Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Драмы в прозе
Каноник (опускаясь на колени). Ты не однажды видел меня у своих ног, и вот я снова припадаю к ним. Прости меня! Не лишай твоей благосклонности. Соблазны — приманки — возможность — искушение. Никогда более ты не увидишь меня непослушным! Повелевай! Дай любое поручение!
Граф. Как я могу гневаться на тебя, о мой любимец! Как я могу оттолкнуть тебя, о избранник судьбы! Встань, прильни к моей груди, от которой ты не сможешь оторваться даже силой.
Каноник. Как ты восхищаешь меня! Но смею ли я в тот миг, когда мне надлежит каяться и сокрушаться, смею ли я — в знак примирения — просить тебя о милости?
Граф. Говори, мой дорогой!
Каноник. Не оставляй меня и дальше в неведении, пролей более яркий свет на того чудесного человека, коего ты именуешь Великим Кофтой, коего ты намерен нам показать и от кого ты столь многого для нас ожидаешь. Скажи мне: кто он? Где он? Близко ли? Увижу ли я его? Может ли он признать меня достойным? Может ли принять меня? Откроет ли он мне те учения, которых так страстно алчет мое сердце?
Граф. Спокойней, спокойней, сын мой! Ежели я не сразу открываю тебе все, то лишь потому, что пекусь о твоем благе. Пробудить твое любопытство, развить твой ум, наполнить живым содержанием твою ученость — вот чего я желаю, вот чем я хотел бы тебе порадеть. Слушать и заучивать может любое дитя; мои же ученики должны замечать и советовать. Когда я изрек «Кофта», тебя ничто не осенило?
Каноник. Кофта! Кофта! Если только я смею открыться тебе, если я могу говорить с тобой, не стыдясь! Мое воображение немедля покинуло этот холодный край и устремилось под тот жаркий небосвод, где солнце и поныне лелеет своим теплом несказанные тайны. Я вдруг увидел Египет, и священный сумрак обступил меня; я заплутался меж пирамид, обелисков, могучих сфинксов, иероглифов, и трепет охватил меня. Тут я увидел Великого Кофту, он шествовал в окружении учеников, прикованных незримыми цепями к его мудрым устам.
Граф. На сей раз твое воображение тебя не обмануло. Да, этот великий, этот блистательный, и — я могу сказать — этот бессмертный старец и есть тот, о котором я говорил вам, которого вы сможете однажды узреть. Вот уже много столетий он странствует по этой земле, сохраняя вечную юность. Индия и Египет его любимейшие пристанища. Нагим входит он в ливийские пустыни и бесстрашно исследует тайны природы. При виде его повелительно простертой длани отступает голодный лев; заслышав его брань, спасается бегством коварный тигр, дабы руки мудреца без помех отыскивали целебные коренья и нащупывали камни, коих тайная сила делает их более драгоценными, нежели золото и алмазы.
Каноник. И сего великолепного старца мы сподобимся увидеть? Подай мне хотя бы знак, как это может свершиться?
Граф. О ты, непроницательный! Какие знаки могу я подать тебе, если глаза твои закрыты?
Каноник. Хотя бы слово!
Граф. Довольно! Я никогда не говорю собеседнику того, что он хочет узнать.
Каноник. Я сгораю от страстного нетерпения, особенно с той поры, как ты посвятил меня в тайны второй степени. Ах, если бы ты мог немедля даровать мне и третью!
Граф. Этому не бывать.
Каноник. Почему?
Граф. Потому что не знаю, усвоил ли ты как должно учение второй степени и будешь ли следовать ему.
Каноник. Испытай меня тотчас.
Граф. Теперь не время.
Каноник. Не время?
Граф. Выходит, ты уже запамятовал, что ученики второй степени предаются созерцанию при свете дня, а более всего по утрам.
Каноник. Тогда пусть это свершится завтра в урочный час.
Граф. Пусть так! Но не забудь о покаянии. Ступай в сад к остальным! Однако тебе будет даровано большое преимущество перед ними. Поворотись к ним спиной. Смотри на юг. Оттуда, из полуденных стран, явится Великий Кофта, эту тайну я поверяю тебе одному. Открой ему все желания твоего сердца, можешь понизить голос до шепота — он услышит тебя.
Каноник. Повинуюсь с радостью. (Целует руку графу и удаляется.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Граф. Сен-Жан.
Сен-Жан (входит крадучись). Ну, как, здорово я сделал свое дело?
