Иван Буковчан - Антология современной словацкой драматургии
ШЕРИФ. А ты откликнулся? Конкретно! Что сделал ты для старика?..
МАРЕК. То же, что и вы! (Зло.) То есть — ничего! (Пауза, бессильно.) Я зашел за Яном Чечманом… Но инженер человеческих душ прилежно работал… он как раз писал ту самую толстую книгу, и у него не было времени!
ШЕРИФ (авторитарно). Это была хорошая и полезная книга… А что ему оставалось делать?.. Не писать?.. (Как бы предпринимает контратаку.) Ты тогда не работал? Чем ты питался, воздухом?.. Твои сияющие портреты доярок, шахтеров и ударников труда улыбались с каждого календаря!
МОНИКА (по-деловому). Особое впечатление на меня произвело художественное изображение увеличенного массируемого вымени.
МАРЕК (Шерифу). Фотографировать можно только действительность, а вот писать… писать можно обо всем! К примеру, о значении трехпроцентной правды… И о врагах там, где их не было… (Внушительно, с самозащитой.) Я фотографировал только действительность!..
МОНИКА. Улыбки во время сбора винограда… улыбки над вспаханной межой… (Задумчиво.) А там, на той меже, возможно, росла дикая груша… А может, на ней повесился отчаявшийся хозяин…
ШЕРИФ (удивленно). Ты хочешь сказать, что эти межи не надо было пахать?..
МОНИКА. Я в этом не разбираюсь… Я только хотела сказать, что существует…. Много вариантов действительности…. (Мареку.) Двадцать пять лет тому назад… Это тоже была действительность… а мы были такие смешные… Помнишь? Ты все просил, чтобы я позволила тебе сфотографировать меня голой…
МАРЕК (обманывает). Не помню…
МОНИКА. И что однажды… однажды ты сказал, что сфотографируешь и… голую правду… (Пауза.) Тебе это удалось, Марек?
МАРЕК. Пошла к черту, Моника! (Пьет.)
ШЕРИФ. Возможно, у него не было хорошего проявителя! (Улыбается, старается обратить все в шутку.) Что скажешь, Лупино — может, опять… немножко поможем ему?..
МАРЕК (оживленно). Лучше бы ты помог Сумецу! У тебя из всех нас было больше возможностей и…
ШЕРИФ (прерывает, еще улыбаясь). Да… да… И с огромной радостью я не сделал совсем ничего… (Мареку, выразительно.) Какие такие возможности, черт побери?.. Что ты знаешь об этом… Это я сидел на противоположной стороне, а не ты!
МАРЕК. Ну и не сидел бы там! Взял бы да любезно советовал…
МОНИКА. По состоянию здоровья… Мол, тебе много сидеть вредно.
ШЕРИФ (спокойно, с превосходством). А не кажется ли вам, что он и в самом деле кое-что высидел?.. Конечно, не сразу, немного подождав, как в срочной химчистке… Но сегодня… сегодня история профессора уже не может повториться… Сегодня уже ни один невиновный человек не может быть…
МАРЕК. И это такое уж большое достижение?..
ШЕРИФ. Это был лишь первый шаг!
МАРЕК. А второй шаг?.. Почему он не мог преподавать?.. Почему не имел права встать за свою кафедру?..
ШЕРИФ. Нельзя все сразу!
МАРЕК. Нельзя или не хотели?..
МОНИКА (Бланке). Когда господа договорятся, разбуди меня, пожалуйста! (Удобно устраивается в своем кресле.)
ШЕРИФ (Мареку). Да, всякое случалось!.. (С превосходством, нехотя.) Но тот, кто о тех старых… ошибках толь-к о говорит, тот мне напоминает попугая, который ничего другого не знает, кроме пары неприличных слов! Ты только задаешься, а мы… мы эти ошибки исправляем!..
МАРЕК. А кто их должен, черт возьми, исправлять?.. (Возмущенная пауза.) И как ты вообще собираешься исправить случайно испорченную жизнь? (С горькой иронией.) Ты не заметил, что жизнь… что у человека всего одна жизнь?..
ШЕРИФ. Я заметил, что у человека две жизни. Одна — для себя, а другая — для всех остальных. Как ты думаешь, какая из них важнее?..
ФИЛИПП (учтиво). Милые одноклассники, когда я задумаю в следующий раз организовать нашу встречу, сразу же приглашайте психиатра!
МАРЕК. Ах, Филипп, извини… Ты прав, не сердись… Давайте не будем портить вечеринку! Да здравствует наша вечеринка!.. (Поднимает бокал.) Gaudeamus igitur!.. Итак, давайте радоваться!.. Будем радоваться тому, как мы умеем прятать головы в песок!..
