Георгий Горин - Формула любви (Повести и пьесы для театра и кино)
Розалина (испуганно). Вы не сделаете этого! Джорджи. Карнавал, синьора! Я дурею на карнавалах, вы же помните?
Розалина. Что вы хотите от меня?
Джорджи. Я не люблю, синьора, когда покушаются на мою собственность! Это противоречит моим принципам! Порок должен быть наказан, но пусть и добродетель торжествует! Я неожиданно обрел дочь… Я встретил синьору, которую обольстил когда-то, но теперь предлагаю ей стать моей женой… Все вернулось на круги своя… Чего еще желать? С ответом можете не торопиться! У вас есть время… до конца танца. Потом я должен что-то всем объявить…
Несколько секунд они молча танцуют.
Розалина. Хорошо. Я согласна!
Джорджи. Я рад, что не ошибся в вас…
Розалина (зло). Если можно, синьор, не говорите хоть секунду о том, что вы думаете, или считаете… Послушайте мои условия! Во-первых, я не хочу, чтобы девочка знала правду до совершеннолетия. Для нее вы — отчим! Станет взрослой, пусть сама решит: прощать вас или нет?
Джорджи. Странное условие, Розалина. Я должен подумать… у коммерсантов есть правило, перед тем, как согласиться с какой-то идеей, с ней надо переспать…
Розалина. Теперь и насчет этого!.. Вы должны поклясться, что никогда не прикоснетесь ко мне, ни трезвым, ни пьяным… Ни при людях, ни когда мы наедине…
Джорджи. Еще более странное условие! Наедине — понимаю, но при людях нам все же придется соблюдать какую-то видимость любви. (Целует ей руку.) Карнавал все-таки!.. Как поется в одной песенке: «Позвольте, дорогая синьорина, мне чувств своих безумных не скрывать и под щемящий рокот мандолины хотя бы край у платья целовать!»…
Розалина. Это — сколько хотите! (Решительно отрывает край у своего платья, вручает его опешившему Джорджи. Затем берет Джорджи под руку и, нарочито улыбаясь, направляется к помосту, на котором вновь появляются Бальтазар и Самсон с мандолиной и гитарой.)
Бальтазар и Самсон (поют).
Арлекин полюбил! И Бригелла влюблен!
Их сердца разрывают на части!
Соловьиною песней разносится стон,
Это стон от желанья и страсти!
Карнавал в Вероне! Карнавал!
Пусть же этот праздник не кончается!
Пусть глаза влюбленные встречаются,
Чтоб сразить друг друга наповал!
Панталоне положено пылко любить,
Труфальдино беречь свои нервы…
Коломбине-красотке положено быть
Очень нежной… но чуточку стервой!
Карнавал в Вероне! Карнавал!
Пусть же этот праздник не кончается!
Пусть глаза влюбленные встречаются,
Чтоб сразить друг друга наповал!
Все танцуют и подпевают.
Картина седьмая
Монастырь. Монашеская келья. Лоренцо за столом, перед ним перо и бумага.
Лоренцо.
…С нелегким сердцем приступаю я
К рассказу о последующих событьях…
Их не имею права позабыть я,
И расскажу, всю правду не тая,
С холодною беспристрастностью… А впрочем…
Насколько хватит сил… Насколько Бог захочет!
Итак, настала осень! Льют дожди!
Река Вероны полнится водою…
Грозя нам половодьем и бедою…
Но есть поверье: там беду не жди,
Где признаки ее предугадать несложно…
Жди там, где ждать, казалось, невозможно!..
Открылась дверь кельи. Вошел монах с двумя полными ведрами воды. Откинул мокрый капюшон… Это — Антонио.
Антонио. Ну и дождь!.. Святой отец, напомните: перед всемирным потопом сколько он лил?
Лоренцо. Сорок дней и сорок ночей, сын мой!
Антонио. Стало быть, первую треть уже наполнили!.. Думал, не доберусь до родника… Идучи за водой — в воде захлебнуться! Нелепо! Кстати, святой отец, кто это придумал строить монастырь вдали от родника?
Лоренцо. Мудрые люди. Влага, добытая с трудом и усилием, покажется чище и вкусней…
Антонио. Надеюсь, к вину это тоже относится? (Вынимает из одного ведра бутыль.) Спускался за нею в деревню… крутыми тропами. Вкусная влага, должно быть? Не смотрите строго, святой отец! Разве не сказано в Библии: «Будем пользоваться миром, как юностью… Преисполнимся дорогим вином… И да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни!»
