Фридрих Дюрренматт - Ангел приходит в Вавилон
Поэты. И весь разговор.
Акки. А меня взял к себе генерал. Он меня воспитал. Был он смел в бою и предан царю. Врагов убивал прямо наповал. Жил я в его дворце, как при родном отце. Но честь закатилась, и слава его укатилась. А Вавилон сменил царский трон. Генерала не стало: разожгли костер, и весь разговор.
Поэты. И весь разговор.
Акки. Так в конце концов я лишился отцов, сам себе господин, моей матери сын. Подумал я: будь, как песок – палача сапог тебя не раздавит, гореть не заставит. Но время закатилось, власть укатилась. От всего Вавилона во время оно не погиб в пепелище только старый нищий. Разожгли костер, а он мудр и хитер: тряпье сгорело, а его не задело.
Поэт. А теперь – макаму о ночи любви, которую ты провел с принцессой Фетис.
Второй поэт. И как ты выпросил казну.
Третий поэт. Про великанов Гога и Магога.
Акки. Хватит с вас. У меня гость. Курруби, ступай варить суп.
Поэты исчезают.
Полицейский (удивленно). Боже мой, твоя квартира битком набита поэтами.
Акки. Верно. Я сам удивляюсь. Может, мне следовало бы устроить здесь, под мостом, чистку.
Полицейский (поднимается, торжественно). О воспетый в стихах! Ты твердо решил дать себя повесить?
Акки. Твердо.
Полицейский. Горькое решение, но я его уважаю.
Акки (удивленно). Что с тобой, полицейский Нэбо? У тебя такой торжественный вид, и ты все время кланяешься.
Полицейский. Я хочу спросить, почтеннейший, подумал ли ты, как будет жить Курруби, когда тебя не станет? Меня это очень тревожит. Вавилоняне тебе завидуют. Они возмущены, что Курруби живет в нищете. Они хотят отнять у тебя девочку. На тебя уже напали пять человек, но ты поверг их наземь.
Акки. Шесть. Ты забыл о генерале, которого я сбросил с моста Астарты. Он канул в темную глубину как комета.
Полицейский (снова кланяется). Девочка нуждается в защитнике. Я никогда не видел девушки прекраснее. Весь Вавилон говорит о пей. Из Ура, из Урука, из Халдеи, из Уца, со всей империи стекаются сюда люди, чтобы ею восхищаться. Весь город словно в любовном угаре. Все думают о Курруби, все мечтают о ней, все в нее влюблены. Три наследника знатных родов из-за нее утопились. В домах, на улицах, на площадях, в висячих садах, в гондолах по всему Евфрату – всюду слышатся вздохи, песни. Даже банкиры, и те начали писать стихи, а чиновники сочинять музыку.
Справа по лестнице спускается банкир Энггиби с древневавилонской гитарой в руках.
Энггиби.
Явилась дева в Вавилон.
Ее прекрасней нет.
Я потерял покой и сон,
Влюбился, как поэт.
Полицейский. Видишь!
Энггиби.
Я банком пренебрег своим,
Мечтая о Курруби,
О том, чтоб в мыслях у нее
Был только я, Энггиби.
Акки (удивленно). Банкир...
Слева по лестнице спускается Али, тоже с гитарой.
Али.
Я раньше торговал вином,
Теперь я стал поэтом.
Мое волшебное дитя,
Ты мной в стихах воспета.
Полицейский. Еще один.
Акки. Виноторговец Али!
Энггиби. Я поражен! Виноторговец Али, ты украл мой стихотворный размер.
Али (важно). Нет, это мой размер, банкир Энггиби, уж извините, это мой размер.
Появляются поэты.
Поэты. Мой размер! Мой размер!
Поэты исчезают.
Акки. Всегда одно и то же. Стоит кому-нибудь начать писать стихи, как тотчас же его обвинят в плагиате.
Полицейский решительно вытаскивает из-за борта своего мундира стихотворение.
Полицейский.
Я строгим полицейским был,
Я охранял закон,
Но голову я потерял,
С тех пор как я влюблен.
Акки. Полицейский Нэбо!
Полицейский.
Теперь я, стоя на посту,
Лишь о тебе мечтаю.
В минуты пик я красоту
Твою воображаю.
Акки (строго). Ты что, спятил? Тебе надо истреблять поэзию, а не сочинять стихи.
Полицейский смущенно свертывает свои стихи. Продолжающийся спор банкира с виноторговцем мешает ему говорить.