СВЕТАК (с радостью добавляет). И не только в песок.
БЛАНКА. В песок?.. (Мареку.) Что ты хочешь этим сказать?
МОНИКА (деловито). Что мы — страусы, душечка. Мне знакомы и более крепкие выражения, ведь я трижды была замужем.
МАРЕК. Итак, да здравствует песок — наш родной край! Да здравствуют отличные ребята!.. И да здравствует старый Сумец, на которого мы так дружно наплевали!.. (Пьет.)
СИРИУС. Это не правда!
МАРЕК (резко). Что не правда?..
СИРИУС. Я бы никому не пожелал оказаться тогда в моей шкуре… (Взвешивает, потом с напором.) Однажды он пришел на турбазу… — вероятно, ему уже некуда было идти… Я поселил его в самую хорошую комнату… на юг, солнечную… Он спросил меня, может ли он немного одолжить у меня… (Пауза.) А потом он начал пить…
ЛУПИНО. Не сходи с ума!
СИРИУС. Он пил целую неделю. А в пятницу… в пятницу он перерезал себе вены.
БЛАНКА. Господи!..
МОНИКА (потрясенная). Сумец — и самоубийство?..
СИРИУС. В горячей воде… На руках и на ногах… (Тишина.)
БЛАНКА. Еще счастье, что… (Обиженно.)
МАРЕК (резко). Счастье, что?..
БЛАНКА. Ну… что… что ничего…
МАРЕК. Откуда ты это знаешь?..
БЛАНКА обиженно замолкает.
ФИЛИПП (с жестом на Сириуса). Но ведь тогда бы он не позволил нам говорить о мертвом человеке!
СИРИУС. Я был у него в больнице… Он лежал вместе с теми, у кого были производственные травмы… (Пауза.) Он попросил меня, чтобы я об этом не говорил… и…
ФИЛИПП (видно, что ему уже надоело). Главное, что ты сдержал…
СИРИУС (проигнорировав, что его прервали).…и еще он попросил, чтобы я больше к нему не приходил, что все в порядке… что у него все есть… (Пауза.) Сначала мы уничтожим человека, а потом заботимся о нем….
МОНИКА (сухо). В обоих случаях совершенно бесплатно. (Внезапная тишина, слышны лишь нервные шаги Моники.)
СИРИУС. Постояльцы протестовали… Не хотели мыться… (Пауза.) Ту ванну я вынужден был выбросить и купить новую…
ШЕРИФ. Ну, слава богу. (Раздраженно.) Прошу тебя, Моника, ты не можешь сесть? (Сириусу.) Слава Господу, что все так закончилось! (Мареку.) И что нашелся хоть один из нас, кто ему помог! (С иронией.) Предоставил ему солнечную комнату… И кредит на выпивку! А потом купил новую ванну!..
СИРИУС (ошеломленно). А что мне оставалось делать?.. И вообще, что я мог сделать?..
ШЕРИФ. Ты не должен был давать ему пить… (Выразительно, обвиняюще.) А если ты видел, что с ним происходит, тебе надо было что-то предпринять…
МАРЕК (Шерифу). Скажи еще, что он должен был позвонить на телефон доверия!
СИРИУС (тихо). Он заперся в ванной, я слышал, как он включает воду… Господи, откуда я мог знать, что он там не моется! (Пауза.) Может, это… и в самом деле… моя вина. (Вдруг резко к Шерифу, возбужденный его иронией.) Но я… я его в эту ванную не тащил!.. Я не отбирал у него работу… и свободу тоже… И не я выгнал его из квартиры и из школы… (Кричит.) А ту ванну… ту ванну мне потом предприятие дало вместо премии… Потому что старую, окровавленную ванну, в которой чуть не погиб человек, надо было как следует дезинфицировать…
БЛАНКА (выдыхает). Дезинфицировать?..
МАРЕК (саркастически). Ванна от предприятия — это важнее всего на свете.
МОНИКА. Прекратите, в конце концов!.. (Потрясена, Мареку.) Как ты можешь теперь… (В ней как бы зреет какое-то понимание.) Разве вы не понимаете, что произошло?.. Сумец… Сумец предал… (Пауза.) Самого себя… свои принципы… вдруг для него все рухнуло… Всю свою жизнь он верил старым философам… «Блаженство и покой — это естественное состояние человека…» Он верил в свободу человека, даже если тот — раб… и что нищий является богачом… (Оживленно.) Те его старые мудрецы презирали самоубийство! И только в одном случае они советовали, чтобы… чтобы человек «добровольно ушел из жизни»… если он не может служить добродетели и не может жить праведно…