Граф. Ты исполнил свой долг.
Сен-Жан. Не открылись ли двери, словно их распахнули духи? Мои дружки разбежались со страху, так что никто ничего не заметил.
Граф. Вот и славно! Я бы и без тебя управился, но это потребовало бы лишних хлопот. Изредка я прибегаю к низменным средствам, чтобы не утруждать всякий раз благородных духов. (Открывая кошелек.) Вот тебе за труды. Только не вздумай дерзко промотать мои деньги — это философское золото. В нем — благодать! Кто держит его в кармане, у того карман никогда не опустеет.
Сен-Жан. Вот как! Тогда я его сберегу.
Граф. Разумно, а если добавишь сюда два-три золотых, жди чудес.
Сен-Жан. Вы, никак, сами делали это золото, господин граф?
Граф. Я другим и не расплачиваюсь.
Сен-Жан. Вот счастливый человек!
Граф. А все потому, что я делаю счастливыми других.
Сен-Жан. Я предан вам душой и телом.
Граф. Ты об этом не пожалеешь. А теперь иди, да помалкивай, чтобы другие не проведали о золотом источнике. В скором времени ты получишь место, о котором просил.
Слуга уходит.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Граф.
Граф. По счастью, я нахожу здесь богатую трапезу, изысканный десерт, отменные вина. Каноник не поскупился. Ну что ж, потешу свой желудок, пока люди пребывают в убеждении, будто я предаюсь сорокадневному посту. Кстати, я еще и потому кажусь им полубогом, что умею скрывать от них свои потребности.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
ДОМ МАРКИЗА
Маркиз, немного спустя Ла-Флер.
Маркиз (в чрезвычайно элегантном фраке перед зеркалом). Происхождение, титул, репутация — что все это противу денег! Сколь многим я обязан дерзкой предприимчивости жены моей, которая так щедро меня одаряет. Сколь изменился мой облик теперь, когда я впервые одет, как приличествует человеку моего звания. Нет сил дожидаться того часа, когда я покажусь на люди. (Звонит.)
Ла-Флер. Что прикажете, мой господин?
Маркиз. Подай мне ларец.
Ла-Флер. Он еще ни разу не казался мне таким тяжелым.
Маркиз (открывая ларец). Ну, как по-твоему, красивы эти двое часов, что я купил вчера?
Ла-Флер. Очень даже красивы.
Маркиз. А эта табакерка?
Ла-Флер. Изящна и роскошна.
Маркиз. А перстень?
Ла-Флер. И перстень тоже ваш?
Маркиз. А эти пряжки? И стальные пуговицы? Ладно, уложи все обратно. Как по-твоему, ведь правда, я одет изысканно и благородно?
Ла-Флер. Да, уж теперь на прогулке вы будете понаряднее других.
Маркиз. Ах, как мне это приятно! Вечно таскать по бедности мундир, вечно теряться в толпе, не привлекая ничьего внимания! Да, по мне, лучше умереть, чем дальше так жить. А племянница уже проснулась?
Ла-Флер. Навряд ли. По крайней мере, она еще не просила подать завтрак. Сдается мне, она снова заснула, когда поутру вы крадучись вышли от нее.
Маркиз. Цыц, бесстыдник!
Ла-Флер. Нам-то друг друга чего стесняться?
Маркиз. А вдруг ты ляпнешь что-нибудь эдакое при моей жене?
Ла-Флер. Вы разве не знаете, что я умею держать язык за зубами?
Маркиз. Покамест у маркизы едва ли есть причина сердиться. Племянницу она считает ребенком, они три года, как не виделись. Боюсь, однако, что, когда она вглядится в этого ребенка попристальней…
Ла-Флер. Ничего, это еще полбеды, не будь она знакома со старым колдуном. Вот кого я боюсь. Удивительный человек. Он знает все: духи ему обо всем доносят. Ведь как было в доме у каноника? Чародей открыл важную тайну, а, говорят, камердинер проболтался.
Маркиз. Сколько мне известно, он не лучший друг моей жены.
Ла-Флер. Ах, он входит во все, а когда он спрашивает своих духов, от него уже ничто не укроется.
Маркиз. Стало быть, все, что толкуют о нем, правда?
Ла-Флер. Никто не сомневается. Взять хотя бы те чудеса, о которых я наверняка знаю.
Маркиз. А все-таки странно… Взгляни, кажется, подъехала карета.
