Елена Головина - Антология современной французской драматургии. Том II
какими словами описать происшедшее,
не будучи толком уверена в том, что что-то действительно произошло.
И я не смогла
найти слов,
чтобы поговорить с моей подругой,
хоть и чувствовала, что это необходимо.
Моя неспособность
выразить вслух свои мысли
показалась мне ужасной.
21
На следующий день, впервые за всю мою трудовую жизнь на «Норсилоре»,
я не смогла выйти на работу.
Этот день был первым днем в моей жизни, когда я не смогла пойти на работу.
Меня скрутило.
Меня скрутило так, что я застыла без движения на лестничной клетке своего дома,
и прошло несколько часов,
пока меня не обнаружила моя подруга.
Невероятная боль скрутила мне спину, когда я поворачивала ключ в замке.
Но сильнее физической боли было мое уныние.
В то утро меня пришлось отвезти в больницу,
и мысль о том, что я могу на всю оставшуюся жизнь
превратиться в бесполезное существо,
не покидала меня по дороге.
Но
в тот день после полудня произошла еще худшая катастрофа.
22
Вечером моя подруга и ее сестра зашли в бар.
И тут они услышали,
как будто в голове
прогремел взрыв.
Они не обратили на него внимания,
решив, как они рассказывали мне позже, что им просто показалось.
Но на «Норсилоре» действительно
случился взрыв.
Огромный цех,
находящийся по соседству с цехом, где я, кстати сказать, должна была в то утро работать,
взорвался
по пока не установленным причинам.
Взрослый сын моей подруги, конечно, видел погибших,
а погибли многие.
Какой ужас!
Именно в тот день, когда я впервые не смогла
выйти на работу.
23
Наступил день, когда
меня выписали из больницы,
где все еще лежали десятки людей, пострадавших от взрыва.
Я чувствовала себя очень виноватой.
Как объяснить, почему я в то утро не смогла прийти на работу?
После случившейся катастрофы мы все чувствовали себя подавленно,
и, разумеется, остались без работы.
Среди нас была та самая женщина,
которая, по словам моей подруги, внешне напоминала ее сестру.
Та самая женщина, которая не работала и жила в очень красивой квартире.
Повторяю, что лично мне это сходство не особенно бросалось в глаза.
Победивший на выборах родственник моей подруги
предложил нам собраться, чтобы поделиться с нами некоторыми сведениями о положении на предприятии, которые он раздобыл в высших сферах.
Родственник моей подруги имел крайне озадаченный вид.
Ему с трудом давались слова,
ему, обычно такому бойкому на язык.
Он сообщил,
что за случившейся катастрофой
может последовать еще более страшная катастрофа.
Он не уверен, сказал он, что наше предприятие сможет когда-нибудь вновь открыться,
нет,
не уверен.
Оказалось, что где-то там наверху некие деятели,
по всей вероятности, не знающие жизни,
постановили,
что наше предприятие представляет собой опасность…
Оказалось, что и другие личности, настроенные еще более предубежденно,
обвинили наше предприятие
в выпуске подозрительной продукции,
например продукции,
используемой для производства
оружия
страшной убойной силы.
Извините, но
это и правда ложь!
Не мы же, в конце концов, придумали войну,
насилие, жестокость.
И не мы несем ответственность за то, как используют нашу продукцию.
Конечно, наша продукция опасна.
Конечно, она способна убивать,
притом самым жестоким способом,
но, однако, не надо забывать, что нам она позволяет жить.
Сегодня она убила восемьдесят человек,
но прокормила двадцать тысяч.
Вот что говорил родственник моей подруги.
Мы были потрясены.
Мы никогда не думали, что наше предприятие может закрыться насовсем.
Родственник моей подруги
сказал, что будет бороться.
Он призвал нас собрать все силы.
Это будет борьба за жизнь.
За нашу жизнь,
за нашу работу.
Потом я сказала, что никогда не смогу представить себе жизнь без работы,
и расплакалась.
Родственник моей подруги утешил меня.
Он сказал, что работа нужна всем,
всем людям нужна работа,
как нужен воздух, чтобы дышать.
Потому что отнять у человека работу — это то же самое, что лишить его воздуха.
Для чего нам время, сказал он, если оно не занято по большей части работой?
Наше время без работы — ничто, оно нам вообще ни к чему.
Мы это хорошо понимаем тогда, когда перестаем работать.
Мы впадаем в уныние.
Нам становится скучно.
И мы заболеваем.
Да.
Работа — это право, но это еще и
потребность
всех людей.
Это то,
чем мы торгуем,
все мы.
Потому что этим мы живем.
Мы подобны продавцам,
торговцам.
Мы продаем свой труд.
Мы продаем свое время.
Самое ценное, что у нас есть.
Время нашей жизни.
Нашей жизни.
Мы — торговцы своей жизнью.
Вот что прекрасно,
благородно и заслуживает уважения,
вот что позволяет нам
смотреться в зеркало
с гордостью…
Снова на лицах появились улыбки.
Тогда
женщина, о роде деятельности которой мы как раз ничего не знали,
встала
и объявила, что очень рассчитывает присоединиться к нам.
Она, конечно, не работала на «Норсилоре»,
но чувствовала с нами глубокую солидарность, сказала она.
Она тоже была человеком,
имеющим работу,
и поэтому
чувствовала себя близкой к нам по духу.
Нам всем очень хотелось спросить у нее, что именно она называла своей работой.
Последние восемь лет она занималась проституцией, сказала она нам.
Она временно предоставляла в чужое пользование части своего тела в обмен на деньги и, разумеется, считала этот род деятельности самой что ни есть обыкновенной работой.
Она не продавала свою душу, уверяла она нас, она всего лишь сдавала напрокат отдельные части своего тела.
Она рассмеялась.
Это самая обыкновенная торговля.
Она обменивала части своего тела на заработную плату.
Она, разумеется, не чувствовала себя более порочной или сексуально озабоченной, чем
добрая половина остальных людей,
нет,
она чувствовала себя нормальным человеком, выполняющим самую обыкновенную работу,
вот и все.
Ей стало намного легче оттого, что она смогла обсудить с нами все эти вопросы,
получив возможность продолжать жить и работать не таясь.
Да как же вы смеете говорить такое,
возмутился кто-то.
В каком смысле, спросила она.
Эта женщина пыталась вызвать нас на скандал, она насмехалась
над людьми, погибшими при взрыве.
Да как она могла сравнивать?
Взрослый сын моей подруги
нашел наконец слова, чтобы выразить то, что чувствовали все остальные,
и сказал,
что ей действительно не место среди нас.
Почему, спросила женщина.
Потому, ответил так называемый взрослый сын моей подруги.
Женщина не хотела уходить.
Она не понимала, почему ей
в отличие от остальных
нет места
здесь,
среди нас,
на этом собрании…
К счастью,
в конце концов она все-таки сдалась.
И все-таки собрание завершилось на несколько необычной ноте.
24
С того дня, как мы узнали о вероятности окончательного закрытия нашего предприятия,
мы
погрузились
в глубокое отчаяние.
Странное дело, но
больше всех
переживала
моя подруга.
Изредка соглашаясь высказаться вслух,
она говорила, что ей невыносима сама мысль о закрытии нашего предприятия.
Ее горе было безутешным,
несмотря на поддержку окружающих.
Нам всем, разумеется, ее реакция казалась более чем странной — ведь моя подруга не работала на «Норсилоре».
На протяжении всего этого длительного периода
моя подруга напрочь забыла об окружавшей ее реальности, которая, однако, должна была волновать ее гораздо больше, чем эта катастрофа.
