Жак Одиберти - Антология современной французской драматургии
ЖЕНЩИНА(подходя к Лахдару). Что говоришь ты, мой сын, что говоришь ты? Возможно ли, чтобы моя тайна стала и твоей тоже, или это бред и предчувствие?
ЛАХДАР. Напрасно я говорю о себе в прошедшем времени…
ЖЕНЩИНА (подходя еще ближе). Скажи мне только, мертв ли Лахдар. Потому что траур — это моя привилегия, и каждому умирающему я задаю этот жестокий вопрос.
ЛАХДАР.
Вовек мне не утешить тебя.
Я последний из крестьян,
Принесенный в жертву у своего дерева.
Я не знаю, что держит меня,
Я завис между тем, кем я был когда-то,
И кинжалом, вновь лишающим меня жизни.
Мужская часть хора обращается к строю женщин, повторяя от себя начало предыдущей строфы.
ХОР МУЖЧИН (обращаясь к женщинам).
Вовек нам не утешить вас.
Мы последние из крестьян,
Принесенные в жертву у своих деревьев.
Мы не знаем, что держит нас…
Лахдар в этот момент подхватывает всю строфу, обращаясь к своей матери, и становится понятно, что она — та женщина, которая подошла к нему.
ЛАХДАР.
Вовек мне не утешить тебя.
Я последний из крестьян,
Принесенный в жертву у своего дерева.
Я не знаю, что держит меня.
Я завис между тем, кем я был когда-то,
И кинжалом, вновь лишающим меня жизни.
Что получит вдова моего отца,
Узнав, что я был убит
Ее вторым мужем, которого она не выбирала?
Ты видела, как змеи в пароксизме наслаждения
Извиваются в скошенном сене? Так и моя память
Вьется сквозь убийство и изгнание.
И вогнавший меня в дерево кинжал —
Это жало молодого скорпиона, завороженно пронзающего себя;
В дебрях моей родословной, попавший в замкнутый круг,
Я ничем не обязан своему отчиму,
Даже убийством, даже взмахом жертвенного ножа,
Ибо он вовсе не Авраам, а я всего лишь кот,
Которому сова изодрала шкуру на самой хрупкой ветке,
И я жду только, когда она надломится, чтобы ослепить дневную птицу
В листве, где, как она думает, я затих.
Барабанная дробь. Возбужденная толпа покидает сцену. Остается только Лахдар, по-прежнему вцепившийся в дерево.
ГОЛОС ХОРА (исчезая вдали).
Бойцы партии народа!
Не покидайте своих убежищ!
Час схватки еще далек.
Бойцы партии народа!
На сцене появляются Мустафа и Хасан, продолжая разговор.
МУСТАФА. Уедем отсюда. Укроемся в горах.
ХАСАН. Крестьяне дадут нам убежище.
МУСТАФА. А когда вернемся, только злее будем.
МУСТАФА(застывая на месте). Погоди. Это ведь Лахдар? (Указывает на дерево.)
ХАСАН. Точно он, и опять его ранили!
ЛАХДАР. Привет, привет! Собрались уехать, даже слова не сказав, будто бросаете покойника… По крайней мере оставьте мне сигарет.
МУСТАФА. Ты не можешь вот так стоять. (Идет к дереву, Хасан за ним.) Мы унесем тебя.
ЛАХДАР(яростно). Не подходите! (Голос его ломается. Он с трудом продолжает тем же тоном.) Я больше не чувствую кинжала. Мне даже кажется, что он воткнут в дерево. Как щит звеню я, ничего не ощущая, после того как смерть взяла меня за плечо, одарив неожиданной лаской. Не подходите! Если вы решите вытащить кинжал, мне придется повернуться к вам спиной, а значит, отпустить дерево, хотя я погибаю, чтобы защитить его от града.
МУСТАФА. Ты стоишь, словно нарочно себя подвесил, но не хочешь сделать и шага вперед!
ЛАХДАР. Спроси у дерева. Спроси его, может ли оно шагать и должен ли я вести его за собой.
