Александр Островский - Том 10. Пьесы, написанные совместно
Наташа. Маменька! Я готова все сделать для вас, все, но ведь не могу же я так жить, как он живет. Такая жизнь противна.
Пелагея Климовна. О чем толкует! Да он для молодой жены все сделает.
Наташа. Все ли?
Пелагея Климовна. Все на свете; хоть каждый день балы давай. Как захочешь, так и будешь жить. Себя, говорит, заложу, а отказу ни в чем не будет. Звать, что ль?
Наташа. Зовите.
Пелагея Климовна (целует ее). Давно бы так. Вот теперь вижу, что дочь. Ефим Лукич! Жалуйте-ка сюда.
VНаташа, Пелагея Климовна и Щемилов.
Щемилов. Жалуем. Чем порадуете?
Пелагея Климовна. А вот уж пускай радость вам та скажет, от кого ее ожидаете.
Щемилов. Это ничего, пущай. Тем для нас приятнее.
Пелагея Климовна. Садитесь рядком да потолкуйте ладком, а мы пойдем проздравление приготовим.
Уходит. Наташа и Щемилов садятся.
Наташа. Ефим Лукич, скажите, как вы на меня смотрите?
Щемилов. Чего лучше требовать нельзя. Вот как смотрю-с!
Наташа. Не в этом дело. Я знаю, вы живете хорошо…
Щемилов (перебивая). Благодарим создателя. А будем еще лучше, как молодая хозяйка подле нас существовать будет. Это насчет съедобного или там нарядов каких… особенное будет.
Наташа. Мне ничего особенного не нужно. Я хочу знать, чего вы требуете от вашей будущей жены?
Щемилов. Диковина! Как чего требую? Знамо, чтоб хозяйка своему дому была и чтоб насчет закону все как следует, — по заведенному. Сказано: муж и жена, ну чтоб так оно и было. Боле чего еще? Ну, чтоб из повиновения ни боже мой! А в случае, чего боже сохрани, — чтоб сейчас и повинная. Потому, кто винится — я мягок. Конечно, не в рассуждении чего там… к примеру ежели… на стороне… а то и не живи на свете… во как! Что ж, чего тут? Со мной просто; как у людей, так и у нас.
Наташа (с нетерпением). Я не о том говорю. Ваши порядки я знаю. Но жить так, как вы, я не могу. Посвятить всю свою жизнь домашним заботам да кухне — я не желаю. Я хочу заниматься…
Щемилов. Чем только угодно. Канареек купим, на попугая разорюсь, коли пожелаете.
Наташа. Да нет, это все не то.
Щемилов. Может, музыку? Орган заведем, кадрели будет играть, «Не белы-то снеги».
Наташа. Нет, я хочу заниматься делом… читать книги…
Щемилов. Книги? Гм… да… книги… Так-с. Что ж… оно можно и книги, только какие читать будешь, а то этого добра по нонешнему времени оченно с разбором надо касаться. Как ежели… да чего боже сохрани… так лучше ну их совсем! Потому мы на хорошем счету состоим, чего лучше требовать нельзя. Я, признаться, в них большого скусу не вижу.
Наташа. Ну, а я чувствую потребность. Я открою школу — буду учить, сама буду учиться. Тогда по крайней мере моя жизнь не будет пуста, и вы за это от меня будете видеть хоть какое-нибудь чувство, хоть благодарность.
Щемилов. Позвольте, это как же так-с? Стало быть, вы нашей супругой будете и при всем том желаете в учительши? Это на что ж похоже-с? Нет, это дело не подойдет-с. Чтоб эта шершавая команда у меня полы гадила да гомон целый день в доме стоял? Нет-с, уж слуга покорный. Потому у нас первое дело, чтоб в доме чистота и тишина. Вы эту музыку, уж сделайте ваше такое одолжение, из головы вон выкиньте. Ни тепериче, ни опосля согласия моего на такое столпотворение не будет. На наряды хошь триста рублев, а от таких подобных беспорядков в своем собственном жилище… да избави господи!
Наташа. Можно особое помещение отвести, небольшой флигель выстроить.
Щемилов. Нет-с… Мне и слушать-то такие разговоры непристойно. Потому при всей моей солидности да вдруг этакое малодушество!.. Да мне в люди показаться нельзя будет; мне все глаза просмеют. Всякое удовольствие для вас сделаю, а чтоб ни книжек, ни ребятишек и никаких пустяшных делов и в заведении не было. А то выйдет нромежду нами такое неудовольствие, чего хуже не надо.
Наташа. А если так, зачем же я пойду за вас?
Щемилов. Да и я то же думаю. Нет, уж если вы можете без этих мечтаниев, так оченно приятно, а то лучше отнеси бог.
Входят Медынов и Федосья Ивановна и останавливаются у двери.
