Николай Коляда - Тутанхамон
ОЛЬГА. Вы к чему это?
ТАМАРА. Слушай! Политинформация! Он, муж мой, раз в искусственной шубе пошел ставить свечку в церковь за маму, зимой. Свечку рукавом задел, на нем шуба загорелась. Еле пламя уняли, вся церковь сбежалась. Вот, семейка была, вот люди были, что… что за их грехи… за грехи их… сына мне… мне сына… сына… (Плачет. Смеётся. Слезы вытерла.) Вот так, девчонки.
ОЛЬГА. Всё, я пошла.
ТАМАРА. Тише, русские! Куда торопишься? Человеку судьбу, можно сказать, поломала и бежать. Родная моя, не по-людски. Я ж недорассказала. Ты астролог? Посоветуй, как жить. Сына в ванной я нашла на полу мёртвого. Передозировка. Знаешь это слово? Пятнадцать лет было ему. Учился, с девчонками дружить начал, чистенький был мальчишка, я знать не знала, что с ним такое. А муж знал всё, мне не говорил. Знал, тварюга! Давал ему деньги на это. Зачем? Дружить с ним хотел, ага? Ну вот. Умер Славик. А вы живёте, свиньи проклятые. А он — умер. А через месяц и муж мой, Костик, в той же ванной — повесился. От как весело! В раз я одна! (Смеётся.)
ОЛЬГА. Я пошла. Вы статью из газеты рассказываете, неправда, я вам не верю…
ТАМАРА. Слушай дальше! Я не все кошмары рассказала, не все статьи газетные! (Смеётся.) Тост мой иносказательный приближается к главному! Была у меня подружка, на «справке» сидела. Полгода назад от рака крови умерла. Я эти полгода по стенкам хожу, собрать себя в кучку не могу. А с чего? Что такое, думаю? Ведь я маму схоронила, отца, сына, мужа, его маму — похоронное бюро у меня, специалист большой…
АСЯ (плачет). Тома, хватит, не надо, а то умрёшь, перестань…
ТАМАРА. Тихо! И вот она, подружка эта, всё шубы себе покупала, бзик у нее был. Первую шубу когда купила, искусственную, сказала: «Будет у меня десять шуб». И все к этому стремилась. Енотовую, лисью, медвежью, пыжиковую — завалилась ими! А потом померла. Я ходила, ходила после ее смерти, всё понять не могла — ну, что ж меня подбрасывает так? И вдруг сказала себе: «Том, а ведь ты тоже померла. Тебя нету. И давно нету. Это ведь всё сон, что мы живы. Мы — не живы. Нас — нету. Мы — умерли».
ГЛЕБ. Ну ладно, ну чего, перестань…
ТАМАРА. Родной мой, Тампакс не красуется, правду говорит. Мы — умерли, братцы. Вы, думаете, вы, оба-двое, вы — живы?! И вы все, паскудники? Фигуля вам. Вас нету давно. А жили вы тогда, когда искусственную шубу покупали, первую. А четвёртая и пятая — это всё мы себе спичками чиркаем, подогрев делаем — мы живы! Чирк! — еще одну шубу — мы живё-о-о-ом! А на деле — нет. Не живём. Сон это всё. “Азухенвейн” всё это, умерли уже! Понимаете, собаки?! (Хохочет.)
ГЛЕБ. Хватит…
ТАМАРА. А всё, правда, хватит. Я всё сказала. Тост кончился. Кто не дурак, тот понял. Музыка! Да здравствует музыка!
Бегает, веселится, включила магнитофон, пленку «тянет». Тамара бежит по комнате, схватила за руки Вадика и Асю, поставила их рядом.
Глеб, помогай! Нас нету, но помогай! Мы умерли, но помогай! Помогай, помогай, помогай!
Схватила Глеба за руку, тащит к столу.
Пошли, пошли, шевелись, шевелись, надо шевелиться, а то свет потухнет! Вот представитель церкви! Подписывайте бумагу, ну? Венчание! Гражданское соединение! (Кричит в воронку.) Соединяйтесь! (Асе.) Давай, родная моя!
ОЛЬГА. Прекратите этот шабаш! Да что это такое?! Она с ума сошла?!
ТАМАРА. Хочешь, две свадьбы сразу? И тебя тоже с ним обкрутим! А чего? Мы же умерли, нас ведь нету давно, мы исчезли все, мы туман, мы воздух, понимаешь?! Нам всё — всё равно, можно делать, что хочешь, закона нету, мы воздух, пыль, пух, листья жёлтые, мёртвые, мы ничто, нас нету, нету давно!
ВАДИК. Так. Не знаю, будет ли когда сказано об этом с высокой трибуны, но вот что я хотел сказать… (Помолчал и вдруг покраснел, заорал во всю глотку). Хватит! (Схватил бутылку, пьёт из горла). У меня пограничная психика и тоже есть нервы и предел, раз на то пошло! Вы думаете — мне так просто?! Я запутался! Хватит! Хватит! Не могу больше! Не могу! (Рыдает, упал на диван.)
ОЛЬГА. Что вы с ним сделали? Вадик, не плачь! И не пей! Нельзя! Ешь орешки, ты любишь! Жуй, жуй, жуй, жуй, жуй!!!! И шнурки завяжи же, ну?!