Полицейский. Прости. Но это был порыв вдохновения. Вообще-то я не поэт, но когда вчера ночью большая желтая луна встала над Евфратом и я подумал о Курруби, я не мог не посвятить ей стихов, раз все кругом проникнуто поэзией. (Кланяется.) Мой дорогой нищий. Меня зовут Нэбо. У меня есть свой домик на Ливанской улице. К новому году меня произведут в вахмистры.
Слева входят двое рабочих.
Первый рабочий. Вон нищий Акки, он высоко держит знамя рабочего класса.
Второй рабочий. Еще бы! В саркофаге.
Первый рабочий. Бездельничает среди бела дня, а еще выдает себя за передового рабочего!
Второй рабочий. А девушка – просто оборвашка.
Первый рабочий. Какой стыд!
Второй рабочий. А еще швыряет золото и серебро в Евфрат.
Первый рабочий. Кормит одних поэтов. Будто и мы стихов не можем писать.
Разворачивают свои стихи и хотят их прочесть.
Акки (приподнимаясь в саркофаге, резко). Прошу, не надо!
Первый рабочий. Одного не могу попять, где он взял такую красивую девушку?
Акки. Я получил ее от того бездарного нищего на набережной, которому не удалось выклянчить у вас ни гроша.
Второй рабочий. У того олуха?
Первый рабочий. А он ее откуда взял?
Акки. Все было как в сказке. Ее принес ангел из туманности Андромеды.
Появляются поэты.
Поэты. Ангел?
Акки. Он самый!
Поэты. Вот и новая тема для наших песен.
Акки. А я петь запрещаю!
Поэты исчезают.
Первый рабочий. И ты хочешь, чтобы мы в это поверили?
Энггиби. Из туманности Андромеды? Да это же абсурд с научной точки зрения.
Второй рабочий. Все вранье. Нет никаких ангелов. Их выдумали попы.
Энггиби. Я подозреваю, что девушку выкрали.
Али. Этим должна заняться полиция.
Полицейский. Полиция не видит оснований сомневаться в существовании ангела. Напротив, безбожников она всегда держала под подозрением.
Табтум спускается справа с лестницы.
Табтум. Какой скандал, какой стыд!
Акки. Привет тебе, юная дама!
Табтум ощупывает Курруби, как барышник – лошадь.
Табтум. Так вот она, эта особа. Разве зубы у нее лучше, чем у других? Ноги сильнее? Красивее фигура? Таких девочек – тысячи. И даром.
Курруби. Не трогай меня. Я тебе ничего дурного не сделала.
Табтум. Ты мне ничего дурного но сделала? Послушайте только эту святую невинность! II я не смею тронуть этого ягненочка! Нет, я тебя трону, уж будь уверена! Ты отбила у меня весь Вавилон, а тут изображаешь недотрогу!
Курруби. Я никого у тебя не отбивала. Я люблю своего нищего из Ниневии, и только его одного.
Табтум. Ты любишь нищего из Ниневии?.. Врешь, вавилонские банкиры тебе нужны. (Хочет вцепиться ей в волосы.)
Курруби бежит к Акки.
Первый рабочий. Отстань от девочки, шлюха!
Али. Такие слова при ребенке!
Энггиби. Эта девушка – не твоего круга.
Табтум. Не моего круга? Она-то? Мой круг раньше устраивал банкиров и виноторговцев.
Акки. Чего ты бесишься, красавица?
Табтум. Разве в Вавилоне есть более скромный дом, чем мой? Разве у меня не самая красивая грудь в Вавилоне?
Акки. Не понимаю, что общего между твоим бюстом и Курруби?
Табтум. Я так над собой работаю, чтобы сохранять красоту и молодость: сижу на диете, принимаю ванны, делаю массаж, а что получается? Стоило появиться этой особе и все мои клиенты бросились сочинять ей стихи.
Энггиби (наверху справа). Курруби нас возвышает!
Али (наверху слева). Курруби нас вдохновляет!
Первый рабочий. Теперь хоть понятно, зачем мы надрываемся.
Второй рабочий. За сребреник в неделю.
Полицейский. У нас появились духовные интересы!
Али, Энггиби, двое рабочих, полицейский (вместе торжественно).
Нас любви сжигает пламя,
Разгораясь все упрямей.
Акки. Я не желаю больше слышать у себя в доме стихи.
Остальные (к которым присоединились и вынырнувшие поэты).
