Воле Шойинка - Смерть и конюший короля
Элесин (радостно возглашает). О матери наших прекрасных невест!
Танцующие женщины останавливаются и замирают: их взгляды прикованы к атласной простыне. Ийалоджа приближается к Элесину и бережно забирает его ношу.
Да-да, возьми ее! Здесь не просто кровь девственной девушки, бывшей невесты, – это символ слияния поколений: награда стоящему у последнего перехода и дар уходящего будущей жизни. Все подготовлено. Слушайте! Слушайте!
В отдалении слышится негромкая и размеренная барабанная дробь.
Да! Приближается заветное время. Любимый пес короля – в пути. Любимый конь собирается в путь. Мои братья вожди ничего не забыли – все подготовлено к последнему переходу.
Вслушивается. Между тем на пороге киоска появляется новобрачная: она застенчиво замирает в проеме двери. Элесин обращает к ней взор и взволнованные слова.
Наш брак, о жена, пока что не завершен; он завершится лишь после того, как путник, посеявший в твоем лоне жизнь, упокоится прахом во чреве земли, чтобы весной молодые побеги скрыли ресницами шелковистой травы черную пропасть последнего перехода. Это мгновение все завершит, а пока твой удел – оставаться со мной. Мои верные барабанщики, послужите мне напоследок! Я сам избрал для прощания это место – сердце жизни, звенящий улей, который хранит в своих малых пределах все приметы большого мира. Здесь я познал любовь и радость – гораздо острей, чем в своем дворце. Приедаются самые отборные яства, но тут, на рынке, мне не грозит пресыщение: слишком короток срок наслаждений. Слушайте последние удары сердец коня и пса, отбывающих с королем, – вскоре их понесут королевские слуги на своих плечах в плетеных корзинах по главной артерии города к рынку: я передал им, что жду их здесь.
Все прислушиваются к барабанному бою. Глаза Элесина затуманиваются; он проводит по ним ладонью, словно для того, чтобы снять с них пелену, мешающую ему видеть женщин и девушек; на губах у него появляется слабая улыбка.
Все идет хорошо: мой дух в нетерпении. Когда орел, реющий над землею, чувствует, как крепчает попутный ветер, что он может подумать, кроме: прекрасно, ибо чем быстрее, тем лучше? Однако повремени немного, мой дух. Немного повремени: мне надо дождаться, когда прибудет конь короля. Друзья, удел верховного коня – носить на своей спине человека, и только сегодня, единожды в жизни, черный скакун, а верней, его сердце пустится в путь на плечах человека. Я видел это необычайное зрелище, когда уходил с королем мой отец. Быть может, сегодня – в последний раз – мне снова выпадет это увидеть. И если конь на плечах человека прибудет сюда хоть немного раньше, чем я услышу, как ритуальные барабаны пробили в лесу мой последний час, конь передаст от меня алафину,[14] что я готов уйти вслед за ним. А если мой час настанет чуть раньше – что ж, тогда все сложится превосходно, и дух моего земного владыки отправится к предкам вместе с моим. (Слушая барабанную дробь, он впадает в транс; его взгляд обшаривает небо, но оно скрыто туманной дымкой. Все дальнейшее он говорит как бы немного задыхаясь.) Луна насытилась; ее полное чрево ревностно освещает небо и землю; но все-таки мне не видно узких ворот, открывающих путь к последнему переходу. О друзья мои, проводите меня – я должен уйти, не чувствуя одиночества, шагая быстро, легко и упруго, как юноша с легким пушком на лице, но твердо и мерно, как зрелый воин. Матери, укажите мне путь к воротам – ведь вы делили со мною кров, – направьте мой танец к последнему переходу.
