фрэнк, не издевайся. Я немного… э-э… (Вздрагивает.)
Фрэнк. Раскис?
Пастор (с негодованием, протестуя против этого выражения). Нет, сэр, нездоров сегодня с утра. Где твоя мать?
Фрэнк. Не бойтесь, ее здесь нет. Забрала с собой Бесси и уехала в город с поездом одиннадцать тринадцать. Просила передать вам несколько поручений. Чувствуете ли вы себя в силах выслушать меня сейчас, или подождать, пока вы позавтракаете?
Пастор. Я уже завтракал. Удивляюсь, как могла твоя мать уехать в город, когда у нас гости. Они сочтут это странным.
Фрэнк. Возможно, она это предвидела. Во всяком случае, если Крофтс останется у нас гостить и вы с ним намерены каждую ночь просиживать до четырех часов, вспоминая события вашей бурной молодости, то ее прямой долг, как хорошей хозяйки, поехать в город и заказать бочонок виски и сотни три сифонов содовой.