АСЯ (кричит). Уходите все!
ГЛЕБ. Ну, что?! Хватит. Стыд-то есть у вас у всех, нету? (Пошёл из квартиры, ушёл к себе.)
ТАМАРА. Вот как я всех завела! Хорошо как! Вот как все себе спичками зачиркали, как все живут будто бы, мертвяки! Стой, Глеб! Ты живой, Глеб, нет? Не помер? (Смеётся.) Стой теперь!
Тамара хохочет, бегает по комнате, схватила коробок со спичками, спички чиркает, кидает их в стены. Сова взлетела и, хлопая крыльями, вылетела в окно, в темноту. Студент на горе играет на трубе. «Харе, Кришна!» где-то далеко поют. Цыганка по пыльной дороге идет, десятком пуховых платков обвязалась, ноет. У колонки всё так же ножи звенят — два человека чистят бутылки от наклеек. Музыка играет.
(Кричит). Чирк! — подогрев! Чирк! Он к старухам пошёл! У него старухи платки продают! «Платки не надо пуховые, платки пуховые, тёплые?!» Я схожу, они в моей квартире, страшные, платки продают, я им в глаза, стойте, сейчас я…
Схватила куклу на руки, качает её, в лентах путается, смеётся. Побежала вниз по лестнице. Ася, Ольга, Вадим бегут за нею, что-то кричат все вместе. Тамара толкнула дверь квартиры Глеба, кричит:
Платки не надо пуховые?! Платки не надо пуховые?! Платки не надо пуховые?! Смерть в платке пуховом, иди, поцелую тебя! Иди! Бабушка Смерть в платке пуховом!
Упала в большой комнате на пол на колени, рыдает, кричит.
Свадьба! Гуляем! Рви! Рви баяны! Смерть! Кричи! Ура! Кричи, пляши, бей!.. Нас нету, мы умерли, нету нас, нету!!!!..
Все стоят, не двигаются. На втором этаже, где Тутанхамон — свет погас.
Темнота Занавес Конец первого действияВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Там же. Под утро. Рассвет. Тихо. Вода стучит по брёвнам мостков. Солнце поднимается над городом, над прудом, туман ползёт между соснами от воды, ползёт и исчезает, растворяется. В квартирах стало посветлее. Портрет Тутанхамона (без стекла теперь, надорванный) висит на прежнем месте.
Вадик спит в кресле-качалке на балконе, прикрыт пледом. Ольга и Ася сидят на стульях рядом. На них тёплые кофты и пальто какие-то — балахоны с чужих плеч. Холодно, сидят они как птицы какие мохнатые, не двигаются: то ли спят, то ли просто в пол смотрят — Вадика своего сторожат.
Сова на перилах балкона глазами лупает, головой вертит. Никто ее не видит, в дом не зовёт — никому не нужна.
В большой комнате квартиры Глеба на диване, в одежде и в парике, на высокой подушке под одеялом лежит Тамара. Глеб — рядом в кресле, спит, голову набок наклонил, чуб свесил. Старухи спят в соседней комнате — две на кровати, одна на полу. Тихо. Часы-ходики стучат. Кукла валяется у дивана. Тамара курит — летает огонёк сигареты в темноте. Форточка приоткрытая чуть-чуть от сквозняка по раме постукивает.
ГЛЕБ (проснулся.) Что?
ТАМАРА. Спи. Рано. Только-только светает. Спи.
ГЛЕБ. Господи… Это я где?
ТАМАРА. Да жив, блин-косой. Что с тобой будет. Что с нами будет. Ну, просыпайся, раз хочешь. Ну? Дома. Ты дома. А это я — Тома. Тома-дома. Ты и я у себя дома. (Пауза.) Спал? А я вот лежу давно, покуриваю, в потолок посматриваю и слушаю.
ГЛЕБ. Слушаешь?
ТАМАРА. Ты сопишь, бабки сопят, на улице листья шуршат, форточка стучит вот. Все живы. Дом мой детский. Маленькая сидела утром в этой комнате, на кровати, ждала солнца. Пятна от него на полу были квадратные. За горой степь, туда уходили с Аськой. И если на небе тучка, по земле бегут пятна — пятно светлое, пятно темное. Наступлю на краешек пятна, задержать чтоб солнце. (Смеётся.) А по этой батарее с Аськой перестукивались, дуры. (Пауза.) Смотрю лирично в потолок, лирично мечтаю, лирично детство вспоминаю. Тут хорошо было. Ладно, поехали с орехами. Это чьё одеяло? Пахнет как-то. Ложись, спи, я встану. Ты рано встать хотел? Или рисовка была?
ГЛЕБ. А?
ТАМАРА. Про монастырь?
ГЛЕБ. Нет, пошёл. Пошёл, идти надо, да. (Пауза.) Господи…
ТАМАРА. Что?
ГЛЕБ. Сон приснился.
ТАМАРА. Ах, уймитесь, батенька. Ему сны снятся. А я, если усну, как в яму. Ну, очнулся?
ГЛЕБ. Очнулся. (Мотает головой.)