Движения Элесина приобретают характер танца; он движется вперед, рассекая толпу женщин, которые предупредительно уступают ему дорогу. Ясно слышен барабанный бой. Танец Элесина исполнен замедленной, царственной плавности; каждое его движение кажется внушительным и завершенным. Женщины тоже принимаются танцевать; их танцевальные па повторяют Элесиновы, однако выглядят более легкими и грациозными. Женщины поют погребальную песнь, заглушаемую репликами Элесина и Величателя.
Величатель
Элесин-алафин, ты слышишь меня?
Элесин
Стараюсь, мой друг, стараюсь.
Beличатель
Элесин-алафин, ты слышишь мой зов?
Элесин
Стараюсь, король, стараюсь.
Величатель
Быть может, память твоя нема?
Быть может, я должен ее разбудить,
Щекоча травинкой былого?
Элесин
Нет, моя память не спит, но что
Хочешь ты мне поведать?
Величатель
Лишь то, что сказано однажды, лишь
То, что когда-то сказал нам всем
Уходящий отец праотцев.
Элесин
Это укоренилось в моей душе,
Как семя в земле, и дожди утверждают,
Что настала пора собирать урожай.
Beличатель
Клянись, что если ты не пойдешь за мной,
То пошлешь моего коня, чтобы я
Добрался на нем до ворот.
Элесин
Мое посланье доставят тебе,
Когда мое сердце перестанет стучать.
Величатель
Клянись, что если ты не пойдешь за мной,
То пошлешь мне пса, ибо я не могу
Слишком долго ждать у ворот.
Элесин
Пес не отважится уйти далеко
От рук, всю жизнь кормивших его,
И скинувший всадника конь не пойдет
Искать другого. Элесин-алафин
Не доверит животным напутственные слова!
Величатель
Если ты не дойдешь, то мой верный пес
Найдет для меня затерянный путь.
Элесин
Перекресток семи дорог смутит
Лишь слабого чужака. А конюшие короля
Мужают в сердце страны.
Величатель
Я знаю людские слабости, и тебя
Может опутать семейный кушак,
Как тяжкая цепь, или недруги короля
Скуют эту цепь, чтобы нас разлучить…
Элесин
Скуют? О нет, достославный король,
Ибо мой темно-пурпурный кушак
Из алари вовсе не цепь. Ты видал
Слона на цепи? Он не стал бы ходить
На привязи даже у могучего короля!
Величатель
И все же ты не развеял мой страх:
Мое новое обиталище непроглядно черно —
Пронижет ли черную тьму твой взгляд?
Элесин
Какой бы тьмой ни накрыла нас ночь,
Разве мы не найдем дорогу домой?
Величатель
Что ж, теперь я почти убежден —
Чудо свершается. Царственный слон
Не вызовет слов «Я увидел в ночи
Зыбкую тень». О владыке лесов
Говорят лишь со страхом благоговения:
Слон.
Элесин (словно бы цепенея)
Темно. Я не чувствую тяготенья земли.
Странные голоса направляют мой путь.
Beличатель
Река никогда не бывает столь глубока,
Чтоб рыбы не видели неба. И тьма
Чернейшей ночи не может сбить
Белесого от проказы человека с пути.
Ребенок найдет дорогу домой.
Ряженый скроется за густою листвой
На исходе дня, не умножив зла.
Оцепенение Элесина усиливается; его движения замедляются, будто у засыпающего.
Ийалоджа
Воину уготована смерть на войне,
Купцу – на рынке, пловцу – в реке,
Ленивец от праздности примет смерть,
Сеча затупит булатный меч,
Красавца сгубит его красота,
И только Элесин уйдет к праотцам,
Возжаждав смерти: лишь конюшему короля
Удастся уйти на исходе дня
По собственной воле и не умножив зла —
На исходе дня, не умножив зла.
