Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в одном томе

Когда я отпою и отыграю,
Где кончу я, на чем – не угадать?
Но лишь одно наверное я знаю:
Мне будет не хотеться умирать!

Посажен на литую цепь почета,
И звенья славы мне не по зубам...
Эй, кто стучит в дубовые ворота
Костяшками по кованым скобам!..

Ответа нет, – но там стоят, я знаю,
Кому не так страшны цепные псы.
Но вот над изгородью замечаю
Знакомый серп отточенной косы...

Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу.
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока – и выбегу в грозу!

Вот в плащах, подобных плащ-палаткам, —
Кто решил <в> такое одевать! —
Чтоб не стать останками, остатком —
Люди начинают колдовать.

Девушка под поезд – все бывает, —
Тут уж – истери не истери, —
И реаниматор причитает:
«Милая, хорошая, умри!

Что ты будешь делать, век больная,
Если б даже я чего и смог?!
И нужна ли ты кому такая —
Без всего, и без обеих ног!»

Выглядел он жутко и космато,
Он старался – за нее дышать, —
Потому что врач-реаниматор —
Это значит: должен оживлять!

...Мне не спится и не может спаться —
Не затем, что в мире столько бед:
Просто очень трудно оклематься —
Трудно, так сказать, реаниматься,
Чтоб писать поэмы, а не бред.

Я – из хирургических отсеков,
Из полузапретных катакомб,
Там, где оживляют человеков, —
Если вы слыхали о таком.

Нет подобных боен на корриде —
Фору дам, да даже сотню фор...
Только постарайтесь в странном виде
Не ходить на красный светофор!

Мы без этих машин – словно птицы без крыл, —
Пуще зелья нас приворожила
Пара сот лошадиных сил
И, должно быть, нечистая сила.

Нас обходит по трассе легко мелкота —
Нам обгоны, конечно, обидны, —
Но на них мы глядим свысока – суета
У подножия нашей кабины.

И нам, трехосным,
Тяжелым на подъем
И в переносном
Смысле, и в прямом,

Обычно надо позарез,
И вечно времени в обрез, —
Оно понятно – это дальний рейс.

В этих рейсах сиденье – то стол, то лежак,
А напарник приходится братом.
Просыпаемся на виражах —
На том свете почти
правым скатом.

Говорят – все конечные пункты земли
Нам маячат большими деньгами,
Говорят – километры длиною в рубли
Расстилаются следом за нами.

Не часто с душем
Конечный этот пункт, —
Моторы глушим —
И плашмя на грунт.

Пусть говорят – мы за рулем
За длинным гонимся рублем, —
Да, это тоже! Только суть не в нем.

На равнинах поем, на подъемах – ревем, —
Шоферов нам еще, шоферов нам!
Потому что – кто только за длинным рублем,
Тот сойдет на участке неровном.

Полным баком клянусь, если он не пробит, —
Тех, кто сядет на нашу галеру,
Приведем мы и в божеский вид,
И, конечно, в шоферскую веру.

Земля нам пухом,
Когда на ней лежим
Полдня под брюхом —
Что-то ворожим.

Мы не шагаем по росе —
Все наши оси, тонны все
В дугу сгибают мокрое шоссе.

На колесах наш дом, стол и кров – за рулем,
Это надо учитывать в сметах.
Мы друг с другом расчеты ведем
Кратким сном в придорожных кюветах.

Чехарда длинных дней – то лучей, то теней...
А в ночные часы перехода
Перед нами бежит без сигнальных огней
Шоферская лихая свобода.

Сиди и грейся —
Болтает, как в седле...
Без дальних рейсов —
Нет жизни на земле!

Кто на себе поставил крест,
Кто сел за руль как под арест —
Тот не способен на далекий рейс.

Я скачу позади на полслова,
На нерезвом коне, без щита, —
Я похож не на ратника злого,
А скорее – на злого шута.

Бывало, вырывался я на корпус,
Уверенно, как сам великий князь,
Клонясь вперед – не падая, не горбясь,
А именно намеренно клонясь.

Но из седла меня однажды выбили —
Копьем поддели, сбоку подскакав, —
И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили,
И надругались, плетью приласкав.

Рядом всадники с гиканьем диким
Копья целили в месиво тел.
Ах дурак я, что с князем великим
Поравняться в осанке хотел!

Меня на поле битвы не ищите —
Я отстранен от всяких ратных дел, —
Кольчугу унесли – я беззащитен
Для зуботычин, дротиков и стрел.

Зазубрен мой топор, и руки скручены,
Ложусь на сбитый наскоро настил,
Пожизненно до битвы недопущенный
За то, что раз бестактность допустил.

Назван я перед ратью двуликим —
И топтать меня можно, и сечь.
Но взойдет и над князем великим
Окровавленный кованый меч!..

Встаю я, отряхаюсь от навоза,
Худые руки сторожу кручу,
Беру коня плохого из обоза,
Кромсаю ребра – и вперед скачу.

Влечу я в битву звонкую да манкую —
Я не могу, чтоб это без меня, —
И поступлюсь я княжеской осанкою,
И если надо – то сойду с коня!

Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе,
И силюсь разорваться на куски,
Придав своей тоске значенье скорби,
Но сохранив загадочность тоски...

Свет Новый не единожды открыт,
А Старый весь разбили на квадраты,
К ногам упали тайны пирамид,
К чертям пошли гусары и пираты.

Пришла пора всезнающих невежд,
Все выстроено в стройные шеренги,
За новые идеи платят деньги —
И больше нет на «эврику» надежд.

Все мои скалы ветры гладко выбрили —
Я опоздал ломать себя на них;
Всё золото мое в Клондайке выбрали,
Мой черный флаг в безветрии поник.

Под илом сгнили сказочные струги,
И могикан последних замели,
Мои контрабандистские фелюги
Худые ребра сушат на мели.

Висят кинжалы добрые в углу
Так плотно в ножнах, что не втиснусь между.
Смоленый плот – последнюю надежду —
Волна в щепы разбила об скалу.

Вон из рядов мои партнеры выбыли
У них сбылись гаданья и мечты:
Все крупные очки они повыбили —
И за собою подожгли мосты.

Азартных игр теперь наперечет.
Авантюристы всех мастей и рангов
По прериям пасут домашний скот —
Там кони пародируют мустангов.

И состоялись все мои дуэли,
Где б я почел участие за честь.
Там вызвать и явиться – всё успели,
Всё предпочли, что можно предпочесть.

Спокойно обошлись без нашей помощи
Все те, кто дело сделали мое, —
И по щекам отхлестанные сволочи
Бессовестно ушли в небытиё.

Я не успел произнести: «К барьеру!» —
А я за залп в Дантеса все отдам.
Что мне осталось – разве красть химеру
С туманного собора Нотр-Дам?!

В других веках, годах и месяцах
Все женщины мои отжить успели, —
Позанимали все мои постели,
Где б я хотел любить – и так, и в снах.

Захвачены все мои одра смертные —
Будь это снег, трава иль простыня,
Заплаканные сестры милосердия
В госпиталях обмыли не меня.

Мои друзья ушли сквозь решето —
Им всем досталась Лета или Прана, —
Естественною смертию – никто,
Все – противоестественно и рано.

Иные жизнь закончили свою —
Не осознав вины, не скинув платья, —
И, выкрикнув хвалу, а не проклятья,
Беззлобно чашу выпили сию.

Другие – знали, ведали и прочее, —
Но все они на взлете, в нужный год —
Отплавали, отпели, отпророчили...
Я не успел – я прозевал свой взлет.