Василий Ливанов - Люди и куклы (сборник)
Менелай. Давний царь в Спарте. Он затеял торговать со скифами и подружился с этими варварами.
Парис. Ты закусывай, закусывай.
Менелай. Да. И каждый раз они устраивали возлияния в честь прибыльной торговли.
Парис. У варваров это называется «обмыть покупку».
Менелай. Клеомен пировал с ними по вечерам, а потом они приучили его пить с утра.
Парис. Кто выпил с утра, тот весь день свободен.
Менелай. Заметь себе, пили они неразбавленное вино.
Парис. Скифы всегда пьют неразбавленное.
Менелай. Короче говоря, Клеомен пристрастился. Жена Клеомена потребовала, чтоб он отказался от утренних возлияний. Два дня он воздерживался. А на третье утро сошел с ума.
Парис. А что же скифы?
Менелай. Ничего. Сели на коней и уехали к себе в степи, хохоча, как дети.
Парис. Скифы говорят: кто пьет с утра, никогда не бывает старым.
Менелай. Это почему?
Парис. Умирают молодыми.
Менелай. Мы отвлеклись. Итак, я слушаю твою историю.
Парис. Перед тем как мне, значит, родиться, моей мамаше Гекабе привиделся сон. Будто родила она факел.
Менелай. Ха-ха! Ты выдумываешь.
Парис. Честно. И будто от этого факела загорелся весь город. Мамаша перепугалась и велела занести меня, новорожденного, в горы и бросить там. Хороша у меня мамаша, нечего сказать. Будто до меня в городе не было пожаров. Слава богам, пастухи нашли меня и подобрали.
Менелай. А как же ты, бедоносный, вернулся под отчий кров?
Парис. Видно, родителей под старость совесть замучила. Стали справки наводить. Тут пастухи и открылись: жив, мол, ваш Парис. Ну, все и перевернулось. А до этого я ни ухом ни рылом ничего не чуял. А тут откуда-то царские пеленки мои достали, пошли охи да ахи…
Менелай. Потрясающе, клянусь… А что же привело тебя к нам в Элладу? Поведай мне как другу, если не секрет.
Парис. Дед мой, царь Лаомедонт, был, оказывается, врун, каких мало. То ли боги на него разгневались, то ли еще что, но дочь его Гесиону — тетку мою, значит, обрекли на съедение чудовищу. Уж не знаю какому. Дед возьми и пообещай тому, кто ее спасет, отдать своих коней. А кони у него были — звери и красивы, что твои лебеди. Так рассказывают. Ну, Геракл тогда спас мою тетку, а дед ему коней не отдал, зажал. Геракл на него войной, на деда-то. Отбил Гесиону и подарил своему другу Теламону. А папашу моего — я уже говорил — под старость совесть гложет. Видно, в молодости ее недокармливал. Вот он и просит меня: «Плыви, Парис, в Элладу и выкупи Гесиону, пусть доживает дома в покое». Я и погреб. Нашел ее, старушку. Так, говорю, и так. А она ни в какую. Слюбилась, видно, с Теламоном за целую-то жизнь. Родила ему сына Аякса. Хорошо, что я его не застал.
Менелай. Ты что, поссорился с Теламоном?
Парис. Тряхнул я малость старичка Теламона. Дал он мне за тетку отступные. Хорошие деньги! Только я эти деньги не то что до дома, до тебя не довез. А то бы неизвестно еще, с кем бы из нас Рыжая сны смотрела!
Менелай. Кстати, что они так долго? Пойду потороплю. (Встает.)
Парис. Брось, что за спешка.
Менелай. Сегодня домой из храма Артемиды возвращается Елена. Надо их спровадить пораньше.
Парис. Царь, а жены боишься, как простой пастух.
Менелай. Я ее не боюсь, но связан клятвой. Я пообещал Тиндарею, ее покойному отцу, никогда не путаться с гетерами и не заводить наложниц. Только с этим условием я получил Спартанское царство, а мой брат Агамемнон — престол в Микенах. Теперь понял?
Парис. Ну и дела! По мне, лучше умереть вольным пастухом, чем всю жизнь нервничать на царстве!
Менелай (раздраженно). А кто тебе сказал, что я нервничаю? Было бы от чего нервничать.
Уходит. До Париса доносится: «Выдумал тоже, нервничаю. Ничего я не нервничаю. Нервного нашел!» Парис беззвучно смеется. Менелай возвращается.
Менелай. Надеюсь, все это (делает широкий жест) останется между нами.
Парис. Можешь на меня положиться. Я умею хранить секреты. Я — целый склад всяких секретов.
Менелай. Склады часто разворовывают. (Уходит.)