Величатель. Как я смогу рассказать об увиденном? Конюший опережает и пса, и коня, – как я смогу рассказать об увиденном? Он говорит, что пес короля рискует сбиться с правильного пути, почуяв запахи небесных существ, вот почему конюший владыки должен первым уйти в небеса, – как я смогу рассказать об услышанном? Он говорит, что конь короля рискует сбиться с верной дороги, беспомощно охромев среди валунов, которые не встречались ему на земле, вот почему конюший владыки должен раньше уйти в небеса. Он обещает не замешкаться при уходе, а это главное на проводах короля, – о, как я смогу рассказать об услышанном? Но слышишь ли ты слова мои, Элесин, слышишь ли ты, о верный конюший?
Судя по движениям Элесина, можно предположить, что он ощущает, откуда звучит обращенная к нему речь Величателя; однако он продолжает сомнамбулически танцевать, все глубже впадая в транс.
Элесин-алафин, ты утратил плоть. Барабаны еще звучат, но ты уже далеко. Посмотри, Элесин, луна еще не в зените, но те, кто думает иначе, чем мы, могут уходить – зачем они нам? И все же, Элесин, почему ты спешишь, словно утративший терпение жених, чтоб Олохун-ийо остался один?
Элесин в глубоком трансе; он уже не ощущает, где он и что творится вокруг.
Неужто басовитые голоса гбеду – королевских барабанов – совсем тебя оглушили, как топот слонов на торной тропе? Королевские барабаны глушат все звуки – значит, мой голос тебе не слышен, значит, он бесполезно шуршит во тьме, будто гонимый ветром листок? Значит, ты уже не чувствуешь свою плоть, ибо развоплощение началось, и земля, которую я насыпал в твои сандалии, чтоб ты задержался у нас подольше, рассыпалась прахом и не удерживает тебя? Значит, барабаны иного мира сплетают свой голос с нашими гбеду, встретившись в сокровенной роще осугбо?[15] Значит, их голос, неслышимый людям, грохочет вокруг тебя, словно грозный гром, вторя шагам наших славных предков и сотрясая купол небес? Значит, тьма уже накрыла тебя? Так видишь ли ты отсвет сияния, которое озаряет конец перехода, – сияния, запретного для оставшихся на земле? Значит, оно уже высветило тех, чьи голоса мы столь часто слышим, чьи прикосновения иногда ощущаем и чьею мудростью разрешаем недоумения, когда наиболее мудрые из людей бессильно бормочут «это необъяснимо»? Элесин-алафин, поверь мне, я знаю, отчего у тебя пересохли губы, отяжелели руки и задубели ноги, как дубеет и усыхает пальмовое масло от дыхания харматтана. О, я призвал бы тебя обратно, если б не знал, что слон неостановим – разве его удержишь за хвост? – когда он решил удалиться в джунгли. Солнце, спускающееся вечером к морю, не станет слушать просьбы крестьян, если им понадобится, чтоб оно задержалось. Там, где река вливается в океан, чтобы отведать соленой воды, нам неведомо, кому молиться – Олохуну или богине реки. Стрела никогда не возвращается к лучнику, и ребенок не может вернуться в чрево, из которого он появился на свет. Элесин-оба, ты меня слышишь? Твои глаза отражают небо – значит ли это, что ты уже видишь Хозяина жизни, о достославный вождь? Ты уже встретился с моим отцом? Передай же ему от меня поклон и скажи, что я был с тобой до конца. Слышишь ли ты мой голос, о Элесин, сможешь ли вспомнить Олохуна-ийо, даже если музыка иного мира превзойдет мастерство земных музыкантов? Узнают ли тебя в том мире, о Элесин? Оценят ли по заслугам? Полюбят ли и поймут ли, что безупречная честь – вот твое истинное одеяние, Элесин? Если же этого там не случится, если предназначенный тебе в пищу ямс будут отрезать крохоборским ножом и выберут маленький сосуд для вина, возвращайся к нам, о доблестный Элесин, – мы встретим тебя с почтением и любовью. Если бы мир был ничуть не больше, чем желания земного Олохуна-ийо, мы не отпустили бы тебя…
