Ларс Нурен - Пьесы
Ночь рождает день
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:МАРТИН, 1904 г. р.
ЭЛИН, 1906 г. р.
ГЕОРГ, 1930 г. р.
ДАВИД, 1940 г. р.
Время действия: 9 мая 1956 года
Место действия: Просторная кухня в гостинице
Акт первый (8.00–11.45)Церковные колокола звучно бьют пять раз.
Одинокий голубь семенит по сцене и вылетает в окно в другом конце помещения.
В темную кухню спускается ДАВИД, он раскрывает все двери, проверяет, нет ли кого поблизости, хочет убедиться, что ни во дворе, ни в столовых никого нет, открывает окно во двор, ставит на плиту кофе, берет чашку, включает радио — звучит музыка — снова выключает, заглядывает в отцовскую стеклянную будку, рассматривает себя в зеркале с разных сторон. Заходи чулан, берет крысоловку с двумя маленькими крысами, достав ведро, наполняет его водой, бросает в него крысоловку, затем опять поднимает, дразнит зверьков. И снова бросает в воду. Опять смотрится в зеркало, на этот раз с совершенно серьезным видом, подходит ближе, затем отступает, бежит к зеркалу, останавливается, принимает разные позы. Подходит к окну и раздвигает занавески — возвращается к зеркалу — игра становится немного серьезнее, он изображает разные эмоции — ненависть, страсть, отчаяние, кровожадность, страх, женственность, мужественность, пытается подражать различным кумирам — Монтгомери Клифту в фильме «Отныне и вовек» и Стену Гетцу на концерте, делает вид, что у него в руках фотоаппарат, фотографирует себя в зеркале и стоит неподвижно, обводя свои контуры в зеркале маминой губной помадой, подходит ближе, всматривается в свое отражение, целует его, спускает штаны, прячет член между ног, изображая девушку, отходит и достает длинную сигарету из отцовской пачки «Риц», курит, кривляясь, как женщина. Не слышит шагов на лестнице.
ГЕОРГ. Ты чем тут занимаешься, черт бы тебя побрал?
ДАВИД (вздрогнув, оборачивается). Кто? Я? Ничем! А что я такого сделал?
ГЕОРГ. Ах ты сукин сын…
ДАВИД (натягивая штаны). О чем речь? Тебе что-то не нравится? (Роняет сигарету.) Я просто одеваюсь.
ГЕОРГ. Да ты совсем сдурел! Вот скотина!
ДАВИД. А что такого?
ГЕОРГ. Ты ненормальный. Ты — не нормальный. (Подходит к окну и раздвигает занавески.) Разве нет?
ДАВИД. Конечно, конечно. (Поднимает окурок.) О чем ты? Не понимаю.
ГЕОРГ. Ничего, скоро поймешь.
ДАВИД. Да в чем дело?
ГЕОРГ. Побереги свою проклятую шкуру — слышал, что я сказал?
ДАВИД. Да-да, конечно, я все прекрасно слышал.
ГЕОРГ (смотрит в упор). Кошмар какой. А ну вали отсюда. (Толкает ДАВИДА.) Вали, кому говорят!
ДАВИД (отодвигается). Никуда я не пойду.
ГЕОРГ. Проваливай!
ДАВИД. С какой стати?
ГЕОРГ. Не могу рядом с тобой находиться.
ДАВИД. Вот сам и уходи.
ГЕОРГ (смеется). Что ты несешь! Я здесь на законных правах, не то что некоторые.
ДАВИД. Это кто же такое сказал?
ГЕОРГ. Угадай.
ДАВИД. Ты! (Стоят лицом к лицу.) Не трогай меня.
ГЕОРГ. Нет, ну надо же! Вот скотина.
ДАВИД. У тебя словарь есть?
ГЕОРГ. Это еще зачем?
ДАВИД. Нам надо посмотреть значение слова «остроумный».
ГЕОРГ. Что?
ДАВИД. По-моему, тебе сложно выражать свои мысли, Георг. Чего ты от меня хочешь?
ГЕОРГ. Не смей произносить мое имя!
ДАВИД молча ковыряется в ухе.
ГЕОРГ протягивает к нему правую руку, трясет ею, пытаясь что-то сказать, затем постепенно успокаивается. ДАВИД ждет.
Смотри, как бы я не выразил их на твоей заднице!
ГЕОРГ подходит к плите, замечает в ведре клетку с крысами, достает ее и ставит на мойку, вода вытекает. Затем в гробовой тишине наливает кофе, подходит к столу, кладет рядом с собой свежую почту, жестом давая понять ДАВИДУ, чтобы тот к ней не притрагивался, иначе ему не поздоровится.
Ишь ты, как мы изъясняемся!
