Владимир Валуцкий - Зимняя вишня (сборник)
Ф о т о г р а ф: Нет, скажу… (Анне.) У вас такое лицо… вы сами не знаете, какое у вас лицо! И если можно, я бы сделал с него свой самый лучший в жизни снимок… Чтобы когда вас здесь не будет, и мы расстанемся…
Р а д и с т: К черту расставания! Пусть всегда будут только встречи!..
Остался один Сергеев, и Анна молча поворачивает лицо к нему.
Сергеев встает.
С е р г е е в: А я хочу, чтобы Анна, встречу с которой мне здесь подарила судьба, стала перед Богом, людьми и законом — моей женой.
Становится очень тихо. Все смотрят на Анну.
Анна медленно поднимается.
А н н а: Как скажешь, Аурелио…
Анна и Сергеев стоят рядом, освещенные восходом и отблесками костра.
Поодаль стоят притихшие обитатели лагеря. Впереди них — Возница в хламиде, наподобие мантии.
В о з н и ц а: Браки свершаются на небесах, закон их закрепляет, а мы всего лишь люди. И перед нами вы, Анна и Дмитрий, уже муж и жена. Желаем вам счастья. И по обычаю древней Тавриды, где вы встретились, — венчаем виноградной лозой и солнцем в бокале.
Сергеев подводит Анну к Вознице. Тот берет из рук Радиста два венка и надевает на жениха и невесту. Затем передает Сергееву бокал золотистого вина — тот выпивает свою половину, и вторую половину выпивает Анна.
В о з н и ц а: Прощай, Дима. Теперь тебе в нашей холостой банде не место. Бери его, Анна. Люби и уважай, как мы.
Под свадебный марш, грянувший с аккордеона, подъезжает черный «БМВ», украшенный лентами и куклой на бампере.
Официант, вышедший из машины, открывает дверцу. Молодые садятся в машину, и «бумер» медленно трогается. Процессия идет следом.
Путь недалек, и вскоре машина останавливается у крыльца особняка. Молодые выходят. Моряк распахивает двери. Сергеев поднимает Анну на руки и вносит в дом. Двери за ними закрываются.
Возница кладет руку на плечо печальному Фотографу.
В о з н и ц а: Не грусти, маэстро. Пошли. Там осталось.
Два венка лежат рядом на диване.
Анна сидит в кресле. Сергеев — на кончике стола, в другом конце комнаты. Какая-то мучительная, тоскливая тишина вошла в комнату с рассветом.
А н н а: Простите меня.
Сергеев поднимает голову.
А н н а: Я не могла удержаться… не могла отказать себе в этом празднике. У меня их не так много было, еще меньше осталось. Я не должна была так заигрываться. Это жестоко. Простите меня.
С е р г е е в: Я не играл.
Он медлит секунду, поднимается, идет к выходу.
Анна глядит вслед, и на лице ее — след отчаянной душевной маеты. Она поднимается.
А н н а: Да подожди… куда же ты? такой глупый, нелепый… взрослый человек!..
Дотлевают последние угли на пепелище костра.
Солнце уже высоко, но молчит привычный горн, не поднят флаг, не звучит музыка в динамиках. Полная тишина и пустота вокруг.
Солнце едва угадывается за занавешенной шторой.
Разбросанная одежда, сползший на пол край одеяла. Голова Анны лежит на плече Сергеева.
Анна открывает глаза. Смотрит на Сергеева.
Сергеев улыбается и целует ее.
С е р г е е в: Не сон. Снов и чудес больше не будет.
А н н а: А что — будет?
С е р г е е в: Будет жизнь. Теперь я снова знаю, зачем живу.
А н н а: А я до сих пор ничего о тебе не знаю…
С е р г е е в: А моя история очень простая. Таких тысячи в наше время. Когда кругом черт-те что, и все ценности сместились. И ни труды всей жизни, ни ученые степени, ни знания ничего не значат. Представь, идут автогонки, по старым добрым правилам. И вдруг — крутой непредвиденный поворот, и все, кто не смог в него вписаться, — летят за обочину. А гонка продолжается, уже совсем по другим правилам. А ты сидишь на обломках и знаешь, что жизнь кончена, потому что все отдал этой гонке и не подумал ни о доме, ни о душе, ни о тихой пристани. Но тут появляется старый товарищ, он давно понял, что гонки призрачны и купил себе по случаю… ну, скажем, большой старый гараж…
А н н а: У моря… Он называется «Ай-Петри».
С е р г е е в: Да. И зовет тебя отсидеться на время, ну, скажем, сторожем… Вместе с другими, такими же потерянными. И вот ты начинаешь привыкать к этой тихой, уютной жизни без цели и смысла, где можешь сам себе сочинять любые сказки… Этот лагерь, правда, — сон, потому что сон кончится, как только новый хозяин перестроит его под какой-нибудь крымский Лас-Вегас. Но он нам будет уже не нужен. Мы нашли друг друга, раз и навсегда. (Он смотрит на печально молчащую Анну.) Не так?..