Наташа. Так неужели же вы полагаете, что я за вас иду по любви или из-за ваших денег? Я соглашалась для родных… для их спокойствия; вы не понимаете меня! Мне нужно какое-нибудь занятие, дело, а то я должна иссохнуть, умереть. Ведь мне легче в колодец броситься, чем итти за вас.
Щемилов. Да, не придется, потому нам этакие неподходящи. Модности-то эти ваши нам — ох, как солоны! Ищем мы себе, примерно, утеху, а мозоль нажить не желаем.
Наташа. Говорите теперь, что угодно. От вас-то я уж не обижусь. (Закрывает лицо руками.)
Медынов (подойдя к Щемилову). Уходить бы тебе, я так думаю.
Щемилов. Уходить? Это верно. Одно дело осталось. Эх, пропадай наше доброе! Благодарим, что не потаились. Фу, инда жарко стало! Вот так утеха! От такого лиха бежать скорей. Отнес бог!
Медынов. Не довольно ли разговаривать-то? Чай, и кончить пора?
Щемилов. Да уж мне тут разговору нет.
Входит Пелагея Климовна с вином и закуской на подносе.
Вот с кем я поговорю. (Идет к двери.)
Пелагея Климовна (идет за ним). Что, батюшка, угодно?
Уходят Щемилов и Пелагея Климовна.
VIНаташа, Медынов, Федосья Ивановна.
Наташа. Смейтесь, смейтесь надо мной; я этого заслуживаю.
Медынов. Не стану смеяться и другим не позволю. В вашем положении ничего нет смешного.
Наташа. Вы жалеете меня, Алексей Парфенович? Спасибо вам! Стыдно мне глядеть на вас… Забудьте, что я говорила вам вчера… Простите меня!
Медынов. Да я уж и забыл давно.
Наташа. Вы мне вперед говорили, что я буду у вас прощенья просить, я не верила. Вот и пришлось, — вы правы были…. Вы, должно быть, всегда правы… Но позвольте же и мне, Алексей Парфенович, сказать хоть несколько слов в свое оправдание.
Медынов. Да зачем; не нужно вовсе.
Наташа. Нет, позвольте, надо. Вы, может быть, не так думаете обо мне. Ведь не им только увлеклась я. Какие горячие речи!.. Какие честные, хорошие мысли!.. Ведь и мы здесь слыхали о новых людях; вот и ждешь, и ждешь, хоть бы поглядеть-то на них. Как же было не закружиться голове, когда он заговорил. Вот, думала, тот новый человек, которого я ждала, о котором мечтала.
Медынов. Да перестаньте, ради бога! Пикарцев — новый человек! Что в нем нового? Только платье, а мозгам да всей-то его душонке сто лет с хвостиком. Кто неустанно работает, кто честно дело делает, тот и новый человек. Нового человека сейчас узнаешь, у него от лица светится.
Наташа. Ах, как недостойно я поступала с вами; как больно мне вспоминать об этом. Простите меня, ради бога!
Медынов. Да довольно уж вам прощенья-то просить; поговорим об чем-нибудь другом, хоть о погоде.
Федосья Ивановна. Да полно тебе убиваться-то! Алексей Парфенович твою обиду давно забыл. Кабы ты знала, что он о тебе вчера вечером со мной говорил! Сказать, Алексей Парфенович?
Медынов. Говорите! Я затем и пришел. Что в жмурки-то играть!
Федосья Ивановна. Да ведь он тебя любит… И уж не знаю, за мои ли молитвы, за твою ль простоту тебе бог дает… Ну, как это сказать?.. Ведь он все-таки не равный… все-таки барин… не то что Семен; тот сватается; ну, а он, скажем хоть так, тебя замуж берет.
Наташа. Ах! (Закрывает лицо руками.)
Медынов. Ну, давайте руку! Что тут долго разговаривать-то!
Наташа (в смущении). После, после, не теперь!
Медынов. Чего еще ждать-то? Уж я ждал довольно. Не игрушки ведь это… Я вам руку даю… А у меня где рука, там и голова.
Наташа медленно подходит, берет руку Медынова и крепко сжимает ее.
Ну, вот так-то; теперь крепко будет. Бабушка, целоваться не заставляйте, я стыдлив.
Федосья Ивановна. Ах, батюшка, да как хочешь.
Входят Пелагея Климовна и Семен.
VIIНаташа, Медынов, Федосья Ивановна, Пелагея Климовна, Семен.
Пелагея Климовна (у двери). Ах, ты… чтоб тебе пусто было! (Выходит на середину.) Уж как разобидел, уж как раскостил!
Семен. Да мало ль что он брешет; ничего он с вами не поделает. Одно слово — скорпион, но только все ехидство так при ём и останется.