ДАВИД. Ты думаешь? (Протягивает крысам стакан воды.) Не понимаю, зачем надо выращивать это у себя на лице, если в заднице у тебя и без того такие дикие заросли?
ГЕОРГ. Что?
ДАВИД. В зеркало посмотри.
ГЕОРГ (молча пьет кофе). В этой семье достаточно одного педика, который вертится перед зеркалом.
ДАВИД наливает кофе, раздумывая, остаться на кухне или уйти. Остается. Подпрыгнув, садится на барную стойку. ГЕОРГ читает газету. ДАВИД насвистывает «Конкорд», «Модерн Джаз Квартет», фортепьянную прелюдию Джона Льюиса, затем вибрафон Милта Джексона.
ГЕОРГ смотрит на него.
ДАВИД. Где хочу, там и сижу. А в свою комнату я пойду тогда, когда мне самому захочется.
ГЕОРГ. Ты ведь столько лет ныл, что тебе нужна отдельная комната, и вот ты ее получил! Почему бы тебе не побыть там? Ты вообще понимаешь, сколько мы на этом теряем — каждый день выходит на одного постояльца меньше — и все ради того, чтобы тебе было где бездельничать и валяться. А ты даже свистеть как следует не научился.
ДАВИД. Я свищу виртуозно, и ты это знаешь. У меня абсолютный слух.
Пауза.
А у тебя?
ГЕОРГ. И где же он, этот слух? (Без всякого интереса.) Скажите пожалуйста — виртуозно!
ДАВИД насвистывает.
(Продолжает читать газету.) Отвратительно. (Поднимает глаза.) Ты не слышал, что я сказал? Не слышал?
ДАВИД (поспешно). Ты что-то хотел? Чем я могу помочь?
Пауза.
Нет. (Насвистывает «Джанго», «Модерн Джаз Квартет».)
ГЕОРГ (после долгой паузы). И что же ты пытался изобразить?
ДАВИД. А ты не знаешь? Это же соло Джона Льюиса в «Джанго» — все точно, вплоть до мельчайших нюансов.
ГЕОРГ. Ну, тогда я Сара Леандер. (Совершенно спокойно.)
ДАВИД. С лица или с задницы?
ГЕОРГ. Слышь, ты! В этом доме девятнадцать комнат, неужели надо непременно находиться там же, где я?! Черт бы тебя побрал!
ДАВИД спрыгивает со стойки.
Я ему расскажу, что ты тайком куришь его сигареты.
ДАВИД. Давай, мне наплевать.
ГЕОРГ. Я матери расскажу, что ты воруешь у него сигареты.
ДАВИД. Давай, давай.
ГЕОРГ. Куда пошел?
ДАВИД (вежливо). Пока еще не решил, но, наверное, в киоск.
ГЕОРГ. Там только в восемь откроется.
ДАВИД. Сейчас уже восемь.
ГЕОРГ. Тогда вообще в девять.
ДАВИД. У меня сегодня день рождения.
ГЕОРГ. Ты останешься здесь, пока не спустится мать.
ДАВИД. Мама?
ГЕОРГ. Мы должны поговорить с тобой, мальчик мой.
ДАВИД. Со мной? (Хохочет.) Обязательно вдвоем?
ГЕОРГ (пропускает его слова мимо ушей. Отложив газету, просматривает остальную почту). Конечно же и на этот раз никаких писем от Бенгта Халлберга[1] тебе не пришло. Кто бы сомневался.
ДАВИД. Ну и что, мне наплевать.
ГЕОРГ (встает. Забирает у него чашку, когда тот отворачивается). И чему же ты тогда радуешься?
ДАВИД. Верни мою чашку! (В ярости.) Дай сюда!
ГЕОРГ. Неужели ты такой идиот, что веришь, будто Бенгт Халлберг будет писать тебе письма?
ДАВИД. Отдай чашку, я сказал.
ГЕОРГ. Не пора ли посмотреть правде в глаза?
ДАВИД. Дай сюда чашку, не то убью.
ГЕОРГ. Тот, кто ни копейки не зарабатывает, ни на что не имеет права… Согласен? Раз не работаешь, так и не шастай сюда. Думаешь, тебе можно брать все что угодно, чтобы потом жрать по ночам у себя наверху? Что за хамские привычки! Ты что вообще о себе возомнил?
ДАВИД. Тебя не касается, что я о себе возомнил.
ГЕОРГ. Ну давай, ударь же меня. Попробуй ударь!.. Чего ты медлишь? Я жду! Давай же!
ДАВИД. Это не твой кофе.
ГЕОРГ. Да что ты говоришь! Каждая капля, выпитая тобой в этом доме, заработана моим трудом — в то время, пока ты валялся с книжкой и читал сутки напролет. Знаешь что, с меня хватит! Теперь ты пойдешь работать, хочешь ты того или нет. Хватит!
ДАВИД. Вот как.