Лоренцо. Если из всей Библии ты усвоил только эти слова, сын мой, то — весьма прискорбно!.. И, если читать внимательно, Соломон привел заученную тобой фразу, как мысли нечестивых… В притчах же своих он пишет: «Вино — глумливо, сикера — буйна, и всякий увлекающийся ими неразумен!»
Антонио. Все! Сдаюсь! Святой отец, глупо мне вас учить Священному Писанию… (Смотрит на бутыль.) Но выливать на землю — тоже глупо! Это значит — приближать потоп!.. Неужели в монастыре никогда не пьют?
Лоренцо. Братья могут себе позволить изредка, по праздникам. И то с разрешения настоятеля.
Антонио (обрадованно). Конечно, по праздникам! И с братьями! Один я вообще не пью…
Лоренцо. У тебя веселый нрав, Антонио! Но из-за этого трудно понять, когда тебе можно верить?… Ты пришел в монастырь с исповедью. Сказал, что хочешь очиститься здесь молитвой и аскезой, а сам на пятый день побежал за вином!
Антонио. Такой унылый дождь, святой отец… Выматывает душу.
Лоренцо. Дождь — не самое страшное испытание, которое выпадает на долю послушника… Ты действительно думаешь о приобщении к братству святого Франциска?
Антонио. Думаю, святой отец. Однако не могу решиться… я ведь игрок: чтобы так круто поменять жизнь, надо получить какой-то знак провидения. (Прислушавшись.) Например, сквозь шум дождя услышать цокот копыт и скрип колес подъехавшей кареты…
Лоренцо (прислушиваясь). Не говори загадками… Ты все-таки послал ей письмо?
Антонио. Не письмо! Клочок бумаги… «Я — в монастыре. Антонио». Все!
Лоренцо. Ты обещал и этого не делать!
Антонио. Но я же объяснял: должен быть хоть какой-то знак судьбы перед важным решением! Не приедет она — я усомнюсь в Высшей Справедливости. И, чтоб замолить сей грех, погружусь в монастырскую жизнь…
Лоренцо. А если приедет?
Антонио. В такой дождь? В горы?… Женщина?!
Лоренцо. Не забывай: замужняя женщина!
Антонио. Не забываю, святой отец… Но это лишь усиливает безнадежность моего шанса… (Прислушался). Нет, показалось… а если приедет, значит, Бог есть, и в служении Ему я проведу остаток дней… То есть, опять же все — в пользу монастыря! У вас беспроигрышный вариант!
Лоренцо (зло). Монастырь, сын мой — не игорный дом! И тем более — не дом свиданий! И напрасно ты полагаешь, что для нас такое уж приобретение твое присутствие здесь…
Антонио. Разве вы не обязаны оказывать приют страждущей душе?
Лоренцо. Обязаны! Любому, ищущему раскаяния и утешения, мы говорим: входи, брат! Но для упорствующих в грехе, для соблазняющих слабых мира сего у нас есть другие слова: «Изыди, сатана!»… Не заставляй меня произносить их. Прошу тебя, Антонио. Что случилось, то случилось, изменить ничего нельзя, зачем же напрасно терзать себя и ее?…
Антонио. Откуда я знаю зачем, святой отец?! Монахам всегда легко давать советы влюбленным.
Лоренцо. Никто не родится сразу монахом, Антонио. Мои советы выстраданы, поверь! Я Тоже был молод и умел страстно любить… Но ее выдали замуж за другого, мы вынуждены были расстаться. А потом она умерла, я принял схиму, и храню ей верность до сих пор…
Антонио (перебивая). Горжусь вами, святой отец! Но моя женщина, слава Богу, жива, а это резко меняет ситуацию!.. Слышите? Нет? А я слышу! Не знаю зачем, не знаю почему, но слышу ее шаги… (Взволнованно.) Слава тому, кто строил этот монастырь!.. Здесь даже стук каблучков по ступеням рождает музыку! А вы еще пытались меня сбить с пути истинного! Теперь я верую и буду молиться с полным пониманием слов…
Падает на колени. Начинает молитву. Входит Розалина. Молча смотрит на Антонио. Лоренцо секунду наблюдает за ними, затем выходит.
«Превознесу Тебя, Господи, что Ты поднял меня и не дал моим врагам восторжествовать надо мною. Господи, Боже мой! Я воззвал к Тебе, и Ты исцелил меня… Ты вывел из ада душу мою и оживил меня, чтобы я не сошел в могилу… Пойте Господу святые Его… Ибо на мгновение гнев Его, на всю жизнь благоволение Его: вечером водворяется плач, а наутро радость…» (Повернулся к Розалине.) Почему ты плачешь?
