Александр Островский - Том 10. Пьесы, написанные совместно
Евлампий. Что?
Семен. Только и всего! (Громко.) Наталья Михайловна!
Входит Наташа.
Доложил-с. Теперь, стало быть, наше почтение. (Уходит.)
VIIНаташа и Евлампий, потом Федосья Ивановна.
Наташа. Евлампий Михайлович, вы чем-то недовольны? Может быть, сердитесь за то, что я посылала за вами?
Евлампий. Нет… Но знаешь… неприятности там… дома; впрочем, все это пустяки. Ты подле меня — и чего ж мне еще желать, о чем думать! (Берет Наташу за руку. Увидав кольцо.) Что это? Серебряное кольцо? Какая наивность! Охота тебе носить такую дрянь. Надо его бросить.
Наташа (отнимая руку). Ах, нет… я не брошу.
Евлампий. Ну, подари мне.
Наташа молчит.
Жалко?
Наташа. Не жалко, а… зачем вам?
Евлампий. Затем, чтобы подарить первой попавшейся маленькой девчонке. Ну, носи, если тебе нравится… сама скоро бросишь. Но, Наташа, будь повеселей, довольно серьезничать-то!
Наташа. Да ведь я… я ухожу отсюда.
Евлампий. А, неужели? Решилась, Наташа? Отлично! И это уж окончательно, без повороту?
Наташа. Без повороту. Бабушка меня отпускает.
Евлампий. Браво, браво! (Хочет обнять Наташу.)
Наташа (уклоняясь). Ах, Евлампий Михайлович! Нет… позвольте! В эту минуту ласкам нет места, она слишком торжественна для меня. Нарушать эту торжественность мне кажется очень легкомысленным. Ведь я делаю очень… очень смелый, решительный шаг. Я бросаю все, чем жила до сих пор… Здесь много пошлого, неприглядного; но здесь все родное мне, здесь мне все знакомо; а впереди у меня все неизвестное… потемки… Что там за люди, как там живут, я ничего не знаю… В этих потемках у меня один только свет… это вы, и я смотрю на вас, как на опору.
Евлампий. О, еще бы! Придет время… я… я… все сделаю… (Обнимает Наташу.)
Наташа. А уж я-то! Я буду работать, учиться… старательно, постоянно… Посмотри, я скоро сделаюсь достойной тебя. Дорогой мой, вся душа моя будет принадлежать делу и тебе. Я забуду весь мир, чтоб жить для тебя, чтоб дышать одним тобой! Да я… не знаю… всего этого мало за то, что ты сделал для меня. Ты воскресаешь меня, ты даешь мне новую жизнь, о которой я без тебя и мечтать бы не смела.
Евлампий. О, да какая ты умная, какая ты умная! И сколько огня! Прелесть! (Горячо обнимает и целует Наташу.)
Наташа (освобождаясь). Ах, пожалуйста!.. Нет, нет… нехорошо.
Евлампий. Наташа, Наташа, это скучно наконец. Когда ты бросишь эту глупую деревенскую застенчивость?
Наташа. Ты думаешь, что это застенчивость?
Евлампий. Да, застенчивость, которую уж надо оставить.
Наташа. Да, конечно…
Евлампий. Что «конечно»?
Наташа (стыдливо). Можно, пожалуй, и… оставить, когда знаешь… когда уверена…
Евлампий. Ну, и знай, и будь уверена!
Наташа. Помнишь ли, что ты сказал мне? А я все твои слова помню, ими только и живу. Ты сказал мне: мы будем трудиться, мы пойдем рука об руку. Это ты говорил.
Евлампий. Да, да, я… И мы сделаем это. Я скоро уезжаю. Вместе нам нельзя уехать отсюда, неловко; ты поедешь на другой день после меня.
Наташа. О да, я полечу на крыльях.
Евлампий. А я пока найму квартиру; ты приедешь, уж будет все готово. Жить на разных квартирах двойной расход, да и нет никакой надобности: Петербург ведь не уездный город, там всякий знает только сам себя, а до других дела нет; там это не в диковинку… Мы будем жить вместе.
Наташа. Как? Сейчас и вместе?
Евлампий. Что значит «сейчас»? А то когда же еще? И сейчас и не сейчас, всегда вместе.
Наташа (с испугом). Что… это? Что вы говорите?
Евлампий. Да что ж мне еще говорить, милая моя? Я говорю, что чувствую, что знаю, что я и сделаю.
Наташа (отшатнувшись). Да вы подумайте!
Евлампий. Да что тут думать и об чем? Кто любит, тот не думает, а кто думает, тот не любит, а лжет.