Анна качает головой.
А н н а: И ты знаешь почему. «Навсегда» — у меня нет. У меня есть только «недолго»… Принять такую жертву я не имею права…
С е р г е е в: Ты выздоровеешь. Вот здесь я весь мир на голову поставлю, чтобы сделать чудо!
А н н а: Последнее чудо сгорело в костре…
Сергеев поворачивает лицо Анны к себе, смотрит ей прямо в глаза.
С е р г е е в: Мне нужно знать только одно…
Глаза Анны наполняются слезами.
А н н а: Да, люблю. Люблю… (Она плачет, уткнувшись в плечо Сергееву.) Родной, долгожданный, единственный… Люблю, люблю! и самое страшное, что ничего, ничего не могу с собой поделать!..
Сергеев гладит и целует ее голову.
С е р г е е в: Ты только обещай мне верить и слушаться.
А н н а: Да…
С е р г е е в: И все будет хорошо. Скажи это сама.
А н н а: Да. Будет. (Она поднимает глаза, всхлипывая и силясь улыбнуться.) Да. Да!..
Машина Сергеева мчится по шоссе.
Вид Сергеева необычен: он в импозантном костюме и галстуке. Спешит, выжимая газ.
Сергеев останавливает машину у здания театра. С афиш возле театра сурово смотрит великий Гуру Рашихари из Мадраса. Пикеты кришнаитов позвякивают колокольчиками. «Космические» мелодии из репродукторов. Густая толпа за билетами в кассу.
Пробравшись сквозь толпу, Сергеев входит в театр со служебного входа.
Через вестибюль, убранный гирляндами цветов и щитами с мистическими знаками, Сергеев проходит в комнату, сплошь заклеенную афишами Гуру. Здесь трещат телефоны, суетятся с бумагами хорошенькие секретарши, и всем этим руководит розовощекий, корректный молодой блондин. Он замечает Сергеева.
Б л о н д и н: Простите, что вы хотели?
С е р г е е в: С кем я говорю?
Б л о н д и н: Я менеджер крымских сеансов Учителя.
Сергеев чуть отводит его в сторону.
С е р г е е в: Мне нужно поговорить с Учителем.
Молодой человек усмехается вежливо и снисходительно.
Б л о н д и н: За редким исключением Гуру Рашихари говорит с людьми только со сцены.
С е р г е е в: Что нужно сделать, чтобы стать редким исключением? Я заплачу столько, сколько это стоит.
Блондин оценивающе оглядывает фигуру Сергеева.
Б л о н д и н: Законы Аюрведы не позволяют Гуру брать денег. Ну, правда, если это будет пожертвование с благотворительной целью…
С е р г е е в: Сколько?
Б л о н д и н: Во всяком случае, за сумму пожертвования, и, желательно, в валюте — мне не должно быть стыдно перед Учителем…
С е р г е е в: Сколько?
Б л о н д и н (прямо и откровенно): Штука.
Машина Сергеева стоит среди множества такси и жмущихся в сторонке частников.
Разгар дня, пассажиров много. Машины отъезжают ежеминутно, после недолгой торговли. К Сергееву тоже часто заглядывают через окно, но, видимо, получают отказ и отходят.
Сергеев в машине. Он отрешен и собран. Качая головой на очередную просьбу, он высматривает «клиента». Но их — кавказцев, нарядных дам и деловых людей — тотчас расхватывают бывалые. Лишь один, вдрезину пьяный потенциальный клиент, на вид новый русский (украинский? крымский? — назовем его просто Пассажир), с кейсом и бутылкой «Смирнофф» в руке безуспешно мотыляется между машинами. Его никто не хочет брать.
Красное, потное лицо возникает в окне и у Сергеева. Но не успевает Сергеев закрыть свое стекло, как Пассажир распахивает заднюю дверцу и плюхается на сиденье.
П а с с а ж и р: Симфр… аэрпр… поехали.
С е р г е е в: Не по пути.
П а с с а ж и р: Ты человек или нет?.. Поехали!
Сергеев, обернувшись, открывает заднюю дверь.
С е р г е е в: Вылезай.
П а с с а ж и р: Мне… самолет ждет! Ты врубаешься, командир? Плачу, слыхал такие слова — баксы, грины…
С е р г е е в: Покажи.
Пассажир долго роется по карманам, вытаскивая отовсюду комки и пачки купюр. Денег много, в основном доллары.
П а с с а ж и р: Сколько хочешь? Сколько скажешь — столько и плачу.
С е р г е е в: Сколько скажу — не потянешь.
П а с с а ж и р: Обидеть решил?.. Сколько?
С е р г е е в: Штука.
П а с с а ж и р (не моргнув): Забито.
Подумав, Сергеев закрывает дверцу. Заводит мотор.
П а с с а ж и р: Командир, а ты — человек!