МУСТАФА. Тогда мы понесем тебя.
ЛАХДАР. Уносят только трупы. Уходите и оставьте мне сигарет.
Барабанная дробь.
ГОЛОС ХОРА, ИЗДАЛЕКА. Бойцы партии народа!
Мустафа и Хасан отходят от умирающего друга.
ХАСАН. Оставим его. Он тщетно борется с собственным трупом. Разве он сможет пойти с нами?
МУСТАФА. Да, оставим его. Мы значим для него не больше, чем какие-нибудь деревья. Он борется с собственным трупом.
Хасан и Мустафа долго вглядываются в омраченное лицо Лахдара, который внезапно прерывает молчание — в тот момент, когда Хасан и Мустафа медленно покидают сцену, словно следуя за воображаемой траурной процессией.
ЛАХДАР. Прощайте, товарищи! Какая ужасная была у нас молодость!
В этот момент появляется мать Мустафы, которая ищет сына, отправившегося в изгнание. Она потерянно бродит перед деревом, не замечая Лахдара. На ней синяя блуза, какие носят в психиатрических лечебницах. Ее седеющие волосы стоят дыбом, а острый взгляд скользит вокруг, ни на чем не задерживаясь. Ни в ее согнутой фигуре, ни в скорбных жестах нет ничего женственного. Ее бред время от времени прерывается пронзительными криками зловещих птиц. Она на разные голоса повторяет: «Мустафа!», как если бы это слово, превращенное в магическое заклинание, помогало ей удержать расплывчатый образ сына.
МАТЬ. Мустафа! Мустафа!
Крики птиц.
Мустафа!
ЛАХДАР. Он все еще там. Он ждет меня в этом мире, а я жду его в мире ином. Всю нашу жизнь мы только и делаем, что прощаемся.
МАТЬ(по-прежнему в гипнотическом состоянии). Мустафа! Мустафа!
Крики птиц.
ЛАХДАР. (Вторит ей эхом.) Мустафа!
Зловещие крики птиц, переходящие в весенний щебет. Сумасшедшая предается своим мыслям, опустив голову, потом раздается ее голос, легкий и ломкий, его подхватывает невидимый хор плакальщиц.
МАТЬ (присев на корточки перед апельсиновым деревом, поддерживающим Лахдара).
На больничной скамейке
Сижу я, сумасшедшая в бегах,
Вдова без покойника, мать без сына.
Хор плакальщиц издает крики птиц и подхватывает предыдущую строфу, затем начинается диалог между Лахдаром в агонии и матерью Мустафы.
МАТЬ (начиная неуверенно кружить возле Лахдара).
Я вырастила львиц,
Но волос расчесать не смогла им.
Птицы предупреждали меня!
Надо было зарезать сына
И дочерей, обрить им головы
В память об их безумной матери,
А птицы прыгают и смеются,
Смеются надо мной, смеются
Над сыном, который ждет меня на скамейке
На скамейке в большой больнице.
ЛАХДАР.
Он и меня ждал здесь,
Где бредит его мать,
Не замечая моей зеленеющей виселицы.
Слова не сказав, он и меня покинул
Ради других деревьев, чтоб в них искать опору.
Так сменяют друг друга наши звезды,
Женщины и мужчины, тела и вещи:
Исход наш неизбежен,
И мать другого стала мне матерью
В этом тройном роковом расставании!
Невидимый мужской хор подхватывает в отдалении.
ХОР.
Ночь надвигается, и вся Вселенная склоняется
Над окном в ничто!
Не вините безумную —
Она хотела затворить окно,
И потому больны глаза ее.
МАТЬ (хочет бежать, но спотыкается и падает).
Ночь виною моего падения,
А птицы смеются, все скок да скок.
«Электро-шок! Электро-шок! Электро-шок!» — кричит громкоговоритель, между тем как все дерево освещается молнией, и в тот же момент звучит зловещий крик птиц.
Смеются надо мной, смеются…
Пока мать Мустафы устремляется со сцены, весь хор повторяет.