Наташа (горячо и со слезами). Да нет, нет! Я люблю вас… я клянусь всем, что есть для меня святого… только я люблю вас не так… я люблю вас, как брата.
Евлампий. Это что еще? Все это вздор, все это глупость. Кто любит, тот жертвует всем. И ты для меня пожертвуешь всем. Да, Наташа, да? (Хочет обнять ее.)
Наташа (вырывается). Ах, оставьте! (Слабым голосом.) Бабушка!
Евлампий. К чему тут бабушка и зачем слезы? Вот твоя любовь, о которой ты так громко говорила! Кто хочет начинать новую жизнь, тот должен бросить все предрассудки; да не только бросить, а насмеяться над ними. Надо сжечь корабли, чтобы уж не было возврату к этой деревенской пошлости.
Наташа. Боже мой, «предрассудки»! И вы называете это предрассудками?
Евлампий. Да, предрассудки, которые так же глупы, как серебряные кольца, которые вы считаете какой-то драгоценностью, чем-то священным. Нужно очень немного смелости, чтобы стряхнуть эти предрассудки и эти амулеты. И я знаю, что у тебя этой смелости достанет.
Наташа. Нет., нет…
Евлампий. Я помогу тебе, Наташа, милая Наташа. В моих объятиях ты забудешь все, кроме меня. (Обнимает ее.) Забудешь все, что надо забыть.
Наташа. Ах, бабушка!
Евлампий (отходя). Удивляюсь Я на тебя. Ах, женщины! Кто вас разберет! Вы любите — и не любите; вы верите — и не верите.
Входит Федосья Ивановна.
Наташа. Боже мой, что со мной делается?.. Мне стыдно! Стыдно! Мысли путаются… в глазах мутится… Ах! (Падает в обморок на руки бабушки.)
Евлампий уходит.
Действие четвертое
ЛИЦА:
Федосья Ивановна.
Пелагея Климовна.
Наташа.
Евлампий.
Медынов.
Щемнлов,
Семен.
Декорация первого действия.
IНаташа (сидит у стола, опустивши голову на руки), Федосья Ивановна и Пелагея Климовна (входят).
Федосья Ивановна. Нездоровится тебе, Наташа?
Пелагея Климовна. Какое нездоровье, с чего? Привередничает сидит.
Федосья Ивановна (Наташе). Головушка болит?
Наташа. Нет, мне теперь легче. Бабушка, вы не беспокойтесь, это пройдет, я скоро оправлюсь совсем.
Пелагея Климовна. Маменька, вам опять неймется. Вы и теперь с вашим баловством. Она нас оконфузила перед господами, а вы к ней же с утешениями!
Федосья Ивановна. Оставь ты, прикуси свой язык!
Пелагея Климовна. Ну уж теперь пускай другой кто прикусит. Я терпеть этого не стану. Я ей покажу, кто я ей! Не хотела по чести сделать для матери, так я и власть имею. Ты думаешь, все стращать только буду? Нет, довольно!
Федосья Ивановна. Да, полоумная, что ты говоришь! Опомнись!
Пелагея Климовна. Вы-то придите в размышление, а я все помню. Добру выучили! Этакому-то рукомеслу, чтоб на шею вешаться, и без ученья можно ученой быть.
Федосья Ивановна. Что ты говоришь?
Наташа. Бабушка, не заступайтесь за меня.
Федосья Ивановна. Да ведь ты не чужая.
Пелагея Климовна. Она хуже чужой. Чужая-то больше пожалеет. Вот как по милости ее выгонят нас господа со двора — вот и надевай котомку.
Федосья Ивановна. Ну, не могу я слушать вздорных речей, не могу, лучше уйду от искушения. (Уходит.)
Пелагея Климовна. И чудесно. Авось без вас-то что-нибудь лучше придумаем.
Наташа. Маменька, вы считаете меня виноватой? Ну, согласна, ну, я виновата; чего же вы от меня хотите?
Пелагея Климовна. Чего? А очень просто, вот чего: бредни все из головы вон — и за Щемилова замуж итти. (Наташа отворачивается.) Что, не понравилось? Не по вкусу пришлось? А еще спрашиваешь: чего от меня хотите!
Наташа. Нет, маменька… я не отказываюсь, уж все равно, везде не слаще… все равно мне деться некуда. Так лучше уж я для вас угодное сделаю… по крайней мере вам польза будет…
Пелагея Климовна. Что ты, что ты! Да правду ль ты говоришь?
Наташа (опустив голову). Правду.
Пелагея Климовна. Хоть и вижу, что не от радости ты идешь за него, ну, да радость тебе после придет. Уж ты поверь мне! Вот умна стала, — так и слова худого не услышишь, а еще ласку материнскую увидишь.
