Эдвин Гилберт - Камни его родины
Внимательно посмотрев на чертеж, Феби взволнованно провела рукой по челке.
– Оно самое, Эб! Чудесно! В самую точку!
Эб все еще пренебрежительно глядел на свое произведение, в котором архитектурные элементы колониальной эры так откровенно сливались с элементами эры стекла.
Но когда рано утром он снова вошел в кабинет и остановился перед доской, на которой лежал вчерашний чертеж, лицо его непроизвольно расплылось в самодовольной улыбке. Потом явился Рафф и тоже подошел к доске и долго, не говоря ни слова, изучал чертеж.
– Знаешь, Эбби, – сказал он наконец, – мне кажется, такой вот способ архитектурного мышления, или ощущения, если хочешь, для тебя самый перспективный. Должно быть, Феби именно это имела в виду, когда сказала: «Остин в чистом виде». И она права.
– Но ведь это просто сплав, – запротестовал Эбби. – Вульгарнейший сплав двух архитектурных стандартов и... – Он остановился, веонее – его остановило выражение, которое появилось на лице у Раффа. – Неужели ты действительно так думаешь?
– Прежде всего, – сказал Рафф, все еще не отрывая глаз от чертежа, – это вовсе не штамп уже по композиции по тому, как ты организуешь пространство. Скажу одно: этот дом хорош, по-настоящему хорош, и в нем есть классическая соразмерность и красота. Естественная и современная классика, а не подделка под нее. В нем есть ты.
Эбби переводил глаза с Раффа на чертеж. Потом его залила волна огромной благодарности, теплоты и гордости.
– А я-то думал, ты скажешь, что это дом для Гадвилла, – пробормотал он.
– Нет, не скажу.
– Но ведь романтизм из него так и прет, – возобновил разговор Эбби, когда они ехали в контору. Тон у него по-прежнему был виноватый.
– Ну и на здоровье, – воинственно отрезал Рафф. – А что постыдного в романтизме, скажи на милость?
– Ничего, конечно: я не так выразился. Я... Видишь ли, твой проект дома Вертенсонов абсолютно романтичен, и все же он не стандартен и не сентиментален. Он необычайно сильный и, как бы сказать... – Эбби замолчал, не находя нужного слова.
– Основательный, что ли?
– Да.
– Послушай, Эбби, я ведь не собираюсь ничего тебе навязывать. Только, по-моему, ты сейчас на правильном пути, и будет страшно обидно, если ты начнешь мудрить и опять собьешься... – Рафф вдруг расхохотался. – До чего же мы все умные, когда объясняем другим, что у них не в порядке, и как нужно строить дома, и как жить. Врачу: исцелися сам...
Прошло три недели – и Тоунтонское общество городского благоустройства, собравшись в понедельник, решило поручить фирме «Остин, Коул и Блум» постройку Дворца искусств и ремесел. Эбби, получив этот заказ без всякой борьбы, чувствовал себя как-то даже неловко, но в конце концов решил – и не без основания, – что это просто справедливая компенсация за щедрые пожертвования и время, потраченное им на организацию всего дела.
Едва он начал серьезно обдумывать проект здания, как обнаружил, что охладел к своей первоначальной концепции, в значительной степени навеянной барселонским павильоном Миса ван дер РОЭ.
Он взялся за переработку замысла и только после многих бессонных ночей рискнул показать чертежи Раффу и Винсу. При этом он все еще не был уверен в правильности своего решения и знал только одно: что это решение целиком вытекает из наброска дома, который так понравился Раффу.
Дворец был спроектирован в форме буквы Т. Главный выставочный зал помещался в основном корпусе, перпендикулярном улице; весь из стекла, с крутой крышей и фронтоном, он резко контрастировал с боковыми крыльями, стены которых были обшиты гонтом.
Эбби отнес чертежи к себе в кабинет и, когда рабочий день окончился, попросил Винса и Раффа посмотреть их и сделать замечания. Он укрепил эскизы на круто поднятой чертежной доске, Винс стал по одну сторону от него, Рафф – по другую, и оба погрузились в изучение эскизов. А Эбби в это время волновался так, словно защищал проект перед строительным комитетом.
– Совсем непохоже на тебя, Эб! – сказал наконец Винс.
– Новый стиль, Винс. Austinus purus[51], – отозвался Рафф.
– Тебе не нравится? – спросил Эбби.
– Определенно нравится, – сказал Винс. – Но я как-то не могу связать эту штуку с тобой. – Он снова принялся рассматривать эскизы. – Слушай, а не следует ли подбавить перца в решение входа?