Парис подходит к обрыву. Смотрит в море.
Парис. Хоть бы одним глазком увидеть, как из пены родится эта Рыжая Афродита. (Вглядывается в даль.)
На площадку у грота выходит Елена. Она в дорожном плаще. В руках — бич. Парис стоит к ней спиной.
Елена (неуверенно). Менелай…
Парис (оборачиваясь). Я за него.
Елена. Значит, ты — мой супруг, лживый изменник, и этот кнут предназначается тебе!
Замахивается бичом.
Парис. Постой! Уж больно ты быстра на расправу. Шуток не понимаешь.
Елена. Если Менелай — мой муж в шутку, мне не смешно.
Парис. Стало быть, ты — Елена?
Елена. Это так же верно, как то, что ты — Парис, троянец, многостранствующий гость нашего дома. (Парис кивает.) Кем угощает тебя мой радушный супруг?
Парис. Как это — кем? Я не циклоп — пожиратель людей. Мы здесь пьем вино и беседуем. Беседуем и пьем вино. Чем еще заниматься двум друзьям на досуге?
Елена. Вас двое, а на ковре четыре кубка. Менелай — самая настоящая гидра, но ведь не трехголовая.
Парис (мнется в нерешительности). Эти кубки… Кубки эти…
Елена. Ну? Ну?
Парис. Не нукай, не зануздала еще. Эти кубки… Вообще так. Хочешь верь, хочешь — нет. Вчера в полночь к нам на огонек завернули два странника.
Елена. Или две странницы?
Парис. Э, не поймаешь. Два странника, я сказал. Ты знаешь, боги часто приходят к людям в обличье странников. Их двое и нас двое. Всего четыре. Четыре кубка.
Елена. И что же дальше?
Парис. Дальше я не помню. Я сразу охмелел и заснул. Ничего не помню. Хочешь верь, хочешь — нет.
За спиной Париса на площадку вступают подруги, вернувшиеся с купания. Парис их не видит.
Елена. Хочешь знать, что было дальше?
Парис. А ты-то откуда знаешь?
Елена. Боги послали мне видение. Это все-таки были странницы, и они вернулись, чтоб уличить тебя во вранье.
Парис оборачивается и застывает с раскрытым ртом.
Подруги. Что это с ним?
Рыжая. Он еще не проснулся. Поднять его подняли, а разбудить забыли. (Парису.) Закрой рот.
Подруги. Гляди-ка, а он пользуется успехом.
Рыжая (Елене). Не очень-то зарься на него, девушка. Он даром что красавчик — ни драхмы за душой.
Елена молчит.
(Подруге). Она, должно быть, пригнала за царем колесницу. Видишь — бич. Эй, ты царская рабыня?
Елена молчит.
Подруги. Ты что — немая?
Елена. Вы обе угадали. Я — рабыня царя. Немая рабыня. Но царю этого мало. Он хочет, чтобы я ослепла. (Рыжей.) Чтобы я не могла разглядеть вас и назвать по имени.
Рыжая. Тебе наши имена неизвестны.
Елена. Ты так думаешь? Твое имя нетрудно угадать. Его можно пересыпать, как горстку монет. Оно остается горьким осадком на дне кубков, валяется в любовном поту чужих постелей. У тебя есть, было и будет только одно имя. И клянусь, ты на него откликнешься. Шлюха! Шлюха! Шлюха!
Рыжая. Ах ты ехидна! (Бросается на Елену.)
Елена наотмашь хлещет ее бичом. Еще раз, еще. Рыжая визжит.
Парис. Остановись, царица! Хватит… (Вырывает у Елены бич.) Пусть она такая, как ты говоришь, но шкурка-то у нее нежная, как у тебя…
Рыжая рыдает, сидя на земле. Елена, придя в себя, смотрит на Рыжую и вдруг разражается слезами. Обе плачут в голос. Подруга Рыжей не выдерживает и вступает с басистым ревом.
Вот так спелись! Ну будет, будет. Не огорчайте Эхо.
Женщины замолкают, и вдруг за сценой слышен чей-то одинокий плач, потом крик «Госпожа! Госпожа моя!». На площадку перед гротом выбегает Эфра — рабыня Елены, уже немолодая женщина.
Эфра (Елене). Госпожа моя… Беда! Беда ворвалась в твой дом!
Елена. Ты поздно спохватилась, Эфра. Об этом надо было кричать раньше.
Эфра. О чем ты, госпожа? Раньше я никак не могла успеть. Я бежала изо всех сил, клянусь крылоногим Гермесом — посланцем богов…
Елена. От какой же беды ты уносила ноги, моя верная Эфра?
Эфра. Я боялась, что этот мужчина погонится за мной.