Эбби был немного разочарован: Винс всегда так легко все схватывал и понимал, вернее – так легко приспосабливался к чужому образу мышления, а тут он то ли не оценил, то ли просто не понял того, что хотел сказать автор проекта.
– Мне пришла в голову одна идея. – Винс все еще изучал чертежи.
– Какая?
Винс показал на плане двор, или патио, здания.
– Все твои летние выставки пойдут прахом, если вдруг испортится погода и польет дождь... – Винс взял карандаш, оторвал листок кальки и, положив его на то место плана, о котором шла речь, стал чертить, не прекращая объяснений. – Почему бы тебе не расширить крышу, скажем, Футов на семь? Получится крытая лоджия или галерея; зрители смогут и в дождь смотреть экспонаты, которые можно будет расположить снаружи, вдоль стен.
Эбби кивнул.
– Разумно.
– Великолепная идея, Винс, – сказал Рафф.
– Может получиться, – ответил Винс.
– Безусловно. – Эбби посмотрел на него. Да, Винс всегда раскопает слабое место или просчет в любом проекте, но, если автор начнет возражать, он не будет настаивать. А критику в свой адрес он выслушивает куда добродушнее, чем Эбби или Рафф. Более того – он принимает их предложения, не проявляя ни мелочного самолюбия, ни ложной щепетильности. Вместо того чтобы обижаться и страдать, как Эбби, или стучать кулаком по столу, отстаивая каждую деталь, как Рафф, Винс весело поблагодарит, сядет за доску и постарается разумно использовать предложения товарищей.
Эбби снова повернулся к доске, а потом нерешительно взглянул на Раффа, который до сих пор, в общем, ничего не сказал. Тревожный симптом: обычно Рафф выражал свои архитектурные мнения и пристрастия немедленно и весьма энергично.
– А ты что думаешь, Рафф? – не выдержал Эбби. – Гадвилл?
– Что? – рассеянно спросил Рафф, рассматривая чертежи. – Нет. Просто я пытаюсь понять, почему это не рассыпается на составные части, а держится и нравится. – Он задумался. – У тебя получилась такая штука, которая очень трудно поддается определению. Если на свете существует так называемая новоанглийская традиция...
Эбби так помрачнел, что Рафф осекся. Потом он ухмыльнулся.
– Прошу прощения. Нет, конечно, не традиция, а преемственность, эмоциональная преемственность, то, что связывает прошлое с настоящим.
– Правда? – пробормотал Эбби с недоверчивой радостью в голосе.
– Да, правда, – передразнил его интонацию и манеру произносить слова Рафф.
И тут Эб дал волю распиравшей его гордости:
– А знаешь, когда это прорезалось во мне? В тот вечер, когда вы с Феби...
Но стоило Эбу с помощью Раффа и Феби найти для себя новыйхпуть в архитектуре, как ему особенно остро и настойчиво захотелось восстановить равновесие и во всем остальном, освободиться от неуверенности, от юридических сложностей, которые опутали его после истории с Ниной. Ее все еще усиленно лечили психотерапией, и разговоры Эбби с доктором Риттерменом из «Пэйзон-Мемориал» до сих пор были малоутешительны. Но в тот самый вторник, когда в Тоунтоне был первый большой снегопад, Эбби получил письмо из клиники. Со своей обычной, раздражающей небрежностью Риттермен просил его приехать. Это был первый проблеск надежды.
В четверг, накануне поездки в Нью-Йорк, вместо того чтобы прилежно трудиться над проектом Дворца искусств, он то и дело смотрел на часы: как всегда в таких случаях, время вдруг перестало двигаться.
Поэтому он так обрадовался, когда Рафф, оторвавшись в полдень от чертежей, предложил вместе поехать в бар Коркорана – посмотреть, как идут работы по перестройке.
– Скоро начнут обшивать стену, и я хочу сам подобрать доски красного дерева, – сказал Рафф.
Эбби улыбнулся: Рафф поскачет за сто миль, чтобы самому выбрать кирпичик, или доску, или дверную ручку.
Они уехали в половине первого.
На обратном пути, когда они проезжали мимо тоунтон-ской ратуши, Рафф воззрился на часы.
– Что это приключилось с часами? Я назначил Лойс Вертенсон свидание в конторе.
– В котором часу?
– Кажется, она сказала в два.
– Ну что ж, ты опаздываешь всего на полчаса. Для тебя – это предел точности. Если бы ты предупредил меня, я наложил бы вето на некоторые дополнительные развлечения.
– Сегодня буду работать весь вечер. – Снизив скорость, Рафф стал искать, где бы ему поставить машину на Мэйн-стрит.
– Зачем такая спешка? – сказал Эбби. Он знал, что Вертенсоны – на редкость доброжелательные и покладистые клиенты.
